– Конечно, оператор ее не узнает, – продолжаю я после некоторой паузы, – ведь она уже взрослая. Но доктор никак не могла забыть ее лицо. Между ними завязывается дружба. Оператор по-прежнему не путешествует, но дважды в месяц доктор возит ее в широкоэкранный кинотеатр, и они смотрят фильмы. Действие фильмов происходит в разных странах. Они смотрят «Касабланку» и едят марокканскую еду на вынос. Смотрят «Король и я» и едят сиамскую еду. Доходят до «Дневника Бриджит Джонс», где у нее рыба с жареной картошкой. Так они «проезжают» через двадцать стран, прежде чем смотрительница умирает, и лишь потом доктор понимает, что ее жизнь была подарком, который она получила лишь благодаря счастливой случайности. Прах из крематория забирает она – ее неблагодарный сын так и не пришел – и отправляется в кругосветное путешествие. Она рада, что осталась жива. Конец.

Гас уставился на меня, и лишь один уголок его своеобразного рта активно двигался. Я была почти уверена, что он улыбается, хотя глубокие морщины между его бровями, казалось, опровергали мою догадку.

– Так напиши, – сказал он наконец.

– Может быть, и напишу, – сказала я.

Он оглянулся на седовласую женщину, работавшую на рычагах.

– Пошли. Я готов прокатиться на нем, но только потому, что я чертовски доверяю этой женщине.

Глава 12

«Олив Гарден»

Никакого сюжета мы дальше, конечно, развивать не стали. От асфальта шел дневной жар. Это была неторопливая ночь под неоновым светом и скрежетом металла дешевых аттракционов. Между посещениями каждого из семи аттракционов Гас, как оказалось, мог часами есть жареную пищу и пить из липких банок пиво. У нас просто не было желания обсуждать перипетии будущего романа. В том месте, где мы находились, было просто интересно… рассказывать друг другу истории.

Гас указал на беременную девушку с татуировкой в виде колючей проволоки.

– Она имеет отношение к секте.

– Нет, – возразила я.

– Именно так, и она знает об этом. Она уже теряла ребенка. Это было ужасно. Единственное, что начинает возвращать ее к жизни, это восходящая звезда YouTube, за которой она и последует. Она от него узнает о Новом Эдеме, затем отправится на семинар, который будет длиться весь уик-энд, и уже никогда оттуда не уедет.

– Она там уже два года, – возразила я. – Но потом за ней придет младший брат. Она не захочет его видеть, и охрана попытается вытащить его оттуда. Но потом ее брат покажет результаты УЗИ. Его подружка Мэй беременна. Мальчик, до родов около месяца. Она не пошла с ним той ночью, но потом…

– Потом она попытается уйти, – вмешался Гас, – но ей не позволят. Ее запрут в «белой комнате»[34], чтобы очистить духовно. Ей будут говорить, что воздействие энергии брата временно изменило химию ее мозга и ей предстоит пройти пять ступеней очищения. Если она все еще захочет уйти после этого, то тогда ее отпустят.

– И она прошла их, – сказала я. – Читатель подумает, что она будет уже потеряна для общества. Что она застрянет в секте. Но последняя строка книги это ключ к разгадке. Они с братом часто говорили. Это, определенно, признак того, что она сохранила тайную часть себя в безопасности и что единственная причина, по которой она еще не уехала, это наличие там людей, которым она хочет помочь.

Мы катались всю ночь почти без остановок, а остановились только потому, что от долгого катания на каруселях меня затошнило. Я подбежала к ближайшему мусорному баку, где меня от души вырвало.

Хотя недавно съеденные хот-доги с чили-перцем поспешили обратно, я не могла не признать, что эта ночь в некотором роде была небезуспешной. В конце концов, чувствительный Гас заботливо убирал волосы с моего липкого лица.

– Черт, ненавижу рвоту, – сказал он и убежал, сам давясь рвотными позывами.

Ненависть, как я поняла по дороге домой, была менее неловким способом выразить свой страх. Номинант на Национальную книжную премию Август Эверетт страдал рвотной фобией с тех пор, как девочку по имени Эшли в четвертом классе вырвало ему на затылок.

– Меня не тошнило уже лет пятнадцать, – сказал он мне. – И за это время я лишь дважды страдал расстройством желудка.

Я едва не засмеялась. В целом я не находила фобии смешными, но по иронии судьбы Гас был в прошлом могильщиком, а теперь стал исследователем культа самоубийц. Ничто из того, что Грейс сказала в своем интервью, не заставило его даже моргнуть глазом, а эти катания и моя рвота вызвали в нем такую реакцию.

– Боже, прости меня, – произнесла я, взяв себя в руки. Я посмотрела на него, откинувшись на спинку пассажирского сиденья и закинув одну руку за голову. – Не могу поверить, что мой первый урок о том, как писать любовные истории, открыл в тебе столько травм. Ну, по крайней мере тебя не… ну, ты понял.

Мне не хотелось говорить слово «стошнило», просто на всякий случай.

Его взгляд метнулся ко мне, а уголок рта скривился.

– Поверь мне, я остановился в самый последний момент. Еще секунда, и все оказалось бы на тебе.

