На третий день отъезда Хаммада женщина в черном, оставила записку на подносе с завтраком:

«Не ходи в бассейн», — написала она на салфетке.

Попытки расспросить ее о причинах такого совета, не увенчались ничем кроме ее скорейшего побега. Но рисковать я не стала, решив вместо бассейна пройтись по прилегающей внешней территории особняка. Мне нравилось гулять вдоль высокого ограждения. Я рассматривала то с какой тщательностью выложен, оштукатурен и покрашен такой, непримечательный объект как забор. Он был безукоризненным и полностью выполнял свою функцию. Сколько бы я не пыталась отыскать в нем малейшую брешь или маленькую щелку, через которую можно было взглянуть на окружающий мир, но все мои поиски остались безрезультатны.

Единственной возможностью заглянуть через забор были посты охраны. Но об этом даже не могло быть и речи. Любой разговор с кем-то из мужчим карался наказанием. А испытывать судьбу, не имея гарантий или четкого плана, ради которых можно было бы рисковать — равносильно безумию.

Я шла вдоль ограды мимо служебных помещений, пройдя вторые ворота, предназначенные для крупного транспорта и обслуживающего персонала. Во время отъезда Хаммада они практически не открывались. Лишь раз в четыре дня привозили продукты, в остальное время мы были изолированы от остального мира. Пройдя очередной пункт охраны я свернула к арке, ведущей к небольшому заднему дворику. Обычно, там отдыхала прислуга, выполнив все свои обязанности. Но в это время там никого не бывало, поскольку весь персонал занимался уборкой и приготовлением обеда.

Из-за деревьев послышался шорох и приглушенные голоса. Я замерла на месте, спрятавшись за аркой. Осторожно выглянула из-за стены, увидев торчащий из-за пальмы черный подол абайи. Возможно кто-то из слуг решил перевести дух во время дневной гонки. Уже собираясь развернуться и отправиться в обратном направлении заметила как из-за дерева выглядывает один из парней охраны. Убедившись, что во дворе никого нет, он занырнул обратно. Женский голос срывался с полушепота на плач, заглушаемый влажными звуками поцелуев. Происходило что-то интимное и по всей видимости запретное. Мужчина выглянул из-за пальмы еще раз и после этого женщина, поправляя подол вышла из укрытия.

Одного взгляда на девушку хватило, чтобы сразу же узнать ее. Кровь отхлынула от лица, и сердце застучало быстрее. Это была Бахира. Открывшаяся тайна обрушилась на меня ушатом ледяной воды. Внезапно меня окатило волной страха. Понимая, что меня могут застать в любой момент, как можно тише поспешила уйти тем же маршрутом каким пришла. Не оборачиваясь назад, не прислушиваясь я просто старалась оказаться как можно дальше от места преступления. В случае если их поймают, не хочу находиться рядом. Хаммад не простит их. Казнит обоих быстрее, чем те даже попытаются произнести слова прощения. Не бывать этому. Какая же Бахира дура! Зачем? Зачем она пошла на это? Неужели не понимает чем грозит их раскрытие? Все она понимала. И это было самым страшным. Зная своё место в этом доме и зная своего Господина она пошла на измену осознанно.

Оказавшись на безопасном расстоянии от застигнутой на запретном парочки, мысленно снова и снова прокручивала увиденное и то, что может за этим последовать. Эти мысли занимали бы меня еще весь день, а может и дольше, если бы по поместью не разнесся душераздирающий крик. Кровь застыла в жилах от звука заполнившего воздух. Не думая о возможной опасности я кинулась на повторившийся вопль. Пробегая бесконечные закутки и коридоры я летела на рев, исходивший из сада с бассейном. Забежав в свой любимый двор, замерла как вкопанная. Посредине сада сидела рыдающая Зикраят, а в бассейне вниз лицом, не подавая никаких признаков жизни плавала девушка. Рядом с ней на длинном проводе, торчащем из розетки, из бассейна торчал вентилятор.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍Глава 25


Человеческая голова в мешке, валяющаяся в ногах, здорово отрезвляет. В отличие от прочих заданий, где все мои преступления каждый раз оставались где-то далеко позади, в местах куда я никогда больше не вернусь. То тащить за собой свидетельство собственного зверства, не позволяло даже на мгновение выпасть из омерзительной реальности и сбежать в мир лишенный кровавых следов растянутых на несколько кварталов. Мне мерещилось, что она все еще дышит. Хотелось упасть вниз, прислушиваясь, не показалось ли. Бред! Как может голова дышать без тела?! Но я чувствовал ее. Все тело зудело от ее близости и хотелось как можно скорее оказаться под струями воды, смывая чужую кровь, впитавшуюся в кожу. В груди гудела потребность бежать как можно дальше и орать, выпуская безумие наружу. Мне было тошно от себя, от людей рядом, от случившегося.

