Эмили Генри - Пляжное чтение

– Твои привычки отвратительны.

Он протянул его мне:

– Будешь?

Я сделала большой глоток.

– Это даже хуже, чем я себе представляла, – сказала я.

Гас улыбнулся мне сверху вниз. Его рука задела мою ключицу и скользнула вниз, раздвигая полы моего халата. Его пальцы ухватились за пояс, и он ловко вытянул его, окончательно распахивая. Гас протянул руку, коснулся моей талии и поднял меня с кресла. Схватил распахнутый халат за воротник и спустил его вниз по моим рукам. Затем подвел меня к столу и положил на него, проходя ладонью между ног.

– Я работаю, – прошептала я.

Он приподнял мое бедро, пристраивая к своему бедру, и придвинулся ближе.

– А ты что, нет? – спросила я.

Его рука скользнула по моей груди, поймав сосок.

– Я знаю, что ты хочешь выиграть пари. Это может подождать, – отступил Гас.

Но я притянула его ближе:

– Нет, не может!

* * *

Проблемой было сосредоточиться на работе. Или, вернее, сосредоточиться на чем-то, кроме Гаса. Мы решили вернуться к работе в течение дня и работать в разных домах, что было бы вполне успешным решением, если бы у каждого из нас было достаточно самоконтроля. В реальности же мы весь день писали записки друг другу.

«Я хочу тебя», – написал он однажды.

«И когда только писательство успело стать таким напряженным занятием?» – написала я в ответ.

«Напряженным…» – было мне ответом, и намекал он явно не на письмо.

Но не всегда зачинщиком был он. В среду, посопротивлявшись сколько могла, я написала: «Хочу, чтобы ты был здесь», пририсовав стрелку, направленную ко мне.

«Не только ты этого хочешь, – написал он в ответ. – Напиши 2000 слов, и тогда мы сможем поговорить».

Это оказалось стимулом к тому, чтобы что-то сделать. Подумать только, две тысячи слов – и мы окажемся в одной комнате. Четыре тысячи слов – и мы начнем обниматься.

Вся наша работа была похожа не столько на спринт, сколько на трехногий забег[59], требующий больше командной работы и воодушевления. В конечном счете я все еще была полна решимости победить, хотя уже не была уверена, что и кому пытаюсь доказать.

Иногда мы по ночам выходили на улицу. Например, в тайский ресторан, в котором столько раз ужинали. Там в кабинках было много позолоты, а мы сидели на подушках на полу и заказывали из меню, обложка которого была стилизована под папирус. А еще ходили в пиццерию – менее симпатичное маленькое заведение с пластиковыми красными кабинками и освещением, как в комнате для допросов. А однажды мы пошли в бар «Пьяная рыба», и когда туда зашел какой-то знакомый Гаса, он лишь кивнул в знак приветствия, не отрывая руки от моей талии.

Даже когда мы играли в дартс, а позже в бильярд, мы оставались незримо связанными. То рука Гаса обвивалась вокруг моих бедер или мягко лежала под рубашкой на пояснице, то мои пальцы переплетались с его пальцами или цеплялись за петлю его ремня.

На следующий вечер, уходя из пиццерии «Мое сердце», мы прошли мимо книжного магазина Пит, а потом увидели, что она и Мэгги сидят в креслах в кафе с бокалами вина.

– Надо поздороваться, – сказал Гас, и мы нырнули внутрь.

– Это наша годовщина, – беззаботно объяснила Мэгги.

– Годовщина переезда, – добавила Пит. – Именно в этот день мы впервые приехали в этот Медвежий угол. А наша годовщина тринадцатого января.

– Без шуток, – сказала я. – Это мой день рождения.

– Неужели?! – воскликнула Мэгги. Она казалась очень довольной. – Ну, конечно, это так. Самый лучший день в году!

– Хороший денек, – согласилась Пит.

Мэгги кивнула:

– И сегодня отличный денек.

– Я бы переехала сюда снова, – сказала Пит. – Это самое лучшее, что мы когда-либо делали, кроме того, что влюблялись.

– И приобретали лабрадоров, – задумчиво добавила Мэгги.

– И идея раздавать кому надо приглашения в Клуб книголюбов, кажется, сработала неплохо, – добавила Пит, подмигнув.

– Идея завлечь нас туда обманом, ты имеешь в виду, – с улыбкой сказал Гас.

Он посмотрел на меня, и я задалась вопросом, не думаем ли мы об одном и том же. Возможно, это было не самое лучшее решение, переехав сюда, появиться в доме Пит в тот вечер в Клубе книголюбов. Но это была хорошая шутка. Самая лучшая за последние несколько лет.

– Просто останься на один стаканчик, Гасси, – настаивала Мэгги, уже наливая вино в прозрачные пластиковые стаканчики для кофе.

Один стакан превратился в два, два в три, и Гас в итоге усадил меня к себе на колени. Наши пальцы то и дело переплетались вместе, а рука Гаса лениво гладила мне спину, пока мы разговаривали и смеялись в ночи.

Мы покинули тетушек только в полночь, когда Пит наконец объявила, что им пора возвращаться домой к лабрадорам, и Мэгги принялась метаться вокруг, чтобы прибраться. Но мы были слишком пьяны, чтобы вести машину, так что пошли пешком, невзирая на жару и тучи москитов. И пока мы шли, я снова и снова думала, что почти люблю его. Я начинаю любить его. Я люблю его.