– Ух ты, – сказала я. – И все же ты поправил мне волосы. Как благородно! Как мило!

Я поддразнивала его, но на самом деле это действительно было очень мило.

– Да, если бы у тебя не было таких красивых волос, я бы не беспокоился, – заметил Гас, снова переводя взгляд на дорогу. – Но я усвоил урок. Никогда больше не буду пытаться быть героем.

– Мои родители познакомились на карнавале.

Я не хотела этого говорить, просто вырвалось.

Гас посмотрел на меня с непроницаемым выражением лица и неопределенно протянул:

– Да…

Я молча кивнула, твердо намереваясь оставить эту тему, но в последние несколько дней во мне что-то изменилось, и слова полились сами собой:

– Это было на первом курсе, в Университете штата Огайо.

– О, только не Университет штата Огайо, – поддразнил меня Гас.

У выходцев из штатов Мичиган и Огайо было серьезное соперничество, о котором я часто забывала из-за своего полного невежества в спорте. Папины братья с любовью называли его великим перебежчиком, и он дразнил меня тем же прозвищем, когда я выбрала Университет штата Мичиган.

– Да, тот самый, – подыграла я ему.

На несколько секунд мы погрузились в молчание.

– И так, университет, – подсказал Гас, – расскажи мне об этом.

– Нет, – ответила я, одарив его подозрительной улыбкой. – Ты же не хочешь этого слышать.

– По нашей договоренности я обязан узнать об этом, – сказал он. – Как же иначе я узнаю о рождении любви?

Боль пронзила мою грудь.

– Может, и расскажу, но не о своих родителях. Он изменял ей. Часто и много. Пока у нее был рак и она лечилась.

– Черт, – ругнулся Гас. – Это дерьмово.

– Сказал человек, который не верит в долгие отношения и потому не ходит на свидания.

Он провел рукой по своим и без того растрепанным волосам, оставляя их растрепанными. Его взгляд метнулся ко мне, потом снова на дорогу.

– Верность никогда не была моей проблемой, – наконец сказал Гас.

– Верность в течение двух недель не впечатляет, – заметила я.

– Да будет тебе известно, что я встречался с Тессой Армстронг в течение целого месяца, – ответил он.

– Только с ней? Кажется, я помню отвратительную ночь в кампусе, которая предполагает обратное.

На лице Гаса отразилось удивление:

– Я порвал с ней, когда это случилось.

– Я видела тебя с ней в то утро, – сказала я.

Наверное, мне должно было быть неловко, когда я признавалась, что все это помню, но Гас, похоже, этого не замечал. Он просто казался немного оскорбленным этой репликой.

Он снова взъерошил волосы и раздраженно произнес:

– Я порвал с ней на той самой вечеринке.

– Ее не было на той вечеринке, – сказала я.

– Конечно, не было. Но поскольку на дворе не семнадцатый век, у меня был мобильный.

– Ты позвонил с вечеринки и сказал своей девушке, что бросаешь ее?! – воскликнула я. – Зачем ты это сделал?

Он посмотрел в мою сторону, прищурившись:

– А как ты думаешь, Январия?

Я была благодарна, что в салоне машины не горел свет. Мое лицо внезапно вспыхнуло, а в животе было такое ощущение, будто по нему стекает расплавленная лава. Может быть, я неправильно поняла? Может, мне переспросить? Но разве это имеет такое уж большое значение? Это было почти десять лет назад. Даже если бы в ту ночь все пошло по-другому, в конечном счете это ничего бы уже не изменило. И все же я горела.

– Вот дерьмо, – выругалась я. Больше ничего мне на ум не приходило.

Он рассмеялся.

– Во всяком случае, вспомни своих родителей. Не может быть, чтобы все было так уж плохо.

Я прочистила горло, что прозвучало более чем неестественно. С таким же успехом я могла бы просто закричать о том, что не хочу говорить о своих родителях пока думаю слишком уж горячие мысли о нем.

– Это не так, – сказала я, успокоившись и сосредоточившись на дороге. – Я так не думаю.

– А в ту ночь, когда они встретились? – настаивал он.

И снова слова хлынули из меня потоком, как будто я должна была выговориться за весь год. А может быть, это было просто приятное отвлечение от другого разговора, который у нас был до этого.

– Они пришли на ярмарку, организованную церковью, – сказала я. – Но не вместе. Это как прийти на одну вечеринку, но порознь. А потом они стояли рядом в очереди к этой штуке… с Эсмеральдой. Ну, знаешь, механический экстрасенс-в-коробке.

– О, я хорошо с ней знаком, – сказал Гас. – Механическая Эсмеральда была моей первой влюбленностью.

Не было никаких причин для того, чтобы мне ощутить новый фейерверк жара на своих щеках, но все же я почувствовала это.

– Так или иначе, – продолжала я, – моя мама была пятым колесом на каком-то откровенно двойном свидании, пытающимся замаскироваться под случайную тусовку. Поэтому, когда остальные ушли, чтобы пройти через Туннель любви, она пошла, чтобы узнать свою судьбу. А мой будущий отец сказал, что пойдет знакомиться с красивой рыжеволосой девушкой в синем платье в горошек.