Он склонил голову.

«Вот, значит, почему! – подумал Василий. – Он только повинуется воле богов. Тамилла и тут налгала, что Нараян, мол, полюбил богиню. Нет, для него это только Карма, которая ведет, дает, берет, что-то там еще делает… Ну и превосходно! И не стоит сейчас ломать над этим голову, потому что нет времени».

– Ты был прав, – кивнул он. – Невозможно так сразу все понять. Но сейчас я не могу ни о чем думать, кроме того, что Варенька где-то в лапах этого душителя. Как тебе удается оставаться таким спокойным, не понимаю, когда жизнь твоей богини, может быть, висит на волоске?

– Строители каналов пускают воду, – ответил Нараян, и легкая улыбка осветила его отрешенное лицо. – Лучники подчиняют себе стрелы, плотники укрощают твердое дерево… А мудрецы смиряют сами себя.

Что-то знакомое, что-то бесконечно знакомое, как прохладный северный ветер, почудилось Василию в этих словах, в смысле этих слов, но он не успел осознать, что именно, потому что Нараян заговорил снова:

– Для богини предначертано три смерти: одна из них – от цветка, схожего оттенком лепестков с цветами северной Прародины. Это была голубая роза, и, когда я увидел Чандру умирающей в саду магараджи, прозрение первый раз снизошло на меня. Я понял, где враг, где сокрыта опасность, и поэтому смог предвидеть нападение тхагов. Это было задумано, чтобы убить всех вас и похитить богиню, ведь вторая смерть, уготованная ей, – это смерть на Башне Молчания у парсов-огнепоклонников, которые тоже потомки древних ариев. И третья – смерть от рук главного, сильнейшего из земных богов – Агни.

– Смерть… в огне? – проговорил Василий, и ему вдруг почудилось, что ураган пронесся вокруг и сокрушил тишину. – Он… ты хочешь сказать, что магараджа сожжет Вареньку?!

– Нет. Она сама взойдет на погребальный костер своего мужа.

Василий даже не трудился скрывать, до какой степени он опешил.

– Погребальный костер мужа? Мой то есть? Но… может быть, я ошибаюсь, однако, черт бы меня подрал, мне кажется, я еще жив!

– О да. – Улыбка коснулась безукоризненно вырезанных уст Нараяна. – И я приложил для этого немало усилий, не так ли, Аруса?

Василий через силу кивнул.

– А теперь скажи, что ты знаешь о сати? – спросил Нараян.

– Сати? – Василий нахмурился. – Наверное, то же, что знают все. После смерти мужа его жена должна умереть вместе с ним, взойдя на его погребальный костер. Но это чушь, дикость и нелепость!

– Неужели эта дьяволица Тамилла все же успела помутить тебе разум? – воскликнул Нараян. – Ты способен подшучивать над тем, что составляет трагедию сотен, тысяч, десятков тысяч женщин? Ведь не у всех хватает силы духа обречь себя всю оставшуюся жизнь ходить в белом или красном[25] и знать, что даже случайная встреча с ней – самая дурная примета! Не у всех есть любящая родня, готовая скорее принять позор и презрение, чем подчиниться брахманам, которые так и подталкивают несчастную к костру – в день ли смерти супруга, через месяц, через год… Особенно они нетерпимы к богатым вдовам, ибо все имущество совершивших сати переходит храму Агни или Рани Сати[26].

– Я не смеюсь, – зло буркнул Василий. – Что у меня, сердца нет? Но я слышал, что это обряд чуть ли не ведический, а значит, тут не обошлось без каких-нибудь древних ариев… ну, ты понимаешь, что я хочу тебе сказать.

– Наши предки… наши с тобой общие предки! – возвысил голос Нараян, и до Василия только сейчас впервые дошло, что если все эти разговоры о северной Прародине ариев правда, то Нараяна можно с равными основаниями называть и индусом, и славянином. – Наши предки не сжигали своих вдов на кострах! «Ригведа»[27] повелевала «собирать кости и золу мужа» в продолжение нескольких месяцев по его смерти, а потом исполнить погребальные обряды. Это уж наверняка могла совершить только живая женщина! Но брахманы заставили наш невежественный народ забыть эти слова. Они и исказили смысл священного стиха. Он предписывал женщинам взойти на алтарь в праздничных одеждах и украшеньях. Агре значит – алтарь. Агне – огненный. Изменив лишь одну букву, брахманы веками посылали несчастных вдов на костер! И никакая сила не заставит их признать, что они просто убийцы…

Василий слабо пошевелил губами, шепотом выражая свое мнение насчет этих брахманов. Эта история про агре и агне показалась ему странно схожей со знаменитым русским «Казнить нельзя помиловать». Да, удивительное сходство! А если Нараян прав и в самом деле где-то там, в нечеловеческой древности, еще более древней, чем Геродотовы исторические откровения, светлоглазые и светловолосые арийцы творили свои Веды под бледной северной луной? Вот почему так зацепили Василия слова Нараяна о строителях каналов, пускающих воду, и лучниках, подчиняющих себе стрелы, и мудрецах, смиряющих самих себя. Он читал в какой-то старой-престарой книге написанное причудливой славянской вязью: «Кто с дерева убился? – Бортник. – Кто утонул? – Рыболов. – В поле лежит? – Служивый человек…»

Да, похоже. До странности похоже…

Холод прошел по спине, и Василий невольно передернул плечами, унимая дрожь лютого, необъяснимого страха.

