— Ты. Не. Помогаешь, — возмущенно шепчет он.

— Обожаю твою семейку.

— Джейсон.

Я допиваю кофе одним глотком, улыбаюсь, звучно целую капитана в щеку, придержав за подбородок, и встаю из-за стола:

— Мне нужно в душ и зарядить телефон…

— …провести кровавый ритуал и начертить две пентаграммы на потолке, — кивает Мика. — Не смею отвлекать.

Когда я выхожу из душа, Джес хохочет из кухни, а я, расслабленная горячей водой и ароматным гелем, планирую пару минут просто поваляться на нашей огромной кровати в комнате: вытягиваюсь на капитанской половине поверх одеяла, пролистывая ленту сообщений телефона, моргаю — и проваливаюсь в сон.

Мика будит меня спустя какое-то время, говорит, что уже почти половина второго и пора ехать в город за впечатлениями. Он смешной и взъерошенный — говорит, что Джес сводит его с ума, что она очаровательна в своей беременности и что она успела обидеться на него раз десять, и столько же раз великодушно простить.

— Она — просто как ты в месячные, — посмеивается он, пока я одеваюсь.

Я бью его подушкой.

Долго.

Козлина.

— В следующий мой цикл будешь спать в лифте!

— Отмечу в календаре красным одиннадцатое число, — ерничает Мика. — Не переживай за меня.

— Пф.

Мы едем в город в какой-то совсем дикой атмосфере веселья, Аарон за рулем, а Джес ставит рождественский плейлист и говорит, что даже малышка в животе подтанцовывает.

Мы гуляем по центру, в окружении огоньков, всеобщего веселья и музыки — я даже вспомнить не могу, как проходило мое прошлое Рождество. Кажется, я работала в “Саванне” двойную смену. Возможно, я была со Сьюз и Мисси. Но определенно это Рождество — волшебное. Настоящее.

Когда я покупаю себе пряничный латте, бариста видит кольцо, улыбается мне и Мике, который просит имбирный чай для Джес, — и делает его просто так, потому что “вы очень красивые, поздравляю!”, и даже подмигивает капитану, желает хорошего Рождества.

А на ужин нас ждет ростбиф, свитера и Аарон, рассказывающий истории из жизни.


Я просыпаюсь в уютное рождественское утро, в тигриных объятиях — все как всегда, все на своих местах. Теплый, еще спящий капитан, обнимающий меня со спины, его руки на животе, миндальный аромат: и просыпаться так каждый день — то самое желание, которое я впервые поймала в этой самой комнате. Я смотрю на воздушные шторы, на голубое небо, что видно с кровати из окна, и я дышать не могу — это как приступ, как паническая атака, только другое. Это опять те самые пенопластовые бабочки, которые хотят разорвать тебе ребра, крутятся как ураган, маленькое торнадо, сталкиваются, разлетаются во все стороны.

Кручусь в капитанских объятиях, насколько это вообще возможно, высвобождаю руки, обнимаю его за шею, улыбаюсь и целую в губы — Мика сонно вздыхает, не открывая глаз:

— …Джи?

— Я так тебя люблю, — шепчу я, и из-за этих проклятых бабочек я едва ли не задыхаюсь от эмоций. Как дышать, когда этот сонный баритон уже часть твоей души, твоего мира?

— Я тоже тебя люблю.

Он обнимает меня одной рукой, пальцы скользят по обнаженной спине:

— Все в порядке?

— Лучше и быть не может.

— Славно.

Мика сладко зевает, приоткрывает один глаз: он смешно морщит нос, тянет одеяло на голову, накрывая нас обоих от этого дня, совсем не хочет просыпаться, и это понятно.

— Люблю каждый день с тобой, засыпать и просыпаться, — почти мурлычу я. — Боюсь представить, какие странные будут эти дни в Нью-Йорке.

— …смотрите-ка, кто зовет меня погостить в Большое Яблоко, — усмехается капитан, а я фыркаю в ответ и толкаю его локтем. Мика закидывает на меня ногу, прижимает к себе, зарывается носом в волосы. Это очередной миллионный момент интимности, комфорта и уюта, когда я ловлю себя на мысли о том, что мне все равно, где просыпаться, главное — чтобы вот так. Да, не каждый день, потому что учеба и работа, но сам факт. — Когда-нибудь мы проснемся в Париже, и у нас будет окно с видом на Монмартр, — вздыхает он мне в макушку. — Или в Лондоне, где-нибудь в Сохо. Может быть даже в Токио, с кучей ярких вывесок Акихабары.

— Куда бы ты хотел в первую очередь?

— А ты?

— …Диснейленд, — шепчу я по буквам.

— Орландо?

— Орландо, — улыбаюсь я, мои ладони скользят по его плечам. Если мне дать лист бумаги, я с закрытыми глазами могу нарисовать его — и я рисую, черт возьми, правда рисую, и эти листы — то самое, что спрятано на самом нижнем ящике в ванной, то, что я конечно не стала с собой брать, и отдам, когда вернемся домой. Карандаш и белый лист блокнота, лаконично и просто. Все как есть.

Он носит мой браслет — почти не снимая — и это тоже лаконично и просто.

Носит мои рубашки.

И да, он наконец-то перестал издеваться над моим “Жуком”.

И доверяет мне свой “Астон Мартин”, насколько это вообще возможно.

