Нора обескураженно попыталась заслониться руками, ее словно парализовало, она, очевидно, не верила в реальность происходящего. Все думала, если смотреть пристально своими говорящими добрыми глазами, то сердце злодея сразу растопится. Слишком поздно!

Ледоруб описал дугу вдоль пространства, но тут, словно уловив чужеродное колыхание воздуха, пробудился доктор.

— Эй, отвали! Она — моя собственность! — спросонок вдруг прорычал Бен, вскакивая, грубо отталкивая девушку, которая вылетела за пределы сарайчика, покачиваясь, как голодный зомби, тормозя ледорубом. Нора застыла, как статуя, но даже темнота не скрывала того, как ее трясет ознобом. Она, «бедняжка», ничего не понимала. Да куда ей! А все просто: одна статистка решила стать главной героиней, сместив звезду с этой роли. Но доктор… Своим спонтанным высказыванием он превзошел все ожидания. «Принц-принц»! Такой «принц»! До чего это показалось в тот миг смешно. Да, именно смешно, умопомрачительно весело.

Салли тут же внезапно остановилась, уловив смысл сказанных непроизвольно доктором слов. Сначала плечи ее тряслись, словно она собиралась заплакать, а потом аванпост огласил громкий хохот, притом не высокий писк, не истеричный возглас, а именно долгий глухой грудной смех превосходства, подобный клекоту.

На шум оглянулись караулы, кинулись к ней с лаем волкодавы, но девушка, не поведя и бровью, приказал им, оскалившись:

— Тубо! Лежать!

И две огромные зверюги, хоть и не легли так же покорно, как у ног Вааса, нападать не посмели, примолкнув, словно сбитые с толку похожей интонацией.

— Так я собственность?! — восклицала растерянно Нора, однако лицо ее подернулось непередаваемым отвращением. И если раньше они считали, что их трое товарищей по несчастью, то в ту ночь все вдруг оказались вмиг разобщены. Салли поняла: так надо. Бен не пришел и не спас ее, он являлся принцем на словах, а на деле таким же, как все. Нора — чуть лучше, но ей слишком везло, слишком щедро судьба одарила избеганием фатальных бед.

Ангел… Есть и падшие ангелы. А к каким причислять тех, что утащили в пропасть? Нора — ангел. От этого тоже делалось смешно. Такая же, как все, вот даже в лунном свете не растворялась и крылья белые не проступали. Да и вообще после попадания на Рук Айленд остаться безгрешным — почти преступление.

В ту ночь Салли разрушила все, что могла, все, чтоб сделать себе еще больнее, еще хуже отравить это сломанное существование. Может, чтобы хоть как-то заглушить преследовавшие воспоминания о казнях. Она долго смеялась, так и не заснув. Доктор пытался извиниться перед своей «рабыней», но Нора его не слушала. Женщина ни с кем не разговаривала, делая вид, что спит.

А наутро Нора пропала… Ее искали по всему аванпосту и вокруг, опасаясь заходить далеко в лес, но нигде не нашли. Куда она отправилась, оставалось только догадываться. Видимо, нервы женщины не выдержали, надломились пересохшим колосом, и разум велел кинуться прочь от ночного кошмара. Что ж, так настал предел ее терпения, ее вменяемости. Салли знала: они все обречены сойти с ума, потому что оставаться на Рук Айленде нормальным — уже безумие.

Бен места себе не находил, громко проклиная свой поганый язык, на который из подсознания вскочил неуместный аргумент. Салли же ехидно радовалась, представляя, что эта преступно везучая женщина сгинула без следа. Да, милая, добрая Нора посмела судить ее своими категориями человека, которого не пнули в это вечное болото.

На самом деле Салли захватывала невероятная апатия к окружающему миру и себе. Она просто ждала какой-то неизбежности, что царапала ее сердце мелкими коготками, заставляя слегка дрожать колени. Что-то происходило в джунглях среди холмов: оттуда доносились звуки стрельбы, а потом, на рассвете, взрывы гранат, гулко гудевшие среди гор. Если именно туда рванула глупая Нора, то вряд ли ей удалось бы выжить. Но Салли добилась своего: Бен с ней и словом не обмолвился за целый день.

И на следующее утро не спешил говорить, словно делая вид, что не замечает. Волновался, места себе не находил, не спал, а искать свою «главную героиню» не отправился, только на аванпосте охраняемом бесился. Вот она — цена его неземной любви.

Девчонка хмурилась, но большую часть времени сидела, вертя в руках ледоруб, у скелета недостроенной лодки, который являлся ее любимым местечком. Никаких поручений не сыпалось, никто ей не приказывал, вообще все сторонились с опаской. Или так чудилось. Да не до нее было: в штабе непрерывно гудела рация, караульные тревожно переглядывались, поудобнее перехватывая ремни автоматов, шаркая по прибрежному песку подошвами грубых сапог. Бенджамин тоже ждал, что ему скоро выпадет новая работа, но от мучительного непонимания недавнего происшествия, мужчина вскоре сел без цели на ящик у причала, обхватив голову руками.