Когда мы добрались до наших домов, решили пойти дальше по тропинке вниз к озеру. В конце концов, была пятница и наше пари еще никто не отменял.

Мы сорвали с себя одежду и с воплями бросились в холодную воду, держась за руки, пока вода не коснулась наших бедер, талии и груди. Наши зубы стучали, когда ледяная волна толкала нас вперед и назад.

– Это ужасно, – выдохнул Гас.

– Я думала, будет теплее! – крикнула я в ответ, и Гас притянул меня к себе, обхватив руками мою спину. Он долго тер ее, чтобы хоть как-то согреть.

А потом он крепко поцеловал меня и прошептал:

– Я люблю тебя.

А потом снова и снова, запустив руки мне в волосы и прижимаясь губами к вискам, щекам и подбородку. Мимо нас проплыл потревоженный пластиковый пакет.

– Я люблю тебя, я люблю тебя, – повторял он.

– Я знаю, – ответила я, впиваясь в его спину, как будто моя хватка могла остановить время и удержать нас там. Только мы, холодное озеро и этот одинокий целлофановый пакет. – Я тоже тебя люблю.

– Подумать только! – сказал он. – Ты обещала, что не влюбишься в меня.

– Я не хочу этого делать, – сказала я, когда мы с Гасом стояли на верхней ступеньке лестницы, ведущей в хозяйскую спальню.

– Ты не обязана, – напомнил он мне.

– Если ты сможешь научиться танцевать под дождем… – начала я, но Гас перебил:

– Все еще не научилась.

– …то ты сможешь смотреть на все уродливое сверху вниз, – удалось закончить мне.

Наконец я открыла дверь, и мне потребовалось несколько вдохов, прежде чем я смогла успокоиться. Роскошная кровать кинг-сайз стояла у дальней стены, окруженная бирюзовыми столиками и лампами с синими и зелеными бисерными абажурами. Над высоким серым изголовьем кровати висела гравюра Климта в рамке. Напротив кровати вдоль стены тянулся комод в стиле середины XX века, а в углу стоял маленький круглый столик, накрытый желтой скатертью и украшенный часами и стопкой книг – моих книг. Во всем остальном комната была обычной и безликой. Гас открыл один из ящиков:

– Пусто.

– Она уже все забрала, – ответила я, чувствуя, как дрожит мой голос.

Гас неуверенно улыбнулся мне:

– Разве это плохо?

Я прошла вперед, открывая ящики один за другим. В них ничего не было. Я ушла от стола влево. Никаких ящиков, только две полки, на одной из них фарфоровая шкатулка.

Должно быть, это она. То, чего я так долго ждала увидеть, все лето. Я открыла шкатулку. Пусто.

– Яна?

Гас стоял у круглого стола, подняв скатерть. Снизу на меня смотрела уродливая серая коробка с цифровой клавиатурой на лицевой стороне.

– Сейф?

– Или очень старая микроволновка, – пошутил Гас.

Я медленно подошла к нему:

– Там, наверное, пусто.

– Возможно, – согласился Гас.

– Или там пистолет, – сказала я.

– Твой отец был из тех, кто стреляет?

– Нет, не был. Он же из Огайо, а в Огайо вся его жизнь проходила в уютных вечерах в доме и в занятиях в группах по средиземноморской кулинарии. Это был отец, который будил меня еще до восхода солнца, чтобы вывести на воду и дать мне возможность порулить лодкой. Позволить восьмилетнему ребенку самому рулить на пустой глади озера двадцать секунд – это был пик его импульсивности и безрассудства. Но здесь, в его второй жизни, возможно все.

– Подожди здесь, – сказал Гас.

Прежде чем я успела возразить, он выбежал из комнаты. Я прислушалась к его шагам на лестнице, и через мгновение он вернулся с бутылкой виски.

– А это еще зачем? – спросила я.

– Чтобы твоя рука не дрожала, – сказал Гас.

– Когда? Во время выстрела?

Гас закатил глаза, отвинчивая крышку:

– Прежде чем ты взломаешь сейф.

– Если бы мы пили зеленые смузи, как пьем алкоголь, мы бы жили вечно.

– Если бы мы пили зеленые смузи, мы бы никогда не выходили из туалета, и это не помогло бы тебе прямо сейчас, – возразил Гас.

Я взяла бутылку и сделала глоток. Потом мы сели на ковер перед сейфом.

– Его день рождения? – предположил Гас.

Я подвинулась вперед и ввела номер. Огонек мигнул красным, и дверца сейфа осталась закрытой.

– Дома все наши коды были связаны с юбилеями, – сказала я. – Мама и папа… Сомневаюсь, что это применимо здесь.

Гас пожал плечами:

– От старых привычек трудно избавиться.

Я ввела дату свадьбы, мало чего ожидая от этого, но мой желудок все же дернулся, когда вспыхнул красный огонек.

Я не была готова к новой волне ревности. Это было несправедливо, что я не узнала правду об отце до конца. Нечестно, что какая-то часть его все-таки принадлежала Соне. Может быть, в коде сейфа скрывается важная для них веха – день их первой встречи или день ее рождения? В любом случае Соня знала комбинацию. Все, что потребуется, это одно письмо, но я не хотела его отправлять. Гас потер сгиб моего локтя, возвращая меня в настоящее.