Эмили Генри - Пляжное чтение

Взгляд Гаса оторвался от меню. Он выглядел спокойным и серьезным, но это был опытный и закрытый взгляд, слишком далекий от той манящей открытости, которая иногда появлялась на его лице, когда он глубоко задумывался, пытаясь понять какую-то новую информацию.

– Прости, – беспомощно пробормотала я. – Твой отец был негодяем.

У Гаса перехватило дыхание от смеха:

– Почему люди всегда так говорят? Тебе не нужно извиняться. Это в прошлом. Я сказал тебе об этом не для того, чтобы ты пожалела меня.

– Ну, ты сказал мне, потому что я спросила. Так что, по крайней мере, позволь мне хотя бы извиниться.

Он пожал плечами:

– Все нормально.

– Гас? – спросила я.

Он снова посмотрел мне в глаза. Это было похоже на теплый прилив, окативший меня с ног до головы. Выражение его лица меж тем сменилось откровенным любопытством.

– А какой была ты? – спросил он.

– Что?

– Ты достаточно знаешь о моем детстве. Теперь я хочу узнать о малышке Январии.

– О боже, – вздохнула я. – Там было так много всего.

От его смеха задрожал стол и мои внутренности начали шипеть, как шампанское.

– Дай угадаю. Ты была шумная, рано созревшая. Комната, полная книг, организованная таким образом, что найти что-либо могла только ты. Твое общение было замкнуто на семье и паре близких друзей, с которыми ты, вероятно, все еще регулярно общаешься. Но также ты общалась со случайными знакомыми, следя за событиями их жизни. Ты была тайным суперотличником, который должен быть лучшим в чем-то, даже если никто другой об этом не знает. Да, и склонна к жонглированию или чечетке, словом, к какой-то ерунде, чтобы только привлечь внимание.

– Ух ты, – сказала я немного ошеломленно. – Ты не только пригвоздил, но и зажарил меня. Уроки чечетки были маминой идеей. А мне просто нравились туфли. Во всяком случае, ты пропустил, что одно время моим кумиром была Шинед О’Коннор[38], потому что я думала, что это делает меня интересной.

Он рассмеялся и покачал головой:

– Держу пари, ты была очаровательным маленьким фриком.

– Да, я была фриком, – сказала я. – Думаю, что любой единственный ребенок в семье становится таким. Мои родители относились ко мне как к живому телевизору. Как будто я просто была веселым, интересным ребенком-вундеркиндом. Я серьезно провела большую часть своей детской жизни, непонятно почему уверенная в себе и в своем будущем.

Я действительно знала одно – что бы ни случилось, мой дом всегда будет безопасным местом, где мы все трое принадлежим друг другу. В груди у меня снова вспыхнуло жжение. Подняв голову, я встретилась с Гасом взглядом и вспомнила, где нахожусь и с кем разговариваю. Я почти ожидала, что он опять начнет злорадствовать. Еще бы, ясноглазую неопытную писательницу со всеми ее счастливыми концовками наконец-то сожрали, а ее розовые очки растерли в пыль.

– Есть вещи и похуже, чем бредовая уверенность в себе, – неожиданно сказал он.

Я смотрела в его темные сосредоточенные глаза и расслабленный, кривящийся рот. Этот взгляд был полон искренности. Я была более чем уверена, что не одна я изменилась после колледжа, и не знала, что сказать этому новому Гасу Эверетту.

В какой-то момент на столе, словно по волшебству, появились замороженные синие коктейли. Я прочистила горло и подняла бокал:

– За Дэйва.

– За Дэйва, – согласился Гас, чокаясь своей пластиковой тарой с моей.

– Самое большое разочарование этого вечера, – сказала я, – заключается в том, что в реальности коктейль не предусматривает наличие этих милых бумажных зонтиков.

– Вот видишь, – заметил Гас, – из-за такой ерунды кто-то не может поверить в счастливый конец. В жизни ты никогда не получишь бумажные зонтики, которые тебе обещали.

– Гас, если ты хочешь видеть бумажные зонтики, то должен сам позаботиться о том, чтобы иметь их в своем распоряжении, – ответила я, делая акцент на слова «ты» и «сам».

– Ганди был мудрым человеком.

– Вообще-то я цитировала свою любимую поэтессу, Джуэл[39].

Его колено прижалось к моему, и тепло растеклось между моих ног. Я отпрянула назад. Тогда его грубые пальцы осторожно коснулись моего колена, скользнули вверх, пока он не нашел мою руку. Я медленно повернула ладонь к нему, и его большой палец спустя мгновение нарисовал на ней большой круг. Когда я придвинула его руку поближе, он вложил свои пальцы в мои, и мы сидели так, держась за руки под столом и притворяясь, что нам по шестнадцать лет и мы немного увлечены друг другом.

Боже, что происходит? Что я делаю и почему не могу заставить себя остановиться? А что делает он?

Когда принесли чек, Гас отпрянул от меня, вытащил бумажник и сказал, что заплатит.

Мне приснился Гас Эверетт. В таком виде, что сразу после пробуждения мне срочно понадобился холодный душ.

Заранее, еще за три дня, у меня была запланирована субботняя поездка, и это освободило мне утро для работы над книгой. Дело шло медленно. Но не потому, что у меня не было идей, а потому, что работа требовала кропотливого исследования, чтобы подтвердить, что каждая из сцен реальна.

