— Понял, — переплел пальцы, положив руки на стол, стараясь не пропустить ни единого слова.

— А как дело пойдет дальше, зависит только от тебя.

— Спасибо, Стёп. Ты не представляешь, что она для меня значит.

— Даже не хочу пробовать представлять, — в его взгляде читалась смесь удивления с ужасом. — Они сделают из тебя смертника, ты понимаешь это?

— Мне плевать. Главное вытащить оттуда Маю.

Степан, казалось, не верил до конца в мою решимость пойти на подобное безумие ради другого человека. Он не сводил с меня глаз, будто пытаясь убедиться, не шутка ли все это.

— Я вышлю координаты и время встречи после того, как получу деньги.

— Нет. Всю сумму я тебе не отдам сразу, прости. Половину до, а вторую после того, как состоится встреча.

— Перестал доверять всем на слово, — рассмеялся Стекло. — Время нашего сотрудничества не прошло для тебя даром.

— Верно. Не прошло.

— Что ж. Полагаю, это наша последняя встреча, — нахмурился Степан.

— Вероятнее всего, — равнодушно ответил.

Стекло не относится к тому типу людей, по кому я буду скучать.

— Удачи тебе, Крюгер. И жду сообщения о переведенных деньгах.

Приятель встал из-за стола, протягивая руку для пожатия. Последовав его примеру, поднялся с места и ответил на его жест.

— Будь осторожен, — проговорил, обняв меня и похлопав по спине.

— Ты тоже, — проводил его взглядом, зная, что вижу его в последний раз.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 12


Бескрайние пески, встретившиеся мне при первом знакомстве с пустыней несколько лет назад, надолго запали мне в душу. Барханы блестели на солнце, будто небрежно рассыпанный по земле драгоценный металл. Золотые волны дюн, сменяющихся одна другой и сливающихся в монотонную картинку, еще долгое время снились мне по ночам. Но сейчас пейзаж за окном совершенно не вызывал восторга, скорее наоборот. Усыпанная камнями пустыня с редкими песчаными участками и клочками зелени в виде чахлых кустарников производила унылое впечатление. Все вокруг вызывало отторжение: ландшафт, язык и люди. Особенно люди.

Весь тот дискомфорт, испытанный в присутствии друзей Башира, оказался ничем по сравнению с тем, насколько ничтожной и презренной я ощущала себя теперь. На меня смотрели как на вещь, что необходима лишь для разового употребления. Именно так я чувствовала себя после прошлой ночи и перелета, именно это чувство крепло во мне во время поездки в окружении незнакомых мужчин. Усаживаясь в машину, я впервые была рада абайе и хиджабу, в которые меня вырядил с утра Башир, но они словно лишь сильнее притягивали глаза незнакомцев, фантазирующих о том, что скрыто под объемным платьем.

Никогда не забуду лицо мужа, когда он открыл дверь спальни, и того, с каким отвращением швырнул в меня черным одеянием. Не забуду и путь до аэропорта, где он предпочитал делать вид, будто не замечает меня. Но меня это не обижало. Более того, заранее была готова к его отчужденности. Вчера я унизила его, оскорбила, а мужчины всегда тяжело переносят удары по своему самолюбию, тем более арабы. И хоть пощечина и оскорбления в мой адрес до сих пор отдавались эхом в голове, все же их я предвидела еще до наступления брачной ночи, как и последовавший кошмар. Хотя в воображении все выглядело не настолько ужасно и не так болезненно. Единственное, что меня действительно поразило, это новые документы, по которым я проходила таможню. Подумать только, уже на следующий день после бракосочетания я держала паспорт с новым именем и гражданством. Таможенник долго и пристально смотрел на фото, сравнивая его с моим лицом, но в конечном итоге поставил необходимую печать, пропуская на борт самолета.

Заложенность в ушах до сих пор не ушла после перепада давления, а гул мотора джипа создавал иллюзию вакуума вокруг. Разговоры спутников звучали приглушенно, словно через вату. А я лишь думала, насколько коварна и обманчива пустыня. Сколько искалеченных жизней скрывается под видимым спокойствием равнины. Как легко здесь бесследно раствориться, и никто и никогда не узнает, что именно с тобой произошло.

Наши спутники ничем не отличались от других арабов. Облаченные в дишдашу и гутру, производили впечатление уважаемых господ. Вот только это была лишь видимость. К моему огромному облегчению чужаки занимали передние сидения, а рядом со мной ехал Башир, обменивающийся с приятелями какими-то новостями и громко смеющийся. Правда, до сих пор продолжающий игнорировать мое присутствие. Зато его знакомые не стеснялись кидать в мою сторону любопытные взгляды с примесью презрения.

Старательно делая вид, будто не замечаю их внимания, смотрела в окно на голубое небо и высохшую почву, ощущая отвращение к местности и всему, что с ней связано. Где-то глубоко внутри я сожалела о своем решении, но стоило вспомнить лица родителей пропавших девушек, чья судьба глубоко безразлична всем, кроме их близких, и тогда внутри поднималась волна протеста, не позволяющая мне забыть, ради чего все это затеяно, и о том, что я не могу как и остальные, просто притвориться, будто их никогда не существовало, тем более не могла так поступить теперь, когда приблизилась так близко.