Салли исподтишка рассматривала его: он все еще не ненавидел ее, но теперь просто не замечал или делал вид, что ее не существует. В случае гибели Норы он обвинил бы Салли, хотя она не успела осуществить свой замысел. И на ком отметилась клеймом истинная вина? Как ни странно, на Ваасе. А если глядеть еще масштабнее, то на Хойте. А если еще… Но какой смысл находить своим поступкам такое оправдание? Зло есть зло, и воля свободная — то воля человеческая. Но не у всех есть для нее достаточно сил, не хватает на каждого великой отваги иль безрассудства, впрочем, мифическим здравым смыслом слишком часто покрывают преступное бездействие и сердечную глухоту.

Бен все курил, и Салли, приглядевшись, заметила, что не табак, а наркотик, скрученный в кривой бумажке, как делали все пираты. «Принц-принц», а принцы не курят, а принцы не матерятся. Вокруг не сказочные «принцы» топтали землю. Впервые девушка видела в докторе просто человека, такого же, как она. Но поэтому он тем более не имел права не снисходительную жалость.

— Чего тебе? — поднял удивленно глаза доктор, когда к нему с жадноватым блеском в мутных глазах, склонив нехорошо голову набок с застывшей ненормальной полуулыбкой, подошла Салли, отвечавшая:

— Закурить дашь?

— Нет уж! — огрызнулся на нее Бен, стыдливо вытаскивая изо рта «косячок», который кажется, не помогал справиться со стрессом. Вскоре доктор все-таки поинтересовался: — Салли, что все это значило? Ночью… Салли? Это была ты? Или… Что с тобой происходит?

— Слишком поздно, Гип. Слишком поздно, — то ли ответила, то ли промолчала девушка, под конец все так же добавив, будто ее больше ничего не интересовало: — Так не дашь закурить?

— Нет, — отвернулся от нее доктор, точно увидел гадкое насекомое. Конечно, гадкое. Ведь бабочка без крыльев превращается в червяка-урода. Девушка отошла на прежнее место, и ей казалось, что она находится не меньше, чем за сотню метров от доктора.

Салли подняла руки и растопырила пальцы, глядя сквозь них на небо, словно желая расцарапать его до крови. Пусть. Все равно не на всех хватает его любви, раз ей пришлось пережить все это. Не за грехи, не за свободомыслие, лишь за смирение со своей судьбой.

***

Бенджамин ощущал себя последней сволочью. Вернее, в голове пронеслись все возможные цензурные и нецензурные эпитеты самоуничижения, которое он считал заслуженным. Доктор не представлял, зачем двигаться и куда двигаться. Он объявил сидячий бойкот себе и всему окружающему. Он ощущал прикосновения ветра, слушал монотонное плескание волн о разбитый гнилой причал.

Мужчина вкушал вместе с духом разбитой на мельчайшие осколки жизни наркотический дым, глядел прямо перед собой и ничего не видел. Салли… Кто такая Салли? Нора… Кто такая Нора? Бен… Кто все эти люди?

Собственное имя и все свое существо мнилось чем-то совершенно отдельным от этой странной оболочки, которая не могла пробиться к разуму со своими ничтожными потребностями, отчего превращалась в безмолвную статую. Только известью покрывать, только золой посыпать. Стресс и горечь выкачали из него все ощущения. Он давно уже мечтал вернуться в прошлое, не согласиться на экспедицию, но это так, глобальное. Теперь он невыносимо корил себя за предыдущие сутки, за то время, когда из невероятно темных глубин подсознания вырывалась эта фраза, что стала для Норы спусковым крючком.

Что творилось в душе этой женщины, сложно было понять, однако она страдала, может быть, сильнее него и Салли вместе взятых, потому что ее мировоззрение неприятия зла и насилия на Рук Айленде каждый день втаптывали в грязь, при этом она становилась еще и пособником пиратов. Не выдержала? Решила умереть? Или… Бороться в одиночку, решив, что ее друзья предали? Салли, вполне вероятно, никогда ее и не любила. Салли ныне казалась вообще каким-то мерзким червяком, который не заслуживает жалости. Но Бен давил в себе это чувство, превращая в обвинение себя.

«Слишком поздно», — вот весь ее ответ, все ее оправдание. Она ждала помощи, а он все сидел, все лечил каких-то уродов, потеряв крошечный огонек, который едва зажегся в сердце юной девочки, которую жестоко истязала судьба.

Чем больше Бен проникался этой мыслью, тем больше вновь его начинали душить слезы бессилия. И глупо считать, что плачут только слабые. Плачут те, у кого сердце не окаменело. Но мужчина сдерживался, грыз «косяк», действие которого не пробирало ничуть, не умаляло колотящей набатом тревоги. Если бы Нора вернулась, если бы осталась цела, он мог бы что-то изменить. Всегда есть шанс все исправить, пока все живы. А как настигает смерть, так вой, не вой — она уводит стихийно, по одному, сжимая крепко костлявые пальцы.

Наверное, от мыслей о такой смерти, чья высокая фигура в черном одеянии уже нарисовалась в разыгравшемся воспаленном воображении, Бен оторопел от двух людей, что спускались с холма за аванпостом: длиннорукий мужчина вел за собой упиравшуюся женщину в коричневом изодранном платье.