Девушка исступленно украдкой осторожно припадала губами к шраму Вааса над левой бровью, он сонно только спрашивал:

— Что ты делаешь? А… По***, — но мысли его были далеко, слишком далеко, фактически он не воспринимал Салли как разумное существо, разговаривая сам с собой: — Проклятая Хромоножка с ее дружками. Ну, ничего, живыми они с острова не вернутся. Та блондинка оголтелая точно! Чтоб ее камнями засыпало в этих горах. Да, не вернутся. Отсюда вообще никому ни*** не сбежать. ***! Не сбежать!

Комментарий к 16. Слишком поздно. Саморазрушение чужой болью

Вот, долго создавалась эта глава, потому что автор рисовал Салли. Скоро будет рисунок в группе моей: http://vk.com/sumerechniy_elf

Еще такой факт по поводу этой главы: она является пересечением с другим моим фанфиком по Far Cry 3 “Нет вестей с небес”. И что делали пираты на холмах, описывается в 111-112 главах: https://ficbook.net/readfic/2532294

Дальше тоже будут некоторые отсылки. Два этих фанфиках происходят по хронологии параллельно с событиями игры к тому же. Стараюсь ничего не нарушать.

Перевод эпиграфа:

Эй ты, последней надеждой живём:

Мы выстоим вместе, врозь пропадём.

Кто-то ждал эту главу? Если ждали, то не молчите. Я тогда дальше буду писать.

========== 17. Вера и предательство. Ревность ==========

Jealousy

As thick as mud,

it’s in my veins,

it’s in my blood.

Jealousy,

it’s plain to see,

I love you more,

Than you love me.

© Frankie Miller «Jealousy».

Незрячая душа устало тыкалась в предметы в полутьме, мотая, как кассету в магнитофоне старом, впечатленья прошлых лет. Осталось там: иначе было все. Навечно. Для кого-то свет, кому-то черной сажей снег выпал, и человек устало встал, проснулся, который день не видя снов, как будто по ошибке их отключил какой-то темный маг. Или маньяк, которых много рыскало вокруг, как тех дерев живых, откуда лился свет чужого солнца. Он ослеплял и путался в ресницах, врываясь из-за моря, из-за гор.

Сквозь пробужденье тренькали свирели птичьих голосов и хриплый клекот орлов над падалью. О, ныне настал их пир! Серых, с изогнутыми клювами и голыми шеями теней кровожадных. Они кружились демонами над зеленой, как восток, листвой. И больно чудилось, что поедали мысли, щипали колким сумраком всю сущность, когда Бенджамин взглянул на Салли накануне. Лишь клекот падальщиков венчал их тяжкое молчание.

Больше они почти не говорили. От этого хотелось выть, да не на луну, а на солнце. Доктор понял, что опоздал, что не спас! И если до того он ее только жалел, то теперь полюбил. Нора — ангел, их общий друг, но не женщина, с которой хотелось бы связать свою жизнь. Но вот Салли решила все разрушить, и доктор не верил, что отныне реально спасти их обеих. Он решил, что если умирать, то всем вместе. Только зачем умирать?

Утро двигалось на «Верфь Келла» замедленной съемкой, с залива сильный ветер нес воду, через полчаса остров накрыли темные тучи, подобные тяжким мыслям в голове доктора. Он не верил в высшие силы, потерял веру из-за всех событий на острове, но выйдя из сарайчика, молча попросил, удивляясь плавности речи, точно прошлое в нем пробудилось: «Руби меня мечом, художник сизокрылый, за все, что сделал и не сделал я. За то, что не успел, кого не спас — сильнее. Повесь свинцовый пуд грехов ты мне на шею. Чтоб научился жить по совести скорей. И дай мне сил, да чтобы стать сильней».

Бен сглотнул нервно, сминая пересохшие губы, вдыхая духоту предгрозового дня. Но он решил — сегодня составит план. Да если погибать, то всем втроем. Не страшно! Дальше-то некуда. Сердце билось красным истертым флагом, что терзался ветром, просвечивая серым небесным покровом сквозь частые дыры.

Отраженное в бочке лицо расплывалось рябью, и все это время казалось, что тот человек из воды — и есть та амеба, что сердце свое продала, что сделалась студнем, да все без борьбы, оправдываясь половинчатой клятвой непричинения боли. А все половинки добра в целое не сложить, это лишь зло множится, как сорняк подзаборный, нагроможденьем бурьяна.

Бенджамин разметал по поверхности воды чуждый образ зрячего слепца, который потерял то, что многие ищут всю жизнь, не заметив вовремя взгляды, жесты и просьбы-мольбы крошечной жизни, попавшей в тюрьму, хрупкой бабочки, что в банке томилась. Он не ведал отныне, сумеет ли крылья вернуть. Салли вовсе не хотела его слушать, его пустых обещаний и сожалений. Хватит! Он больше не мог тупо смотреть на чужие мученья.

Когда сбежала Нора, доктор понял, что рискует растерять всех. И себя в том числе. От общей боли легче не делалось. Он уже потерял их добрую Салли, отныне по аванпосту разгуливала Салиман с жестоким циничным взглядом, способная на все, познавшая убийство, переступившая последнюю границу. А Бен… Только теперь он в полной мере осознал чудовищность своей ошибки: он просто скрывался в зарослях, когда впервые ледоруб опустился на голову ракьят. Но… Но что он мог? Не оправдание! Он слишком долго оправдывался, слишком долго надеялся.

