Люся качает головой. Толстая рыжая косичка скользит по спине.

— Я знаю, что ты… — сестра крепко сцепляет руки и я практически узнаю свой жест.

Я тоже делаю так, когда волнуюсь.

— Всегда все делала правильно, — выдыхает Люся. — И он сказал, что нашел способ наказать тебя… за плохое поведение.

Я прикусываю губы, стараясь сделать так чтобы слезы не брызнули из глаз.

— Сказал, что если не буду слушаться, скажет твоему хозяину и тебе будет только хуже.

Я встаю с дивана и приближаюсь к ней. Люся сидит на кресле. Когда я обнимаю ее, она не пытается отодвинуться.

Меня одновременно греет нежность и сковывает омерзение.

Как можно было говорить о таком ребенку? Даже если отчим и пытался добиться от нее идеального поведения.

— Поэтому ты убегала? — говорю я, стараясь сделать так чтобы голос не дрожал.

Люся кивает.

— У меня больше нет хозяина.

— Но Гриша говорил ты сбежала и он тебя накажет. Накажет еще сильней если я…

Я крепче прижимаю сестренку к груди.

— Все это неправда, — говорю я. — Ложь двух очень злых и жестоких людей.

В этот миг я для себя решаю, что оставлю все это позади. По крайней мере в нашей с Люсей семейной легенде никогда больше не прозвучит слово «клуб». Дети не должны касаться ничего настолько отвратительного. Они жить и радоваться и даже не подозревать, что подобное существует.

— Отчим действительно мне угрожал, потому что я хотела заявить на него в полицию. И мне пришлось бежать. Он говорил тебе так чтобы держать меня на расстоянии, понимаешь?

Я отрываюсь и смотрю сестренке в лицо. Она слабо улыбается и кивает.

— Я, — я тоже пытаюсь выглядеть веселой. — Вот посмотри. Я в полном порядке.

— А почему ты тогда вернулась? — говорит Люся.

— Потому что встретила человека, который мне помог.

Сестра смотрит на Андрея, а я качаю головой.

— Надеюсь, с ним все будет хорошо. И мы его еще повстречаем.

Эпилог

Наша с Люсей жизнь потихоньку налаживается.

Едва оформив бумаги я принимаю решение уехать с сестрой в Петербург. Логинов помогает мне в каждом действии, которое я предпринимаю: восстанавливает настоящий паспорт, оформляет опекунство и подыскивает нам с Люсей.

Я не хочу оставаться в родном городе, которым практически управлял мой отчим. Теперь я понимаю, как многие могли бы слышать мою историю.

Сама я правды уже не боюсь, но я хочу чтобы Люся еще могла пожить безмятежно. На долю сестры и так уже выпала смерть обоих родителей и полтора года жизни с тираном.

Я вижу по малышке как редко она улыбается. Я помню ее совсем другой.

Когда мы перебираемся в Петербург, я наконец решаюсь спросить Логинова о том, что случилось с Виктором.

Сама я даже в интернете не смогла ничего узнать о Черкасском. Только кое-что о его сделках. Виктор, похоже, и впрямь не любил появляться на публике. Был очень осторожен.

Тем более странным кажется мне то, как он повел себя с мной в итоге.

Я оттягивала момент истины, потому что ужасно боялась узнать, что он мертв. Теперь я понимаю, что я наивна и умею ошибаться в людях. Но только не в нем.

Как можно ошибиться в человеке, променявшем свою собственную жизнь на мое благополучие? Я всем ему обязана и, по правде, мечтаю увидеть его живым и здоровым.

Я просто не хочу верить в то, что он мертв, что погиб до того как узнал, что он для меня так много значит.

Но если это и так, то я хотя бы обязана ходить на его могилу.

Именно с этими мыслями я набираю номер психолога.

— Как он? — мой голос слегка подрагивает, когда я задаю этот вопрос.

— В госпитале.

Я даже опускаюсь на стул, радуясь тому, что Люся в это время еще в школе и не видит моего лица.

— Я хочу приехать к нему.

— Это будет непросто, — отвечает Логинов. — Виктор никого к себе не пускает.

— Почему?

На том конце провода долгое и тяжелое молчание. Так что я куда сильнее начинаю нервничать. Да что там такого могло случиться?

— Пуля неудачно задела позвоночник.

— Он не хочет видеть и меня тоже?

Чего он стесняется? Он же не обгорел и не похож теперь на чудовище.

— Он не ходит.

— И что? — улыбаюсь я.

— Полагаю, что он не хочет, чтобы кто-то видел его слабости.

Я какое-то время молчу. Я могу это понять. Виктор вообще не похож на человека, который легко стал бы кого-то к себе подпускать.

— Как думаешь, ему там одиноко?

Психолог молчит.

— Думаю да.

— Я ведь могу… приехать сама?

— Лика…

— Ты можешь это устроить?

