— Отойди, ты мне мешаешь.

Закрываю глаза, терпеливо вдыхая поглубже. Меня взрывает ее нежелание прикасаться.

Перехватываю ее руку и грубовато вытягиваю, подхватывая за талию, чтобы не загремела со своих каблуков.

— Да не трогай ты меня, — стряхивает мои руки.

Отпускаю.

— Присядь, Дина, пожалуйста.

Садится, красиво откидываясь на спинку кресла. Нога на ногу. Мой взгляд скользит по ее упругому бедру… И я закрываю глаза, облизывая губы. Моё тело хочет. Но еще очень-очень долго ничего не получит. Это я осознаю. Всегда тяжело переносил воздержание. И когда она так близко… Не открывая глаз разминаю шею. Тяжесть в паху раздражает.

Вдохнув поглубже, медленно открываю глаза. Помада, сука… Горячо и сладенько размазанная по ее губам помада. Смотрю…

И вспоминаю, как она выглядела после наших с ней несдержанных срывов на секс. От помады не оставалось и следа, только опухшие потемневшие от возбуждения губки. А здесь только смазана нижняя губа. Так было, когда мне удавалось впиться в нее на секунду и она тут же отстранялась, ругаясь за испорченный макияж. Первый это был ваш поцелуй?.. Быстро прерванный поцелуй?

Уж точно не прощальный! Никогда ты не красишь губы заново после секса. Только, если надо идти на сцену. А ты ехала домой.

Продолжаю внимательно разглядывать. Дина, не выдержав моих откровенных гляделок, нервно облизывает губы. Меня корежит, что ее язык касается места, куда прижимались губы другого мужчины.

Возвращаюсь в тачку, доставая из бардачка влажные салфетки. Протягиваю ей.

— Сотри со своего лица чужие губы.

Вздрагивает, автоматически прикасаясь пальцами к губам.

ААА!! — задыхаюсь я опять, осознавая, что не ошибся!

Присаживаюсь перед ее креслом на колени, заглядывая в глаза.

— Дин, посмотри на меня.

Недовольно чуть пьяно хмурится, но послушно смотрит. Беру ее ладонь в свои. Она смотрит на наши руки, лицо оживает в противоречивых эмоциях.

— Кто тебя поцеловал?

Я пытаюсь задать этот вопрос спокойно, без своих собственнических триппов, чтобы просто понимать, что происходит. Но, бл*ть, не получается. Мой голос хрипнет и под кожей напрягаются желваки. Мне хочется спросить, какого х*я ты позволила себя целовать?!

Вытягивает свою руку.

— Меня целовал мужчина.

— Какой?

— Замечательный! — с эмоцией, словно бросая мне в лицо.

Сигарета в моих пальцах ломается.

— Дина… ты пьяная… не провоцируй.

Наклоняется близко-близко к моим глазам. Я вижу жестокую ухмылку на её лице.

— Что будешь с этим делать, Арсенин? Я хочу другого.

И теперь я приближаюсь к ее глазам своими.

— Убивать буду.

— Сядешь…

— Значит, сяду. Возьмёшь на себя такой грех, родная — одного похоронить, второго посадить?

— Не смей меня шантажировать!

— Ты с ним спишь?

Отстраняется

— Да.

— Врешь! — рявкаю я. — Врешь. Издеваться тебе надо мной нравиться?

— Нравится! — оскаливается.

Оскал трансформируется в издевательскую улыбку.

— Я тебя, Дина, предупреждаю, ты меня знаешь. Ответственность будет твоя. Перед ним. Передо мной. И перед Алисой!

— Да пошел ты, Арсенин!

Вспышка ярости слепит. Но я стараюсь дышать ровно.

Она пьяная… она просто пьяная… глаза блестят…

Перехватываю за шею, аккуратно вытирая с губ эту е*аную помаду большим пальцем. Пытается вырваться. Сжимаю в порыве жестче, дергая на себя. Вскрикивает, глаза наполняются слезами.

— Больно? — опускаю. — Извини. Не хотел.

Шокировано и заторможено смотрит на меня.

— Прости, Диночка, — трясущимися пальцами заправляю за ушко прядь волос, упавшую на лицо.

Сжимая челюсти, кладу голову ей на бедра. Обнимаю ее колени. И дышу я громко-громко. Как избитая собака. И также чувствую себя. Избитой собакой, которая пытается найти утешение в хозяйских руках, которые ее мучают.

— Прости… Прости меня, пожалуйста. Прости. Это всё больно, я понимаю… — замерев, она не реагирует на мои смелые прикосновения, и я словно отключаюсь, говоря все то, что у меня внутри. — …Мне больно… Тебе больно… Надо это пережить. Мы это все переживем, моя любимая девочка. У нас все наладится. Всё будет как раньше… Не подтягивай никого… я не вывезу… не смогу… не ломай меня… мне страшно…

Прижимаюсь губами к этой гладкой коже, вдыхая глубоко ее запах.

— Чего ты хочешь, родная? Что я должен делать? Боли хочешь для меня? Мало тебе её?!.. Отпусти это всё, я прошу тебя. Мы будем опять счастливы. Наша дочка будет счастлива! Забудь, пожалуйста… Это мои ошибки… я за них ответил уже… зачем ты ломаешь наши жизни?

Мои пальцы неконтролируемо скользят ей под юбку. Запах ее тела отключает мой мозг, я начинаю терять чувство реальности.

