Башир начал задирать подол платья, и я почувствовала его руку на обнаженной ноге. В висках застучало, и все тело напряглось. Я решительнее пыталась оттолкнуть от себя мужа.

— Башир, — продолжала отпихивать его от себя, — Башир, мне нельзя.

Но он не слышал меня, продолжая лезть рукой все дальше под юбку, жадно сминая мои бедра.

— Башир, я не могу сегодня заняться с тобой любовью, — проговорила громче в надежде быть услышанной.

— Прекрати. Ты же не девственница, чтобы играть эту роль, — промямлил он между поцелуями, приближаясь к моим губам.

Он накинулся на мой рот своим, вторгаясь в него и шевеля в нем языком, словно змей. Казалось, еще немного — и он меня задушит, продолжив попытки залезть в мою глотку. Возможно, это длилось всего лишь несколько секунд, но мне показалось, что целую вечность. Резко переключив свое внимание на шею, позволил мне вновь вдохнуть.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Мы не можем сегодня, — не оставляла попыток остановить его порыв страсти.

В ответ на мои слова он приподнял меня, отрывая от двери ванной и швыряя на кровать. Вскрикнув, я попятилась по матрасу к изголовью. Увидев в его глазах чистую похоть, поняла, что человека с таким взглядом вряд ли прервет какое-то незначительное неудобство в виде грязных простыней, но все еще надеялась отложить неизбежное.

Кровать прогнулась под весом мужчины, когда я уперлась спиной в изголовье. Пламя во взгляде Башира разгоралось сильнее, словно мои страх и сопротивление были для него дополнительным топливом. Не знаю, что именно он видел во мне, но это определенно завело его до той степени, когда ты не видишь и не слышишь ничего вокруг, следуя зову плоти.

— Нет, — помотала я головой в отчаянии, когда он схватил меня за лодыжку и потащил к себе.

Я понимала, что не имею права сопротивляться и тем более отбиваться. Всё это серьёзно могло осложнить мне жизнь и соответственно помешать моей главной цели. Глупо, конечно, с моей стороны пытаться оттягивать то, что в конечном итоге все равно произойдёт. Но что бы там ни твердил мне разум, надежда на чудо оказалась сильнее. Мне нужен был хотя бы один дополнительный день, чтобы распрощаться с прикосновениями Жёлтого, горящими на моей коже и выжженными на сердце.

— Башир, нет, — беспомощно твердила, — не сегодня.

Мужчина не прерывал зрительного контакта со мной, и не произносил ни слова. Удерживая меня за щиколотки он коснулся края трусиков, потянув вниз, стягивая их с ног. Говорить что-то теперь не представляло смысла. Либо он все увидит сам, и это остановит его, либо уличит меня в обмане. Затаив дыхание, я дождалась того, что последует далее.

Как только моё белье оказалось в руке Башира, не собираясь упускать последний шанс, я выкрикнула:

— У меня идёт кровь, Башир!

Темные, остекленевшие глаза впились в меня, и на мгновение мне показалось, что он полностью перестал понимать русский язык. Мужчина посмотрел на трусики у него в руках и тут же брезгливо откинул их в сторону, сморщившись и выругавшись на арабском. Он отпрянул от меня, словно от какой-то мерзости. Я сдвинула ноги, подтягивая колени к груди. Башир вскочил на ноги, тяжело дыша, окидывая меня взглядом, наполненным ненавистью. Боясь пошевелиться, я дожидалась его реакции, не зная, как он поступит дальше. Супруг пребывал в настоящей ярости, тому свидетельствовала пульсирующая на лбу вена.

— Нечистая! — наконец произнес он на русском языке, оскалившись. — Как ты вообще могла допустить, чтобы я прикасался к тебе, когда ты такая, — скривил губы, произнося последнее слово.

И снова на его лице появилось то самое выражение, передающее все презрение и отвращение, на которое способен человек.

— Ведьма! Посмела выйти замуж грязной!

— Так не должно было случиться! — принялась защищаться, не желая и дальше выслушивать оскорбления. — Порой цикл сбивается при смене часовых поясов.

— Заткнись, нечистая! — прошипел сквозь зубы, и у меня кожа покрылась мурашками от того, сколько злости прозвучало в этих словах.

— Башир, прости меня! — придвинулась к краю кровати, стараясь хоть как-то успокоить мужа. — Мы же сможем сделать это когда перестанет идти кровь. Ведь у нас теперь целая жизнь, чтобы делить вместе ложе.

В несколько широких шагов он оказался напротив меня.

— Заткнись! — взвился он, отводя правую руку к левому плечу и ударяя меня по лицу наотмашь. Глухой звук разлетелся по комнате, и я упала навзничь на кровать.