Психолог ничего не говорит, и я уже начинаю бояться того, что Андрей положит трубку, как он произносит:

— Я узнаю, когда его выписывают. Его лечит один мой однокурсник, тот самый, который его ко мне и прислал.

Проходит больше недели и все это время я сама не своя. Почему-то я очень радуюсь, когда вспоминаю, что Виктор выжил. Живу практически мыслями о том, как увижу его.

Хотя у меня куча насущных забот: Люся, работа и подработка, и мысли о том, как поступать в институт.

Странно даже, что еще несколько месяцев тому назад я вообще не видела для себя будущего. А теперь я уверена, что проживу до глубокой старости. Я просто обязана жить долго и счастливо, потому что прошла практически через ад.

На работе меня спрашивают о прошлом, и я молчу. Какая разница, кем я была, главное кто я сейчас.

И только раз у меня интересуются о будущем. Я работаю в кофейне, у меня так много энтузиазма и должно быть так блестят глаза, что чаевых я больше других девочек за смену собираю.

— Влюбилась? — спрашивают на кухне, — Или позвали замуж?

Этот вопрос неожиданно ставит в тупик.

Я не хочу замуж, да и влюбиться я не могла. Я ощущаю себя странно, так, как чувствовала себя еще в клубе. Так, словно сердце мое живет не настоящим. Я кое-что прошлому должна. Так, словно я уже обещалась и другие мужчины, даже если я хотела бы с ними отношений, будут каким-то предательством с моей стороны.

Когда я думаю об этом по дороге домой, то понимаю, что предам себя.

Я обещала Виктору остаться с ним, если он вернет мне свободу. Это честная сделка. Я заключаю только такие.

Пока я его не увижу, не буду точно знать, что делать со своим будущим.

Когда я захожу в дом, звонит Андрей.

— Завтра в пять, — и называет адрес.

Это очень странно, но мое сердце часто бьется от радости.

В пять я беру с собой сестру и дожидаюсь Логинова. Он подвозит нас обеих на машине до загородного госпиталя, и мы останавливаемся у ворот.

Люся разглаживает ленточки, которыми перевязан торт. На работе я забрала самый лучший. Я крепко сжимаю руками букет, вдыхая нежный запах роз. Ведь мы едем на выписку.

— А как мы встретимся? — я смотрю на глухие ворота частной клиники.

— Я все устроил, — Логинов смотрит в свой телефон и наконец делает нам знак выходить.

Я вижу на проходной человека в белом халате, который делает нам знак приблизиться. Беру за руку Люсю, и мы вскоре оказывается на территории медицинского учреждения.

Приятно пахнет хвоей, повсюду разносятся трели птах. Июль уже вступил в свои права.

И тут я замечаю Виктора около ступеней здания, принадлежащего больнице. Он в инвалидном кресле и замахивается костылем на санитара, стоящего рядом.

Узнаю характер Черкасского.

— Ради бога, быстрее, — говорит наш провожатый. — Он из-за этой заминки уже всех на уши поднял.

Усмехаюсь. Я и не сомневалась, что Виктор не захочет нас видеть. Пришлось, видимо, его обмануть.

Я беру у Люси из рук торт и приближаюсь. Я уже объяснила ей, что мы едем к моему другу, у которого скверный нрав, но доброе сердце и попросила ее постаять в стороне пока мы не обговорим наши отношения.

Я подхожу ближе и чувствую, как сердце в груди замирает. Ведь я знаю, кто он такой — несчастный и одинокий человек. Почему он пристает к санитарам и, должно быть, срывается на подчиненных. Я чувствую себя так словно могу сделать Виктора лучше, дать ему то, что исцелит раны и усмирит гнев.

По правде, мне сейчас и не нужно ничего другого. Ведь если ты можешь сделать мир лучше, почему бы не попробовать?

Я узнала, какими жестокими могут быть приятные и добрые на первый взгляд мужчины. А с этим все наоборот и Виктор, пожалуй, единственный, кому я готова поверить.

Я останавливаюсь перед ним. Черкасский забывает про свою войну с медиком и застывает, чуть приоткрыв рот. На его лице я читаю разом смущение и неуверенность.

— Анжелика.

— Привет.

Я кладу торт ему на колени, наклоняюсь и касаюсь его щеки своей щекой.

— Зачем ты… — я слышу его тяжелое дыхание над ухом. — Я же сказал этим идиотам, если ко мне кто-нибудь попадет…

— Выставишь меня? — я отстраняюсь.

Виктор хмыкает и разводит руками.

— Ты свободная женщина. Иди куда вздумается, только…

— Зачем ты рисковал ради меня жизнью?

Виктор выглядит так словно подавился своими словами.

— Почему даже не сказал мне, что с тобой все в порядке?

— А какая тебе была разница?

Я смотрю на его кресло.

— Боялся, что я не приму инвалида?

Виктор прикрывает веки и беззвучно двигает губами.