Комментарий к 6. История Салли

Вот, собственно, про Салли информация, про ее прошлое еще будет. Глава вышла большая, но тут же диалогов немало.

Как обычно, надеюсь почитать Ваши отзывы!

Перевод эпиграфа (“рыба”, художественного нет, кто найдет или сделает - буду рада, ибо песня интересная):

Открой глаза, он никогда не изменится!

Он прошел через грубые вещи в его жизни,

Просто выйди из своего диапазона.

Я не могу просто сидеть здесь и смотреть,

Как он причиняет тебе боль снова и снова.

Как можно еще позволить ему прикоснуться к вам?

Вы приняли его за того, кем он не является.

И вот теперь пришло время проснуться!

========== 7. О людях и не-людях ==========

We come from a world of oblivion, bad dreams,

I got all I need strapped right to my hamstring.

I’m not really bad, I’m just made up of bad things.

© Hollywood Undead „Day of the Dead“

“Продал родной отец… Родной отец, — эти слова набатом гудели в голове Бенджамина до самого утра, хотя вроде удалось заснуть, увернувшись в спальный мешок. — Если и есть ад, то я вряд ли найду в нем отличия от такой жизни. Мне кажется, там такое же сборище уголовников, которые вечность подвергают тебя всем возможным издевательствам. Различие только в рогах и копытах, в остальном есть риск перепутать”.

Бенджамин не любил просыпаться, его уже не страшил даже голос главаря. Пусть орет на всех вокруг — значит, есть от чего так орать. Бен уже не боялся за себя, ему и терять-то нечего было, он ни к чему не стремился уже. Рассказ Салли поверг его в еще большую тоску, ведь раньше он и не задумывался о том, что такие, как она, тоже могут что-то чувствовать, к чему-то стремиться, а величал их презрительно “быдлом”.

Бенджамин забывал, что не у всех такая начитанная интеллигентная семья, как у него. Но жизнь сыграла с ним злую шутку: существуя на острове, он сам делался не лучше тех, кого раньше презирал, и воспоминания о семье тоже мучили его: «Возвращение… Да что меня дернуло отправиться в экспедицию? Работы не было после универа, ага, а они взяли, потому что врач без практики немного просил. Вернуться… Но что я смогу сказать всем, кто меня знал? Что я скажу родителям? Маме?! Бенджамин… “Сын боли”. Мама! Я — боль твоя, я — предатель».

И наяву или во сне метались тени жадной пропасти подсознания, готовые утащить в бездну безумия.

Утром пираты, словно ночные кошмарные видения, оживленно сновали по аванпосту, но доктора вроде никто не звал, поэтому он лежал в душной полудреме, рассматривая небо над головой, не сличая сон и реальность.

Вспенивался лес ароматом рассвета, точно море, расцветшее листьями волн. Казалось, мир извивался в агонии, не выдержав алевшего ожога лучей, когда ветер пролег стройным рядом вздымавшихся гребней, объединяя родственным сходством пену воды и кудри ветвей.

Вокруг поднимали пыль сапоги людей в красных майках, гудел погрузочный аппарат, забивая новый катер “товаром”. Бен думал, кто все эти люди, не понимая, почему он один из них: “Столько вещей, которые никто из нас не ощутит, не испытает, не переживет, например, никогда не услышим крик рождения своего первенца, никогда не испытаем теплоту обычной человеческой жизни, серой, но, может быть, менее серой, чем наше существование на пике страстей. Мы никогда… — но самобичевание перерастало нередко в самооправдание. — Я знаю только одно — все дается на время… Все дается на время, дружба, любовь, сама жизнь… Уходит что-то одно, появляется иное… Может, в этом нет ничего страшного, совсем ничего, просто ты щепка в океане, совсем не сопротивляешься течению…”

Внезапный прилив непрекращавшейся злости на себя заставил порывисто подняться. Духота давила на мысли, а стрелкам часов предстояло еще немало отметок преодолеть до полудня, с океана не приносило в тухловатый залив свежего бриза.

— Привет, Бен! — вскоре помахала ему Салли, когда доктор немного привел себя в порядок и умылся. Даже среди пиратов он пытался выглядеть прилично, хотя от вечной жары от них всех несло потом, который при скоплении народа наводил невозможный для дыхания смрад. Хотя вроде бы вода была, о чем свидетельствовало нехитрое занятие Салли, сидевшей на чурбачке возле одной из построек: девчонка с невозмутимым видом полоскала в треснувшем красном пластиковом тазу разноцветное тряпье.

— Ты как? — спросил ее после ночного диалога доктор, видя, какие глубокие темные круги под глазами залегли у девушки.

— Да… работаю вот, как обычно, — пожала плечами она, с меланхоличным философским видом перетирая в жидкой грязной мыльной пене мужские трусы с изображением пальм. Такое занятие мало чем отличалось от точно таких же постирушек на большой земле. Только Бену делалось еще более неуютно от контекста: только вчера Салли снова брал силой главарь, потом позволил ей смотреть кино на правах домашней зверушки; с ночи еще потряхивало от страха перестрелки, все казалось, что ракьят бродят где-то поблизости. А вот она, Салли, юная девочка с веснушками — сидит себе, точно сотни других женщин, и еще находит в себе силы отстраненно слегка улыбаться ему, Бенджамину, который решил поддержать беседу:

— И что ты делаешь обычно?

