Петра Шир - Пламя и шелк

– Ну какой же ты негодник! – смеясь, мать Петера шлепнула сына по руке. – Но расскажи-ка мне, Мадлен, пока наш добрый старый Штоцхайм не начал мессу: есть какие-либо новости?

– Мадлен только что рассказала мне, что по дороге к церкви они встретили солдат. – Петер выпалил это прежде, чем Мадлен успела отреагировать. – Отряд на боевых конях, ведь так?

– Да, – кивнула Мадлен. – Порядка двадцати человек, я полагаю.

– Куркельнские? – Эразм фон Вердт заинтересованно прислушался. – Тогда ты бы должен был об этом знать, мой мальчик.

– Нет, это были мюнстерские. – Мадлен пыталась не думать о человеке со светлым хвостом. – Я узнала их униформу.

– Действительно? – Петер озадаченно нахмурил лоб. – Что эти здесь забыли? Насколько я знаю, Бернхард фон Галлен находится сейчас совсем не близко от нас.

– Может, они с какой-либо миссией прибыли, – предположил его отец.

– Или же они просто проездом, – добавила Мадлен.

– Возможно все. – Петер слегка коснулся ее руки. – Но это все равно не оправдывает того, что они испугали прекрасных девушек из Райнбаха.

Она задорно улыбнулась.

– Ну, они точно не для этого сюда приехали. Да и не произошло ничего страшного. Уже все забылось. – По крайней мере, она пыталась изо всех сил забыть.

– Ты была очень бледна. – Озабоченный взгляд Петера остановился на ней. – Эти безрассудные парни заслуживают хорошенькой проповеди.

– Зачем, они уже наверняка так далеко, что поминай как звали. – Мадлен покачала головой и понизила голос, потому что в этот момент в церковь в сопровождении свиты зашел викарий.

– Пойду-ка я лучше к своей семье, иначе мы будем мешать святой мессе.

Ну конечно, из всех людей, каких только можно было бы встретить, именно ее он должен был увидеть первой. Пока Лукас привязывал лошадь к столбу, который вбил в землю сразу же по прибытию к месту расквартирования у ворот Дрезер Тор один из его людей, его не покидали мысли, что он кем-то проклят. Это могла быть любая другая девушка, но только не она. Точно не Мадлен Тынен. Кто бы ни держал в руках нити судьбы – бог или черт, – был он паршивым кукловодом. Разве мало того, что ему пришлось вернуться в город своего детства с очень щекотливым поручением? Так нужно еще было в первую же минуту ткнуть носом в его самую большую, самую безрассудную глупость.

Из писем матери он знал, что Мадлен, как и раньше, живет в доме родителей и еще не замужем. А так как Петер фон Вердт по воле случая или играющей людьми, как куклами, судьбы совсем недавно был отпущен с военной службы, то большая пышная свадьба явно была не за горами.

В принципе, это не касалось Лукаса вообще, однако если он хотел поймать предателя, ему нужно будет сотрудничать с фон Вердтом. Хотя они и не были никогда врагами, даже в отношениях к Мадлен, но и друзьями назвать их было нельзя. Петер в глазах Лукаса всегда оставался слишком правильным, слегка высокомерным и чересчур хвастливым. Фон Вердта так и подмывало показать Кученхайму, что превосходство неизменно за ним, что победителем всегда есть и будет он – тот, кому все удалось и который владеет всем. Как будто Лукас этого и без него не знал.

К счастью, прошедшие пять лет его отсутствия кое-что уравняли. Лукас изменился – или хотя бы стал более зрелым, спокойным и рассудительным. Тем не менее будет совсем не просто убедить жителей его родного города в том, что они ему должны доверять. Слишком много произошло такого, что навечно пристало к нему, и не важно, справедливо или нет.

Знал ли фон Вердт всю историю? Мадлен и он давно уже были близки, поэтому, скорее всего, она ему все рассказала. Не самая лучшая предпосылка для того, чтобы возобновить старое знакомство, а для пользы его миссии – еще и укрепить.

Лучше всего, размышлял он, возвращаясь в город пешком, держаться как можно дальше от семьи Тынен вообще и от Мадлен в особенности. Было бы совсем необязательно втягивать Мадлен в его проблемы, она будет только отвлекать. Чем скорее он выполнит свое поручение, тем быстрее сможет снова покинуть Райнбах, а Мадлен и фон Вердт пусть наслаждаются долгожданным семейным счастьем.

Месса уже наполовину завершилась, когда Лукас бесшумно проскользнул через портал в церковь.

– Стоять здесь, – приказал страж и подтолкнул Лукаса к длинному дубовому столу, за которым в этот раз восседали семь из девяти райнбахских судебных заседателей, собравшихся вершить суд. Лукас всех их знал, сколько себя помнил, и они его, соответственно, тоже. Сможет ли это обстоятельство сыграть в его пользу, он очень сомневался, глядя на частью мрачные, частью кислые мины восседающих перед ним вершителей человеческих судеб. При обвинении, выдвинутом против него, исключалось наименьшее милосердие со стороны судей.

Часть зала суда, находившегося на верхнем этаже Райнбахского городского дома, была заставлена стульями для публики, и сегодня почти все они оказались заняты многочисленными зрителями. По рядам носились шепот и шушуканье, время от времени выкрикивались мерзкие ругательства, но, поскольку процесс еще не начался, судьи не чувствовали себя вправе вмешиваться. К своему облегчению, Лукас узнал в толпе рядом с матерью своего дядю Аверданка, а также Герлаха Тынена, Петера фон Вердта и его отца Эразма.