Я села работать в восемь утра и успела написать около пятисот слов к тому моменту, когда Гас сел за свой кухонный стол лицом ко мне. Тут же он написал свою первую записку за день и поднял ее. Я прищурилась и прочла:

ИЗВИНИ, ЧТО Я ВЧЕРА ТАК СТРАННО СЕБЯ ВЕЛ.

Мой блокнот и фломастер были уже наготове. Впрочем, как всегда. Я не совсем поняла, что он имеет в виду, но мне показалось, что это было как-то связано с тем, что взрослые люди не устраивают таких откровенных свиданий и уж точно не держатся за руки, как держались мы под столом в «Олив Гарден». Я тщетно боролась с неприятным ощущением в животе. Да, это действительно было странно. Но мне это понравилось.

Наблюдая за личной жизнью Шади, я знала, как носители фобий отношений, такие как Гас Эверетт, реагируют, когда рушатся границы их мира. Это случается, когда отношения переходят от дружеских к интимным или от сексуальных к романтическим. Такие парни, как Гас, никогда не жмут на тормоза когда надо. Когда поезд их отношений набирает обороты, не давая времени разобраться с клубком эмоций. Наоборот, они всегда среди тех, кто выпрыгивает на полном ходу и катится прочь от путей, понимая, что достигли максимума.

Мне же нужно было держать голову прямо, а взгляд – ясным. Никакой романтики! Как только все усложнится, Гас исчезнет, а я уже поняла, насколько не готова к этому. Он был моим единственным другом здесь, и я должна была защитить его. Кроме того, у нас было заключено пари, которое я не могла безоговорочно выиграть, если только не появится писатель-призрак[40].

Я ответила ему:

НЕ ГОВОРИ ГЛУПОСТЕЙ, ГАС. ТЫ ВСЕГДА БЫЛ СТРАННЫМ.

Уголок его рта дернулся в улыбке. Он задержал на мне взгляд, а затем снова сосредоточился на блокноте. Когда он поднял его в следующий раз, на нем был изображен ряд цифр. В первых трех я узнала местный код города.

Мой желудок сжался. Я мелко нацарапала эти цифры в верхней части страницы, а затем написала свой собственный номер телефона гораздо крупнее. И еще: «Я все еще собираюсь писать эти заметки».

«Хорошо», – написал в ответ Гас.

До 15.30 я написала еще пятьсот слов, после чего поехала в «Гудвилл», чтобы оставить там кучу коробок с вещами из гостевой комнаты и ванной на втором этаже.

Вернувшись, я начисто вымыла ванную наверху, а затем спустилась вниз, чтобы принять душ в ванной, которой пользовалась последние две недели. Фотография моего отца и Сони все еще висела на стене, но теперь перевернутая.

Я чувствовала себя слишком виноватой и не решилась уничтожить ее, но все же решила, что это только вопрос времени, пока я не наберусь храбрости. А сейчас это было мрачным напоминанием о том, что самая тяжелая работа еще впереди – подвал, в который я даже не заглядывала, и хозяйская спальня, посещения которой я тщательно избегала.

Прошло несколько недель, а я все еще не была на пляже, что показалось мне позором. Поэтому, приготовив кастрюлю макарон на вечер, я направилась вниз по лесистой тропе к воде. Заходящее солнце давало невероятно красивое освещение – красные и золотые переливы сверкали даже на другом берегу озера. Я выскользнула из ботинок и понесла их в руках к краю воды. Выругалась, когда ледяная волна хлынула мне под ноги, и попятилась назад, задыхаясь от невольного нервного смеха.

Воздух был теплым, но скорее приятным, чем горячим. Большинство людей, оставшихся к вечеру на пляже, уже натянули толстовки или завернулись в полотенца и одеяла. Обветренные и загорелые лица смотрели на заходящее солнце щурящимися от яркого света глазами.

От этого зрелища мне стало больно, и я вдруг почувствовала себя еще более одинокой. В Квинсе меня больше не ждал романтический Жак с распущенными волосами – теперь никто не приготовит мне настоящую еду и не уведет вечером от компьютера. Никаких пропущенных звонков или сообщений вроде «Как там Карин и Шарин?» от мамы. Да и я не могла послать ей фотографию солнечного света, стекающего в озеро, не вскрыв рану, которой был сам этот дом на озере.

Я видела Шади всего два раза после похорон отца, и, учитывая ее рабочий график, большинство сообщений от нее приходило ко мне сильно позднее того, когда я ложилась спать, а большинство моих ответов уходило задолго до того, как она просыпалась.

Мои друзья-писатели тоже перестали появляться на моей страничке в соцсетях, как будто почувствовали, что каждое их сообщение, каждый звонок были еще одним напоминанием о том, как ужасно я пала и продолжаю падать дальше. Каждый миг каждого дня я отступала назад в своем развитии, в то время как остальной мир шел вперед.

Честно говоря, я даже скучала по Шарин и Карин. Сидя на своем красочном тряпичном коврике, они пили отвратительный самогон «Лунное сияние», которым так гордились. А еще они продавали домашние эфирные масла, которые великолепно пахли, даже если вопреки утверждениям и не лечили рак.