То ли проснулся он, то ли двигался в лабиринте кошмаров, когда не боялся подходить к пиратам, требовать, смеяться. Ваас со своей охраной отправился в форт. Значит, слежки не оставалось. Уровень проницательности остальных не позволял читать по лицам, улавливать мысли, пресекая полет любой птицы, словно атакой коршуна беззаконного.

Бен все бил на сходство имен, подскакивая к неосторожному спорщику, что снова по привычке торчал на причале, поглядывая на акул:

— Бенни, а не пойти ли нам в бордель?

Бенджамин «номер два» опешил, сдвигая набок пеструю бандану, протянув недоверчиво:

— Тебе-то зачем? У тебя рабыня есть, — глянул искоса, добавляя: — Вот был бы ты не жадный!.. Поделился бы.

— Ну, так ты идешь? — заминал несуразицу Бен, престранно ухмыляясь.

— Не на что, — обиженно вздохнул пират.

— А я тебя угощаю! И выпивкой, и девочками, — великодушно заявил доктор.

И не солгал: за время противостояния с ракьят он сделался достаточно уважаемым человеком в банде, его по-прежнему не отпускали в одиночку, но уже скорее, чтобы сберечь ценный кадр. Он оказывал помощь не только Алвину, но и другим командирам отрядов. Удалось отработать долг за Нору и получить сверх того. Легкое ранение самого главаря одарило щедрым вознаграждением. Правда и полуправда — лучшее оружие. И Бен решил испытать его в действии.

— Это в честь чего? — не доверял пират.

— У меня День Рождения! — уже открыто соврал мужчина, в целом, догадываясь, что «кореш» не откажется. Да кто ж за чужой счет отказывается! Все знали, что доктор не может причинить вреда. Его теперь опасались даже меньше, чем Салли, появление которой считали почти дурным знаком.

— Ну, Гип, делать тебе нечего, тут ракьят напирают, а ты транжиришь, — усмехнулся Бенни. — Но вообще… Давай!

Начало было положено, и Бен превращался в автомат в ином смысле этого слова. Адреналин в нем кипел и подсказывал лихорадочным биением в виске каждый следующий шаг. Вот уже Бенни-пират пошел заправлять джип. Командир аванпоста, которым с недавних пор стал Хал, отпустил, ведь подчиненные иногда отправлялись в Бэдтаун. Противостояние с ракьят словно затухало: поговаривали, что Ваас на днях утопил или лично пристрелил Джейсона Броди. Сопротивление племени накрыло угнетенное состояние, словно черная туча, которая по пути в дрянной городишко рисковала прорваться грозой.

Пока пират возился возле машины, доктор подошел к встревоженной Норе, которая спрашивала, стараясь размеренно дышать, давя сильный стресс:

— Бен, что ты задумал?

— Все получится, верь в меня, Нора, — погладил ее по щеке доктор, ничего не объясняя. Он слишком торопился.

Нора хмурила изогнутые темные брови:

— Уезжаешь… А Салли?

Салли… Снова о ней. Девушка тем временем не показывалась на глаза, точно пряталась. Бен ощущал, что ей стыдно и горько. Будь она настоящим циником, не стала бы скрываться. Казалось, он никогда так не понимал ее, практически чувствовал. И все осознание нахлынуло, когда он ее потерял, казалось, навсегда. А Нора… Он купил ее, он ее спас. Он увидел в ней ангела, но ведь с крылатыми не живут, их слушают, внимают их песням. Салли… С каждым мигом она ускользала, словно ночная тень. Вот мелькнула возле штаба и скрылась за развешанным на веревке тряпьем пиратов. Нет, она играла свой цинизм, потому что настоящая беспринципность не избегает чужих взглядов. Ваас вот всегда устраивал шоу, грандиозный концерт в честь кровавого исполнения его симфонии самоуничтожения.

— Ты боишься с ней оставаться? — испугался доктор, чувствуя, как рушится доверительная связь между женщинами. Ему-то казалось, что Нора стала для девочки заменой матери, старшей сестры. Может, он ошибался? Во всем.

— Теперь. Да, — дрогнул голос Норы. — Но я не об этом, — она вздохнула, неловко лохматя дреды. — Ты ей-то сказал?

— Она… Она меня не будет слушать, — прошла по телу доктора дрожь, неуместные слезы неискупимого снова подступили к глазам, но он твердо, даже жестко продолжал: — Я слишком долго обещал. И обманывал ее обещания.

Он не добавил, что ныне вознамерился оправдать их. Словно требовалось достигнуть им всем самого дна, чтобы понять: принцип непротивления злу силой для Рук Айленда означал поглощение этим злом! «Быть или не быть» означало «сопротивляться» или «превращаться в безликую погань». Выбор.

Все решал выбор. Те, кого утащило болото, те, кто не видел больше ни искры света, устраивали представление своей душевной агонии. Бенджамин решил, что пора выбираться. У него только в голове вертелось: «Контрабандисты, контрабандисты. Если есть в этом мире справедливость, то я найду этого контрабандиста. А если нет — прекращу все наши мучения тремя ударами скальпеля. Хватит! Дальше некуда!».