А я — к своему ужасу — доверяю ему себя. Потому что он делает меня лучше. Решительнее. Импульсивнее.

Такой воодушевленной.

Красивой.

Творческой.

Боже.

Его кожа под моими пальцами теплая и как будто бархатная, а еще он боится щекотки, мышцы напрягаются под моей ладонью, когда я пробегаюсь подушечками по границе последнего ребра. Могучий Мика Каллахен, который дрожит от щекотки. О да.

— Если ты выиграешь конкурс, то поедем в Орландо.

— Эй.

— Ладно, понижаю планку до тройки лучших, — посмеивается он мне в макушку. Его рука оглаживает мою шею, большой палец очерчивает линию челюсти, и я жду, когда он дойдет до моего рта, чтобы коварно прикусить его. — Тройка лучших, это же не проблема, эй, — я чувствую его улыбку в волосах, честное слово. — Орландо ждет.

— Я постараюсь.

— …тогда тебя ждет самая горячая версия меня, ты знаешь?

— А есть еще горячее?

— Думаю, из меня выйдет очень творческий Дьявол, как думаешь, юная Грешница? — выдыхает он. Несколько уютных минут он молчит, и я даже как будто слышу, как он фантазирует об этом, но совсем чуточку, примеряет на себя образ — оглаживает пальцем мою нижнюю губу, и я поддразниваю его языком. Совсем чуточку. Так, чтобы он стал… немного заинтересован.

— Как я пахну для тебя?

— Уммм, как мидии, — мычит он, и потом посмеивается. Я кусаю его за палец, и тот бодает меня пяткой в ответ. — Ладно-ладно. Не как мидии. Честное слово. Но я не знаю, чем, вот правда, ему нет названия.

— Как нет? Так не бывает.

— Еще как бывает.

Я изворачиваюсь в его руках, прижимаюсь губами к подбородку — капитан совсем чуточку щетинистый, и это особо не чувствуется, интересно, когда-нибудь он решится на легкую небритость в образе? Я цепляю его кожу зубами, и сладкая усмешка вибрирует где-то там в горле, миндальными сгустками.

— Похоже на абрикос, но не он. Немного корицы, но это из-за кофе. Цитрус, как будто апельсиновая цедра, но опять что-то рядом… — Мика перебирает варианты вслух, делает задумчивые паузы между предложениями, потом пожимает плечами и беззаботно добавляет, что это все не важно. Он ловит мои губы, мягко целует и бодает меня лбом. — С Рождеством. Как думаешь, что тебе принес Санта?

— Мозги?

— Очень остроумно.

— Ну, ты у меня уже есть. Единственный, неповторимый и переворачивающий все с ног на голову.

— В хорошем смысле?

— В хорошем смысле, — хохотнула я в ответ, прижимаясь к нему губами. — Конечно же. Никогда не меняйся, ладно? Потому что в таком перевернутом состоянии я вижу все ярче. Спасибо, что даешь увидеть и узнать себя со всех сторон. Что превращаешь все в “наше”, даришь столько отличных воспоминаний, и …ох, ты отвлекаешь.

— Она сама легла мне в ладонь. Я не виноват. Я говорил тебе, что они идеальны?

— Ты отвлекаешь.

— Ты же знаешь, что этой мой способ сказать “спасибо”.

— Для того, чтобы это сделать, нормальные люди используют рот.

— Так бы сразу и…

— …чтобы говорить, а не… Мика!


Мы спускаемся распаковывать подарки в тех же смешных свитерах, что были на нас вчера за ужином. Мои подарки просты и лаконичны — у меня рубашка для Аарона и в таком же стиле рубашка для Джес, и все вечера, когда я ими занималась, капитан пыхтел над ухом о том, что ему нужно еще парочку тоже. Учитывая, что у него их уже не меньше десятка, честное слово.

Уезжая на Барбадос, мы оставили подарки друг для друга под елкой дома — и мы распакуем их, уже когда вернемся в Миссури, но и в этом был какой-то кайф. И теперь уже — вместе с подарками от остальных, потому что даже Стивен и Марк прислали какие-то подозрительные коробки: они обе были обернуты желтым скотчем на манер того, каким места преступлений ограждают. Хотя на деле там наверняка что-то в стиле диска “Звездных войн”. Знаю я этих младших.

Аарон посмеивается, что их подарок нам определенно понравится, дразнит фотографией двух коробок, но при этом дарит мне небольшие и аккуратные серьги от Тиффани, а сыну — запонки и галстук. Когда он успел купить их еще вчера — загадка. Но интернет-доставку тоже можно было взять в расчет.

Мы пьем вкусный горячий глинтвейн в гостиной, и это позднее утро такое домашнее и семейное, что хочется так и сидеть под пледами, болтать и смотреть “Один дома” по телевизору.

Что мы все и делаем, собственно.


Когда я просыпаюсь наутро, Мики уже нет в комнате. Я сонно перекатилась по кровати, растянулась во всю ее длину, понежилась еще долгие десятки минут, прежде чем потянулась за телефоном под подушкой, чтобы посмотреть который час. Было около девяти утра, и на немой вопрос куда же упыря понесло в такую рань, дало ответ уже висящее как полчаса сообщение:

“Джес попросила свозить ее в клинику на консультацию, потому что Аарон сегодня работает. Скоро вернемся!”