В какой-то момент машина съехала с асфальтированной дороги и припустила что есть мочи через пустыню. Наконец вдалеке замелькали дома, и перед нами выросла небольшая деревня. Жалкие лачужки, разваливающиеся на части и видавшие свои лучшие времена десятки лет назад, и более крепкие дома, занимающие территорию нескольких своих менее привлекательных соседей, встретили гостей унылым взглядом пустых глазниц-окон. Казалось, что все население деревни находилось на улице, с интересом высматривая прибывших. Мужчины, сгрудившиеся в кучки, острым взглядом следили за автомобилем и женщины, коих я смогла насчитать лишь несколько человек, осторожно выглядывали из-за угла.

Затормозив возле одного из самых крупных домов, мужчины вышли из машины. Их встречало сразу около десятка арабов. Чей внешний вид отличался от тех, кто сопровождал меня в дороге. Некоторые из них были одеты, в отличие от Башира, не в выбеленные рубахи, подвязанные кожаным поясом, а другие в обычную светскую одежду: рубахи в клетку и брюки. Поприветствовав объятиями прибывших, они принялись шумно и радостно что-то обсуждать. Время от времени их группа взрывалась хохотом, будто встретились по-настоящему хорошие друзья.

В какой-то момент я начала думать, что обо мне забыли, надеясь, что еще какое-то время смогу посидеть в одиночестве, не встречаясь с ожидающей меня участью. Но стоило мне так предположить, как дверь распахнулась и, не произнося ни слова, Башир схватил меня за локоть, выдергивая из салона автомобиля. Сердце ухнуло в пятки. Еще ни разу он не был так груб со мной. Даже прошлая ночь показалась мне приятным воспоминанием после того, что последовало далее. Одна его дьявольская усмешка, обращенная ко мне, заставила покрыться холодным потом. Уже позже я буду вспоминать этот его взгляд, понимая его значение. А пока я все еще надеялась, что нахожусь под его защитой, защитой своего мужа. Но он пихал меня вперед, сжимая до боли руку и не беспокоясь, насколько мне неприятно подобное обращение. В этом жестоком мужлане не осталось и следа от того сладкоречивого красавчика, соблазнявшего меня через социальные сети. Теперь я боялась его, боялась до дрожи его следующих действий, боялась арабов, столпившихся рядом, боялась побоев, как, впрочем, и любой другой грубости, но не могла сопротивляться или даже попытаться дать отпор. Здесь он был единственным знакомым для меня человеком, и если не у него, то мне не у кого просить о помощи.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ Обогнув джип, Башир остановился перед мужчинами, выкрикивая нечто непонятное на арабском, после чего толкнул меня на колени, с яростью срывая с головы хиджаб. Сердце бешено колотилось, разгоняя страх по телу с огромной скоростью. Я боялась поднять глаза и увидеть что-то, после чего никогда не смогу снова подняться на ноги. Башир говорил громко и страстно. Его голос пропитала злоба, и я в напряжении прислушивалась к его интонации, пытаясь понять, что происходит. Он замолчал, и я увидела перед собой две пары ног, приближающиеся ко мне.

— Нет, нет, нет, — попятилась назад, пытаясь вскочить на ноги, но почувствовала чью-то руку, прижимающую меня обратно к земле.

— Сиди, русская потаскуха, — проговорил Башир, — теперь ты — их проблема.

Стоило ему убрать ладонь с моего плеча, как незнакомцы схватили меня за плечи, утягивая в дом.

— Башир! — кричала я, оглядываясь на него и упираясь ногами в землю. — Муж мой, спаси меня! Башир! Не отдавай меня им!

Но он будто не слышал моих криков, направляясь обратно к машине.

— Баши-и-и-ир! — продолжала я кричать, отчаянно сопротивляясь, поднимая пыль за собой ногами и пытаясь вырвать руки из крепких ладоней незнакомцев.

— Спаси-и-и-и! — оглядывалась на фигуру, скрывшуюся в джипе, когда меня заталкивали в дверь. — Баши-и-и-и-и-и-ир!

Не сдавалась даже тогда, когда услышала рев двигателя, позади себя.


Звук свистящих покрышек еще долго будет раздаваться в ушах. Именно с ним растаяла моя последняя иллюзия о защите. С самого начала я понимала и знала, кто такой Башир и какова его роль в этом деле, и ни к чему теперь лить слезы, сокрушаясь о потере несуществующей любви или ошибочно принятом решении. Но в тот момент я не слышала голос разума, погрузившись в липкую пучину паники. Это был не страх, а нечто большее, нечто захватившее в мертвые силки ужаса каждую клетку моего организма. Я совершенно не управляла ни собой, ни собственными эмоциями. Кричала и брыкалась, не понимая, что именно происходит, не в состоянии трезво оценить обстановку. Потеряв способность рационально мыслить, я совершенно перестала понимать происходящее, очнувшись колотящей в металлическую дверь, сбивающей руки до онемения, после того как меня закинули в комнату и закрыли дверь с внешней стороны.