— Мой сын сделал тебя фавориткой, — заявила Миришах. — Раз ты была с другим султаном, то никогда не станешь кадин. Однако мой сын желает, чтобы ты пользовалась привилегиями жены: твое вознаграждение возрастет, тебе будут выделять больше еды и одежды, твое жилище станет просторнее. Однако есть кое-что, о чем мне хотелось бы поговорить с тобой.

Ошеломленная неожиданным и стремительным поворотом событий, Накшидиль чуть не лишилась дара речи, но она быстро взяла себя в руки и обрела спокойствие. Она знала, что даже при своем новом положении не должна задавать вопросов, а демонстрировать благодарность валиде.

— О, ваше величество, — ответила она, — я желаю лишь того, чтобы султана переполняло счастье. И чтобы его мать, великая валиде-султана Миришах, была довольна.

Миришах кивнула.

— Я заметила твое доброе отношение к принцу Махмуду. Я наблюдала за тобой в зале представлений, когда ты танцевала для султана Абдул-Хамида, да упокоит Аллах его душу, и взволновала воображение юных принцев. Кормилица Махмуда рассказывала мне о твоей поездке в карете вместе с двумя принцами, а я вижу, как ты время от времени играешь с ним в детской комнате.

Накшидиль не поднимала головы, но я заметил улыбку в ее глазах.

— Ты ведь знаешь, что он остался без матери, она умерла от тифа, когда ему было три годика. К тому же бедное дитя болел той же болезнью. Однако Всевышний был милостив к нему, и волей Аллаха он остался жив. Теперь няня ухаживает за ним, но она всего лишь девочка из крестьянской семьи, выбранная лишь за обилие, которое источают ее груди. У него есть две сестры, но принцессы слишком избалованы и не уделяют мальчику заслуженного внимания. Ребенок сейчас подрос, и ему нужен человек, который может заботиться о нем как мать, сестра или друг. Ты молода, но я верю, что ты с этим справишься. — При этих словах она дала знак рабыням, и те привели маленького мальчика. Он вошел, опустив голову, и боязливо подошел к валиде. Едва заметив Накшидиль, он поднял голову и улыбнулся ей.

— Для меня это большая неожиданность и великая честь, — сказала Накшидиль и поцеловала руку Миришах.

Когда мы втроем вышли из покоев валиде, Накшидиль схватила мою руку. Я видел, что она ошеломлена случившимся.

— Это огромная честь, — сказал я, — стать опекуном принца.

— Да, — откликнулась она, не то смеясь, не то плача, и не могла оторвать глаз от кудрявого мальчугана, — да еще какая ответственность. Как я сумею оберегать его? А что если старший брат почувствует в нем угрозу? А что если он увидит в нем будущего соперника в борьбе за трон?

Я посмотрел на мальчика и заметил, что тот глядит на Накшидиль большими карими глазами.

— Думаю, ваша любовь будет оберегать его, — ответил я.

— А как же Айша? — спросила она. — Она ведь настоящая мать, а я лишь временно исполняю свои обязанности. Она занимает положение кадин, а я всего лишь наложница. Мы теперь станем соперницами? Насколько коварна эта женщина? Мне вспомнилась трагедия Шекспира о Генрихе Четвертом. «Нет покоя голове, которая носит корону». Это турецкий двор. Не случится ли так, как вышло у Амурата с Содиамом[50]?

Я попросил ее объяснить, что случилось с этим Амуратом, и она рассказала мне, как брат убил брата. Я вспомнил турецкий двор при султане Мураде III и как после восшествия на трон его сына Мехмеда тот приказал убить его девятнадцать братьев. Я тоже задумался о том, как сложится жизнь ее сына Махмуда. И ее собственная судьба. Насколько опасной станет для них, если на троне окажется Мустафа? Уцелеют ли они?

— Разумеется, такого не случится, — ответил я. — Думайте о том, что вы можете сделать. Думайте о том, чему вы сможете научить его.

— Тюльпан, ты прав, — ответила она. — Я дам Махмуду такое образование, какое Айша никогда не сможет дать Мустафе: я познакомлю его с французской и турецкой историей, расскажу ему о христианстве и исламе. Я буду играть ему красивую музыку и расскажу прекрасные истории из своих любимых книг. — Она взяла мальчика на руки и прижала к себе. — Махмуд, ты станешь великим деятелем, дальновидным и сильным. — Она опустила его на землю и, взяв за маленькую ручонку, вошла в свое новое жилище.

9

Селима тянуло к Накшидиль, как пчелу влечет к цветку. Очарованный ее обаянием, султан несколько ночей в неделю нарушал установленное правило каждую ночь приглашать к себе новую девушку и звал в свои покои только ее. Ночь за ночью они любили друг друга. В перерывах между любовными утехами она развлекала его танцами, игрой на скрипке и рассказами, которые запомнила из книг.

Однако чем больше времени Селим проводил с Накшидиль, тем больше росло недовольство других девушек. Когда она однажды днем вошла в хаммам, я заметил, что наложницы бросают на нее недобрые взгляды. Зависть, это чудовище с зелеными глазами, зацвела в гареме буйным цветом.