Ее юбка задирается вместе с движением моих рук, я двигаюсь лицом по резинкам ее чулок, к шелковым трусикам. Там, по их краешку, на коже плоского живота два белых шрамика. Это Алиса была… быстро росла внутри хрупкой Дина и порвала немного кожу. Это до боли в груди родные шрамики, и я прижимаюсь к ним губами.

Дина заторможена. Я слышу ее сбитое дыхание.

— Отпусти…

— Нет! — обнимаю руками за талию, вдавливаясь лицом в живот. — Ты всё еще моя, я чувствую…

И еще я чувствую тонкий теплый запах ее возбуждения.

— У меня другой мужчина. Отпусти меня.

— Это же неправда, — отрываюсь от неё заглядывая в глаза.

Мой взгляд скользит снова на ее губы, уже без следов помады, точенную линию челюсти, шею…

Стоп. Отстраняюсь сильнее.

— Что это? — прикасаюсь к металлической поверхности ее нового ожерелья пальцем, ведя им до трех свисающих в декольте красных каменей.

— Подарок! — всматривается в мои глаза.

Приподнимаю на ладони тяжелый металл.

Ого…

Сжимаю в кулак, чувствую, как он мгновенно нагревается в моей руке.

Подарок…

В моих глазах темнеет. В голове звон.

А почему?

А потому что такие подарки может и дарят какие-то идиоты просто так, но Дина просто так такие подарки не принимает.

А это значит…

Рывком сдергиваю с шеи, под ее вскрик. Взвешиваю в руке, под шокированным взглядом Дины. Разглядываю камни.

— Тысяч триста, — поднимаю я на нее взгляд. — Отработала уже?

— Иди-ка ты на х*р, Арсенин! — взвивается она, толкая меня туфелькой в плечо.

Теряя равновесие, упираюсь одной рукой в пол.

Пытается встать, толкаю ее обратно, возвращаясь в вертикальное положение. Сжав кистью ее бедро, не даю ей больше вставать, продолжая рассматривать этот подарок. И он меня слепит. Не сам. А тем, что стоит за этой красивой вещью.

— Больно… — хныкает Дина, пытаясь оторвать мою кисть от своего бедра. — Больно!!

Швыряю это золото в сторону. Слышу, как оно стучит о плитку пола. Этот звук срывает мои последние тормоза.

— Больно?! А ну-ка иди сюда! Ты чо, бл*ть, творишь?!..

Подхватываю ее бедро, толкая ладонью в колено другого, заставляя развести ноги.

— Нет, нет, нет!! — начинает сопротивляться она.

С рычанием наваливаюсь торсом, запуская пальцы ей под тонкую ткань трусиков. И не позволяя вывернуться, веду пальцами по нежной плоти, вспоминая всё, что я знаю о ее теле. А я все о нем знаю.

Нет, она не трахалась сейчас. Она совсем другая наощупь…

— Не трогай меня!! — начинает она кричать, вырываясь. — Ты никто мне! Не трогай! Это изнасилование!

— Изнасилование — это когда женщина не хочет, — рычу я на нее.

Прижимаясь губами к животу, я крепко держу ее за талию, обнимая рукой, пальцы второй неконтролируемо вдавливаются внутрь.

— Не надо… нет… нет! — пытается выкрутиться она, сжимаясь и пытаясь не пустить. — Не хочу!! Не хочу тебя! Животное!

— А я тебя предупреждал… — впиваюсь губами в ее шею, двигая внутри пальцами.

— Хватит, Арс! Пожалуйста, хватит!! — начинает она рыдать, отбиваясь от моих рук.

— Не кричи пока, — ловлю я ее губы. — Потом покричишь… как мы с тобой любим…

Стягиваю сопротивляющуюся Дину к себе на колени. Вдавливаю в кресло.

Господи… — начинаю растворяться я в происходящем. — Это пи**ец как хорошо! Ну что ты рыдаешь, дурочка…

Расстегиваю ширинку, освобождая себя.

— Дина… Диночка… — шепчу я, чувствуя пальцами, как она становится мокрой и маняще скользкой…

Мое тело сокращается от возбуждения. Я заламываю ее руки, стараясь не быть слишком грубым. Она отчаянно сопротивляется.

— Не хочу… — жалобно.

Это всё неправда.

И я вдавливаюсь в нее, мокрой, пульсирующей от возбуждения головкой

— Ай… — вскрикивает она, замирая и болезненно шипит.

Не было у тебя никого!! — застываю я, давая ей привыкнуть к ощущениям.

Медленно погружаюсь, перехватывая ее за лицо руками и прижимаясь своим. И мы громко болезненно дышим. Больше не дергаясь, она закрывает глаза. Это все совершенно не так, как было у нас раньше. Совершенно!

Так невыносимо хорошо и пронзительно больно никогда не было.

— Моя… — шепчу я хрипло. — Моя… люблю… пожалуйста…

— Нет! Не надо!

Я насильно делаю это, да. Но один из нас должен сломаться. Она должна…

Я хочу, чтобы она сломалась, чтобы рыдала, выговаривала мне всё, открывалась! Тогда я смогу вернуться внутрь ее и все залечить там. И если, чтобы сломать ее броню, мне придется насиловать…

— Ненавижу тебя… — плачет она. — Насильник!

С рычанием вколачиваюсь, за шею втрамбовывая ее в кресло и выгибая для себя.

— Я буду каждый день трахать тебя… — шепчу я ей надорванно. — Каждый день… Я буду это делать… Ты слышишь меня?!

— Арс… ну, пожалуйста! Нет!