Так вот что имела в виду чертова Кангалимма, пророча, что они с Варенькой умрут в один день! Не иначе она тоже пособница проклятого магараджи Такура, потому и провалилась будто сквозь землю после похищения Вареньки.

Если третья смерть Вари – сати, значит, Василий должен сделать все, чтобы остаться в живых. И если для этого надо будет обратиться в того, кем он никогда не был, – осторожного человека (осторожность для Василия всегда была чем-то родственным трусости), то он сделается таковым, ей-богу!

Только… только вот какая загвоздка. Сидя где-то в безопасном холодочке и соблюдая осторожность, едва ли доберешься до милой, любимой, единственной, едва ли спасешь ее жизнь. А если магараджа решит поступить вопреки обряду? Черт знает, что может ему нашептать его владычица Бавана-Кали! Ей-то уже точно не писаны законы тех, кто называет себя детьми Луны. Значит, надо все-таки добираться до Вари, соблюдая при этом осторожность. Ну да, разумеется: чтобы овцы были сыты и волки целы… тьфу, наоборот! А что это значит, если поразмыслить? Может быть, послать кого-то вместо себя на выручку Вареньки?

Кого? Ну, выбор невелик. Нараяна.

Нараяна. Этого спасителя по призванию. Этого безмерно отважного и безмерно непостижимого… Вот он, стоит, блестя глазами. Ого, чуть ли не впервые довелось увидеть Василию такой ярый блеск в их матовой черной глубине. Чем он так взволнован? На что надеется? Что Василий-Аруса сейчас вручит ему судьбу Чандры, и тогда храбрый рыцарь Нараян…

Ревность ударила в голову, будто камень из пращи, и Василий, сузив глаза, запальчиво выкрикнул:

– А мне плевать! Я знаю одно: надо как можно скорее попасть во дворец Такура!

Глаза Нараяна вспыхнули еще ярче и погасли, однако Василий почти физически ощутил то усилие воли, которое потратил Нараян, чтобы сдержать, скрыть свое волнение, и голос его был совершенно спокоен, как всегда:

– Ты прав. Но живым попасть туда ты никак не сможешь. Только мертвым. Значит… Значит, ты должен умереть.

Он помедлил, как бы давая Василию время осознать свои слова, и, прежде чем тот яростно взметнулся с земли, успел добавить:

– Или магараджа должен быть уверен, что ты умер.

– О господин!..

– Тамилла? Вот уж не думал, что увижу тебя снова! Тот, кто допустил тебя сюда, поплатится за это, клянусь третьим глазом Кали, которым она провидит будущее!

– Господин, мне сказали… мне сказали, но я не поверила, будто ты приказал убить меня?!

– Здесь нет воли моей и твоей, Тамилла, я это повторял тебе бессчетное число раз. Только воля богини, воля черной Кали!

– Я верно служила ей! Я была одной из лучших жриц Баваны! Я не верю, что она недовольна мною!

– Я, верховный жрец черной Кали, повторяю: воля богини непреклонна.

– Но что я сделала? Вернее, чего я не сделала?! Чандра похищена…

– Если бы не помощь предателя, тебе этого никогда бы не сделать.

– Но я все-таки завлекла Арусу в западню!

– Сначала он разоблачил тебя. Какое отвратительное зрелище являла ты, когда он совал тебя головою в бассейн и скреб тряпкой, словно пытался смыть не краску, а твою лживую личину!

– Я лгала ради тебя! Ты не смеешь упрекать!..

– Не ради меня, Тамилла. Ради богини. Но ты не смогла исполнить ее волю. Русский не изменил своему предначертанию, как ни выпячивала ты свои накрашенные груди, как ни крутила бедрами, как ни волновался твой округлый зад. Ты оказалась бессильна перед ним, Тамилла.

– Нет, я завлекла его в залу жертвоприношений. Я почти лишила его сил властью своего взора…

– Вот именно – почти. Он бежал!

– Бежал! Но не только от меня! От твоих лучников, и копейщиков, и сабельников, и метателей чакры! От тебя, о мой господин! Почему же ты сам не сделал попытки догнать его? Почему не отправил за ним погоню? Почему не рыщут по джунглям твои воины-псы, отыскивая его кровавый след?

– Ты, кажется, упрекаешь меня, Тамилла? Напрасно, напрасно… Русский в моих руках.

– Где же он?

– А подойди к окну. Что ты видишь, скажи мне, Тамилла?

– Я… я вижу слуг, которые складывают высокий костер. Погребальный костер! Для кого он?

– А ты подумай. У тебя еще есть время поду-мать, прежде чем тот, кто стоит за твоей спиной, захлестнет на твоей шее священный румаль…

– Умоляю, господин! Не убивай меня. Еще только один раз, самый, самый последний…

– Поднимись, Тамилла. Не мои ноги должна ты целовать, а прах перед стопами богини. Ты просишь дать тебе еще время побыть в этой прекрасной, распутной и никчемной оболочке, не разлучать тебя с этим телом?.. Посмотри еще раз в окно. Так поняла ли ты, чей прах будет очень скоро поглощен пламенем?

– Да, господин. Твой враг мертв.

– Он мертв, хотя ты так и не смогла заставить его изменить предначертанию. Однако я даю тебе не только возможность пожить еще немного. Ты сможешь отомстить ему – пусть мертвому, но отомстить!