Уйти из логова противника оказалось не так просто, как планировалось. Песчаная буря набрала обороты, полностью застилая небо. Пришлось оставаться в доме объекта и ждать когда пустыня выпустит нас наружу. Весь тот час проведенный рядом с горой трупов на их территории, мне казалось будто это сам Аллах спустил свой гнев на нас, подняв песчаных духов для нашего наказания. Целый час я старался не смотреть по сторонам, чтобы не сойти с ума от осознания содеянного. Я боялся, что могу не выдержать и отправлюсь кровавым пятном из мозгов по стене, вслед за этими людьми, ставшими разменной монетой в чьей-то нелепой и жестокой игре.

Время шло, я чувствовал их присутствие, физическое — липкое, холодное и ощущал их призраков столпившихся вокруг меня. Я знал о неминуемости этой встречи, как знал, что не избавлюсь от их гнета до самого последнего вздоха. Но находясь здесь, на месте преступления, не завершив операцию, оказался не готов к столь раннему визиту. В другой момент я бы позволил себе полностью испытать всю принесенную мертвыми боль и тяжесть, радушно принимая наказание. Но для начала нужно вернуться на базу.

На помощь пришла молитва. Я молился, повторяя одни и те же слова, удерживая на них внимание, ныряя всем сердцем и растворяясь в них. Нет я не чувствовал облегчения, но так я не позволял собственному сознанию провалиться в омут самобичевания и ненависти, где единственным выходом стало бы само наказание. Молитва же удерживала меня в теле и сохраняла четкость мыслей, не отпуская по другую сторону жизни. Не имея права перешагивать эту черту, удерживал перед глазами образ Маи и Маши, напоминая ради чего вообще ввязался в эту резню.

Час спустя у нас все же получилось выбраться с территории противника незамеченными. Посланники бури все еще вздымались в высь, но уже без былой ярости и намерением уничтожать любого посмевшего высунуть нос на улицу.

И возвращаясь на базу в джипе, можно было даже представить, будто мы завершили одну из тех операции, что стали практически обыденным делом. Вот только мешок в ногах, пропитавшийся кровью бедолаги, помеченного в качестве жертвы, напоминал о моем преступлении, говоря о невозможности вернуться к былой жизни. Дорога к прошлому закрыта навсегда.

В лагере нас встретили холодно. Ни радости, ни даже удивления, ничего. Лишь забрали проклятый мешок с головой, избавив меня от его тяжести. Легче все равно не стало. Я чувствовал ее на расстоянии. Она звала меня, шептала проклятия и просто требовала упокоения. Окутанный белый мороком помутнения, теперь не понимал что есть реальность. На меня накатывало желание брести на зов, искать успокоения души. Рациональное звено все еще тлело у меня в сознании.

«Тебя больше нет! Ты не существуешь!» — проговаривал мысленно, отгоняя назойливого призрака.

Спрятавшись под струями воды в душе, постарался отключить голову, заблокировав события последнего дня. Но ощущения того как нож вонзается в человеческую плоть, словно в кусок подтаявшего сливочного масла, все еще жили не только в воспоминаниях, но и отдавались эхом в руке. Так чертовски плохо мне не было ни после одного испытания. Я понимал, с этим нужно что-то делать, как-то приводить себя в функциональное состояние.

Маша. Мысли о ней на какое-то время отодвинули в сторону душевные терзания. Нужно как можно скорее решить вопрос с женитьбой и перестать волноваться хотя бы на ее счет.

Отыскать Хасана получилось лишь к вечеру. Он словно играл со мной в прятки. И на кону этой забавы стояло спасение жизни девочки Маши. Казалось, что Старший снова проверяет действительно ли я хочу получить то о чем просил у него несколько дней назад. Но я не сдавался. Я хотел хоть какого-то спокойствия. Мне физически было необходимо почувствовать, что не зря проливал кровь и теперь навсегда привязан к еще одному духу.

Хасан стоял на крыльце штаба, весело обсуждая что-то с парнями. Смеется. Радуется ублюдок. Его жизнь понятна и прекрасна и не замечает он уродства обложившего его со всех сторон и съедающего его душу. Вот чья голова должна красоваться где-то на пике, счастливая, с впалыми глазницами, отделенная от тела. Когда-нибудь Всевышний покарает нас всех за совершенные злодеяния и Хасан будет в первых рядах проклятых.

— Хасан, брат! — позвал его, не поднимая на крыльцо. — Можно тебя на пару слов?

— Махди! Иди к нам! — махнул мне рукой.

— Не сейчас. Нужно поговорить, — не собирался уступать в его трусливой игре.

Он не спеша спустился по ступенькам, осторожно осматривая меня. Глаза прячет, взгляд бегает по сторонам и неизменная улыбка на губах. Вот он, истинный облик предателя. Уже тогда стало ясно — наш договор оказался не более чем уловкой. Но я все еще верил в его честность, убеждая себя в надуманности увиденного.


Хасан, я выполнил мою часть уговора. Теперь хочу, чтобы и ты выполнил свою.

Застывшая, будто на пластмассовом лице улыбка, говорила громче любых слов. Остекленевший взгляд выглядел комично из-за его попыток сохранить безмятежность.

— Я хочу жениться на девчонке. Если ты думал, что я изменю своё мнение, то это не так. Ничего не поменялось. Я лишь сильнее укрепился в своём решении.