Тупая боль пронзила скулу, выбивая из меня, словно монетки из копилки, ложные картинки с идеальным образом Башира. Схватившись за ушибленное место, я медленно поднялась, усаживаясь, посмотрев на обидчика, за которого добровольно вышла замуж. Его взгляд не смягчился, в нем не было даже намека на сожаление или тем более сочувствие. Абсолютная уверенность в собственной правоте давала ему право на вседозволенность в дальнейших действиях. Он мог сделать со мной все что угодно, а мне оставалось лишь уповать на его благоразумие. По иронии судьбы, первым словом, что мне приходило на ум, когда я думала о нем во время приготовлений к поездке, было — благоразумный. И я до конца верила, что хотя бы это не окажется в нем фальшью.

— Ты обманула меня, проклятая ведьма! Всегда знал, что нельзя верить русским потаскухам!

— Башир, остановись. Послушай, какими страшными словами ты называешь свою жену.

Мужчина приблизился, наклоняя свое лицо к моему так, чтобы наши глаза оказались на одном уровне.

— Ты не жена мне, нечистая… — прошипел он, пронзая острым, как клинок, взглядом.

Я содрогнулась, почувствовав неладное, но не подала вида, что его слова произвели на меня такое впечатление.

Он выпрямился, смотря на меня сверху вниз, снова демонстрируя, насколько я ничтожна по сравнению с ним.

— … до соития, — добавил он. — Приведи себя и комнату в порядок, утром вылетаем.

Судя по голосу, он успокаивался, только вот внутри меня все твердило о том, что это лишь видимость. Башир развернулся, направляясь к выходу из комнаты, больше ни разу не посмотрев на меня.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Куда ты? — спросила, тут же отругав себя за то, насколько жалко это прозвучало.

— Мне нечего делать рядом с тобой, до тех пор пока ты нечиста. Утром пришлю за тобой машину. Будь готова к пяти тридцати, — остановился возле двери, так и не повернувшись ко мне.

— Хорошо, — ответила одновременно с тем, как за его спиной захлопнулась дверь.

Глава 11


Металлический летающий гроб! Именно так и никак иначе я воспринимал самолеты. Никогда не любил летать. Если быть честным до конца, то просто ненавидел. Чтобы затащить меня в эту машину смерти обычно требовалась лошадиная доза снотворного, помогающего безболезненно перенести дорогу. Не знаю, откуда у меня появилась эта фобия, ведь в детстве, как и многие мальчишки, я мечтал управлять самолетом и даже межгалактическим кораблем. Но стоило впервые ступить на борт авиалайнера в качестве пассажира, как путешествия по воздуху стали единственным, чего я боялся до одури. И плевать мне было на все статистические данные, доводы разума и прочую ерунду, которая переставала иметь хоть какое-то значение, стоило мне оказаться перед трапом самолета. Пчёлка постоянно подшучивала над этой моей слабостью и придумывала варианты, как именно я должен избавиться от страха. Пару лет назад даже записала меня на прием к гипнологу, куда я, естественно, не пришел. Конечно, теоретически задумка была неплоха, но осознанно бояться летать — это одно, а позволять кому-то ковыряться у тебя в мозгах, задавать некие установки, что по итогу могли оказаться еще более нежелательными, чем фобия, с которой я все-таки сжился, — это шло вразрез с моими взглядами на жизнь и на свободу выбора.

Помню, как после прогулянного сеанса гипноза прослушал от Маи целую тираду о моей безответственности и чертовом упрямстве. Она ходила за мной по пятам, будто тень, отчитывая, как маленького, нахмурив брови и насупив носик. Чёрт. Как она была прекрасна в тот момент. Мне хотелось подхватить ее на руки и целовать эту маленькую морщинку на носу, наблюдая за тем, как она расслабляется, а после целовать ее розовые губы до тех пор, пока они не станут алыми. Но мысль переступить черту пугала меня даже больше очередного авиапутешествия. Она была моей маленькой Пчелкой, другом, сестрой, родственной душой. Поэтому я ненавидел себя за подобные мысли. Хотел промыть себе мозг кислотой, только не допускать этих непристойностей в ее адрес. Как сейчас помню, когда исчерпав свой запас аргументов, указывающих на то, что я поступил безответственно и даже по-детски, она обессиленно села рядом и призналась в том, что предвидела подобный исход событий и не ожидала от меня иных действий. Тогда я обнял ее, прижимая к себе, и молча вдыхал запах ее волос.

А сейчас… Сейчас я совершил первый перелёт без сопровождения и без медикаментов, осознавая, что самое страшное со мной уже произошло. И если даже случится авиакатастрофа, то она покажется мне спасением от невыносимой боли, терзающей меня уже на протяжении недели. Но умирать до того, как верну Пчёлку домой, не входит в мои планы. Я молил всех известных мне богов о том, чтобы уберегли мою девочку. Понимая, во что она ввязалась, пребывал на взводе, представляя происходящее с ней в данный момент. Я не мог думать о чем-то другом, кроме Маи, не мог нормально спать, есть, разговаривать. Люди, встречавшие меня в последние несколько дней, говорили, как я изменился: скинул вес и был похож на живого мертвеца. И я не спорил. Без нее я умирал. Лишь знание о том, что она в беде и нуждается в моей помощи, заставляло механически запихивать в себя что-то съестное в целях сбережения сил для ее поисков.