– Начинаем. – Генрих Дифенталь, выполнявший функции главного судебного заседателя, потому что Герман Оверкамп находился в очередной поездке по торговым делам, встал со своего кресла. Это был худой мужчина лет шестидесяти с редкими седыми волосами, прятавшимися под серо-коричневым париком. Он не успел произнести и слова, как в зале воцарилась тишина.

– Лукас Кученхайм, сын Иоганна и Хедвиги Кученхаймов, рожденный двадцать шестого января 1645 года здесь, в Райнбахе, вам выдвинуты обвинения со стороны сапожных дел мастера Хеннса Клетцгена, проживающего также в Райнбахе, в том, что вы непристойным образом преследовали его дочь Веронику, соблазнили и обесчестили ее. Что вы скажете на это? – Дифенталь безучастно смотрел на Лукаса.

– Что это ложь. – Лукас ломал себе голову полдня, ночь и целое утро в попытках разгадать, почему Вероника обвинила его в таком злодеянии. Но ничего не мог придумать. Отец Лукаса, а после его смерти и сам Лукас, снабжали Клетцгена кожей для его сапожной мастерской, поэтому парень знал эту семью довольно хорошо. Случалось, он шутил с Вероникой, но его поступки не могли стать поводом для привлечения к суду. Лукас вообще никогда с ней долго не разговаривал, не говоря уже о чем-то большем: девушка с ее худым, бледным лицом мало того, что была непривлекательной, так и еще и отличалась полным отсутствием чувства юмора. Но даже если бы она была симпатичнее или остроумнее, он все равно не стал бы с нею связываться, потому что отец очень давно вдолбил ему, что дочери клиентов – это табу.

Хотя Лукас принимал к сведению далеко не все советы покойного отца, к этому он прислушался и следовал ему всегда. И как бы он ни вел себя с девушками, это ни разу не случалось против их воли. Во-первых, это ему было не нужно, во-вторых, не согласовывалось с его характером и собственным кодексом чести.

Все это он пытался донести безмолвным хмурым судебным заседателям, но в ответ ему не удалось получить не то что кивка признательности, но и вообще никакой реакции. Казалось, что судейские заранее поспешили вынести приговор ему, и чем дольше Лукас говорил, тем больше его охватывала тревога.

– Значит, вы отрицаете этот поступок, – сухо констатировал Дифенталь, когда Лукас замолчал. Ему разрешили снова сесть. – И это несмотря на то, что есть свидетели, однозначно указавшие на вас.

– Кто эти свидетели и где их точные утверждения о том, что они видели? – Лукас старался говорить спокойно, однако иногда срывался на крик, из-за чего выражения лиц заседателей сменились с безразличных на недовольные.

Дифенталь не ответил на его вопрос.

– Где вы находились с раннего вечера до полуночи двадцать третьего февраля?

Лукас наморщил лоб.

– Это было два месяца тому назад. Я не знаю, просто не помню.

– Вы не знаете или не хотите признаваться? – лающе прозвучал вопрос одного из остальных заседателей, Эдмунда Фрелиха.

– Я не помню. – Лукас с такой силой сжал кулаки, что костяшки его пальцев побелели. – Скажите хотя бы, какой это был день недели?

– Четверг.

Мысли роились в голове Лукаса.

– Возможно, я тогда был в «Золотой кружке».

– Да, были, но ушли вскоре после того, как отзвонили к вечерней службе, мы это проверили. Куда вы пошли после этого?

Лукас с трудом сглотнул. Четверг в феврале… Постепенно он вспоминал, где он был в тот четверг – и с кем.

– Домой, я полагаю. Я действительно не могу вспомнить. Я не записываю в дневник, что делаю ежедневно.

– Кто-то может подтвердить ваше присутствие дома? Желательно, чтобы это был кто-то другой, а не ваша мать. – Дифенталь говорил таким тоном, словно уже знал ответ на свой вопрос.

– Нет, скорее всего, таких нет. – Лукас чувствовал себя все хуже, особенно теперь, когда вспомнил тот день. Больше всего ему хотелось повернуться к матери и дяде, но он не был уверен в том, что ему понравится то, что можно будет прочесть на их лицах, поэтому не стал делать этого. – Но я абсолютно точно не соблазнял Веронику, или что она там мне закидывает. Я этого не делал.

– Она говорит, что вы заманили ее на старый кирпичный завод за лесом, который западнее Райнбаха.

Лукаса прошиб холодный пот, и ему пришлось приложить усилия, чтобы другие не заметили его ужаса.

– Я этого не делал, – повторял он стоически.

Старый кирпичный завод стоял заброшенным уже лет тридцать после произошедшего там пожара. За это время он стал более известен как укромный уголок для тайных встреч влюбленных парочек. Его посещали преимущественно в летние месяцы, когда было достаточно тепло, чтобы не мерзнуть на любовном свидании. Тем же, кто не мог ждать до лета и устраивал свидание зимой, нужно было хорошенько постараться, чтобы растопить одну из печей и создать более-менее комфортные условия. Лукас знал об этом слишком хорошо, и это знание, похоже, сейчас могло обойтись ему непомерно высокой ценой.