— Как это несправедливо, — я услышал жалобный голос одной девушки, — ведь мы должны бывать у султана по очереди, а он вычеркивает наши имена.

— Долг султана — производить наследников, — сказала другая, — но он не дает нам возможности подарить ему сыновей.

— Женщина никогда не должна давать мужчине все, что он пожелает, — добавила рабыня с темными миндалевидными глазами, рассматривая Накшидиль с головы до ног. — Она зашла слишком далеко. Скоро он пресытится ею.

Оставшись одна в комнате отдыха, Накшидиль выглядела несчастной. Я уже нес ей немного шербета и сладостей, надеясь подбодрить ее, как появилась Айша. Широко улыбаясь, она села рядом с Накшидиль и сказала:

— Как единственная мать принца, хочу дать тебе совет.

Похоже, Накшидиль обрадовалась обществу рыжеволосой женщины. Кивнув старшей по возрасту, она ответила:

— Опыт наделил вас мудростью. Я по достоинству оценю вашу помощь.

— Думаю, у нас много общего, — сказала Айша. Затем, скривив губы, добавила: — Конечно, я не наложница султана. Я всю себя посвятила сыну.

На лице Накшидиль появилась гримаса.

— Я тоже стараюсь уделять как можно больше внимания мальчику, — ответила она.

— Пожалуйста, пойми меня. Я забочусь лишь о твоем благе, — продолжила Айша. — Ты еще молода и неопытна. Конечно, ты понимаешь, что тебе не позволят завести ребенка, дабы твое внимание было посвящено только Махмуду. Хотя Махмуд не твой сын и ты всего лишь наложница, тебе предстоит избавиться от ребенка, если ты забеременеешь от Селима. А если тебе все же удастся произвести его на свет, то старшая няня непременно воспользуется своим шелковым шнурком и задушит его при родах.

Пока Айша говорила, я заметил, что Накшидиль одновременно испытывает и боль и негодование.

— Моя дорогая Айша, — начала она, пытаясь держать себя в руках, — как мило, что вы заботитесь о моем будущем. Я думаю, что вам, к счастью, все же не следует тревожиться о нем. — Произнеся это, она обулась и вышла.

— Знаешь, Тюльпан, — сказала позднее Накшидиль, — для меня самое главное, чтобы от близости с султаном во мне произросло его семя. Воистину, меня удивляет, что менструации еще не прекратились. Селиму захочется, чтобы я выносила его дитя. Я в этом столь же уверена, как и в том, что день сменяет ночь. Я не сомневаюсь, он пожелает, чтобы я произвела на свет малыша, который будет отличаться не только красивой внешностью, но и талантами и добротой.

— С какой стати ему этого не хотеть? — спросил я, хотя и не знал ответа на свой вопрос.

— Айша хочет усомниться в моей преданности маленькому Махмуду?

— Вряд ли.

— Ты думаешь, она мне завидует?

— Может быть. Но ведь это смешно, — ответил я. — Она была первой женой покойного султана Абдул-Хамида, да будет славен его прах. Эта женщина старше вас на десять лет. Сейчас ей почти тридцать, и она уже никак не может рассчитывать на то, что Селим проявит к ней интерес. Миновало то время, когда она делила с падишахом любовные утехи.

— Тогда зачем она мне наговорила все это?

— Вы не хуже меня знаете, что в гареме о любой мелочи становится сразу известно. Верно, найдется несколько женщин, которым претит мысль о близости с султаном, и они сделают все, чтобы избежать такой участи: они начнут подкупать евнухов или расплачиваться своими благосклонностями, когда подойдет их очередь по списку. Но большинство ведут себя как вы и сделают все, чтобы их вызвали к султану.

— Мне это понятно, — ответила Накшидиль, — и мне даже неприятно думать, что другие могут оказаться в постели султана. Но как женщина, подобная Айше, может быть столь завистливой?

— Вспомните, как раньше женщины уродовали, душили или доводили своих соперниц до гибели. Знаете, тут была одна, она так приревновала к султану его новую любовницу, что приготовила особое блюдо. Когда правитель сел обедать, она подала ему голову той самой наложницы. Голова была испечена и фарширована рисом.

— Ты хочешь запугать меня?

— Разумеется, нет. Но я всерьез думаю, что вам следует остерегаться этой женщины.

* * *

Накшидиль окружила Селима такой заботой, что он продолжал делиться с ней своими мыслями.

— Другая наложница может удовлетворить мою плоть, — говорил он, проводя пальцами по ее шее, — но только ты питаешь мой разум и душу. Всякий раз, поднимая яшмак, я нахожу под ней что-то новое и интригующее. Я дорожу мгновениями, которые мы проводим вместе.

Когда шум бегущей воды заглушил его слова, он поведал ей свои опасения.

— Продажность и долги подвели империю к опасной черте, — с болью в голосе сказал он. — Необходимо провести серьезные реформы. Я готов довольствоваться черствым хлебом, ибо государство разваливается. — Говоря это, Селим стоял рядом с фонтаном, ибо знал, что дворцовые шпионы подслушивают его, притаившись за стенами.