Салли еще шире улыбнулась, видимо, удивляясь, что кому-то вообще интересно, как она живет-выживает, чем коротает долгие дни, она даже выдержала паузу, с удовольствием рассказывая Бену точно захватывающую историю:

— Ну… Рис варю, маниок вымачиваю… То же, что и остальные женщины, — махнула она рукой, но увидев, что доктор с интересом слушает, продолжала: — Мужчины мясо разделывают, освежевывают животных после охоты. А рыба тут намного лучше нашей. Свежая, прямо из воды… — далее, не меняя тона, она добавила, чуть вскинув брови: — Правда, один парень полгода назад умер от паразитов, но ведь никто не знает, в какой они рыбе могут оказаться.

Бен не знал, плакать или смеяться от такого повествования, он уже давно заметил, что его все чаще тянет на громкий истерический смех от всего, что он видел. Там-то, в прошлой жизни, он половину счел бы сразу невероятной дикостью, а тут научился мириться со всем этим, даже не вспоминая, что якобы весь мир уже использует те же стиральные машины. Или его весь мир был слишком узок, или его миру бесстыдно лгали. Там же его учили не общаться с детьми алкоголиков, а здесь одна из них вдруг почудилась ему единственной родственной душой.

— Да я уже заметил, что здесь сплошная проверка теории вероятности, — невесело усмехнулся Гип, на что лицо Салли вдруг снова покрылось непроницаемой маской деланного безразличия и почти снисходительности: то выражение, с которым она сумела все поведать о себе, значит, снова речь должна была пойти о той жизни до продажи в рабство:

— Там тоже была, Бен. Маньяк в подъезде, вор в подворотне, неплотно закрытый люк на улице, дерьмо в дешевом кафе, химический завод недалеко — чем не проверка? А в последние годы Детройт вообще чёрти чем стал.

Бен неловко замолчал, когда Салли опустила пониже голову, делая вид, что нет в жизни важнее занятия, чем оттирание пятна с очередной красной майки — видимо, обстирывала весь аванпост. В конце концов, женщины там не только постелью отрабатывали свой хлеб. Что доводило Бена до безотчетного ступора — такие порядки существовали не только на острове, здесь же в своей гротескности они просто лучше просматривались для таких вот близоруких к окружавшему миру, как он.

“Тогда я понял, в каком примерно районе жила эта девочка и задумался, а изменилось ли хоть что-то для нее? — делал доктор запись в несуществующий дневник. — И этот остров — нигде и всюду, как расплата за нашу несвятость”.

— А еще я здесь майки крашу по трафарету! — улыбнулась радушно Салли, отчего солнце заиграло на каждой ее озорной веснушке. Может, именно из-за них не нашлось на нее покупателя. А к лучшему или к худшему — кто скажет?

Бенджамин чем больше знакомился с ней, тем меньше понимал, кто смеет ей причинять вообще боль. За что?..

— Пиратские? — поддерживал беседу доктор.

— Ага! — энергично закивала девушка, поднимаясь и вскоре выплескивая воду из таза, развешивая белье на проводе, продолжая. — Привозят самые дешевые с большой земли… Вообще сюда товары привозят, ты же заметил, что тут ведь все есть: и чай, и сахар, и мыло! Косметики только нет, не для кого.

Она явно храбрилась и пыталась находить даже в этом средневековом строе свои положительные стороны.

— Ну… Кое-чего явно не хватает, — не забыл напомнить Бен, обращаясь громким голосом как бы к собеседнице, а на деле доводя до сведения пиратов, что надо бы добыть побольше необходимого всем товара. — Антибиотиков, например. Часто слишком использовать приходится.

Главарь, деловито обсуждавший что-то на причале с наемниками Хойта, прибывшими с южного острова, на миг и правда обернулся, но махнул рукой, однако Бен понял, что его услышали. В этом содержалась его небольшая власть. Да и вообще он, почти как воин, владел жизнью и смертью, но в ином ключе.

Салли все еще улыбалась, даже присутствие Вааса ее не пугало, она оживленно отвечала:

— А я вот беру трафарет и краску и рисую череп белый… Недавно баллончик граффитера нашли! Это весело! — отчаянно доказывала она себе, но запиналась. — И помогает… Отвлечься.

Внезапно донесся грубый прокуренный голос проходившего мимо караульного:

— Эй, Гип, не особо лезь к шл*шке Вааса, а то еще прострелит тебе башку или что пониже…

Ему вторил другой пират, расхаживавший в красных шароварах, поглаживавший свежевыбритый череп с татуировкой и поигрывавший ножом с видом маньяка:

— Хе-хе, или подвесит за это “что пониже”. Помнится, одного ***ого ракьят так и казнили на днях.