Так и правда казалось, потому что за любое неосторожное слово Ваас мог убить, измучить, наказать, ведь говорить все, что вздумается, имел право только он. Но даже он в присутствии Хойта очень осторожно подбирал слова и контролировал свое поведение. Бен как-то раз видел вертолет, из которого вышел человек лет пятидесяти в белом костюме. Даже издали неприятно делалось от ледяного, абсолютно бесстрастного взгляда акулы. Вот это и был Хойт, их босс, прилетевший проверить, как идут дела со сбытом товара. В его присутствии поведение главаря разительно менялось, Ваас начинал юлить и паясничать, точно забавная обезьянка, лишь изредка позволяя вырваться сквозь эту маску гневу и ненависти ко всему живому. И, что заметно, после отбытия Хойта пират делался еще злее, срывался на всех без попыток даже найти виноватых и тогда уже ширялся наркотиками покрепче марихуаны, которую курили все в тех или иных количествах. Замкнутый круг, мерзкие правила иерархии без единого шанса на изменение. Впрочем, кто уверен в том, что оно несет хоть что-то позитивное? Бена вот повысили — так посчитали все пираты — ведь теперь он был переведен в форт и стал чем-то вроде приближенного Вааса; теперь его не мотали по всему острову, а посылали прямым приказом главаря, да еще предстояло лечить собственность пирата. Только самому доктору не стало легче от таких изменений, особенно когда везли его по направлению к “Верфи Келла”, где небольшие желтые грузовички, наподобие тех, что возят коробки на складах, грузили на катер у причала свежую партию переработанной конопли.

“Неужели снова будут пытать ее?” — холодел Бен, и трясло его хуже, чем от тропической лихорадки.

Комментарий к 4. Предатель

Перевод эпиграфа:

“Я ненавижу то, чем я стал.

Кошмар только начался”.

========== 5. Бессмысленная гонка ==========

Poussière brulante, la fièvre eu raison de moi.

Je ris sans rire, je vis, je fais n’importe quoi…

© Mylene Farmer «A Quoi je Sers…»

Но в тот вечер ничего не произошло, вернее, так показалось сначала.

Ваас просто решил проконтролировать лично, как идет погрузка товара, потому что в последний визит Хойт был недоволен, ссылаясь на то, что издержки начинают сокращать прирост прибыли. В переводе на простой язык для пиратов это означало уменьшение доз наркотиков и частоты посещения публичного дома, из которого в форт выписывались лучшие девушки, умевшие танцевать стриптиз. Такие шоу устраивались по праздникам, которые не были согласованы с календарным циклом, скорее с очередной победой над ракьят или удачной продажей рабов.

И при таком образе жизни излишки быстро уничтожались, один только Бен не принимал почти в этом участия и зачем-то копил, однажды вдруг осознав, что на службе у пиратов можно неплохо подзаработать. На что только? Может, он надеялся, что удастся выкупить себя? Или, например, Салли, и если не отпустить, то хотя бы оставить себе, чтобы ее не мучили больше? Оставить себе… Спасти или уподобиться врагу в своем благом намерении? Чтобы хотя бы кого-то спасти… Но бесполезно. Остров не отпускал никого, порой делая предателями без воли и права выбора.

И прибытие доктора на аванпост теперь не предвещало ничего хорошего для девочки, а она-то почти радостно кивнула, когда заметила Бена, но говорить не осмелилась, ведь Ваас не позволял, а она была покорна воле этого монстра, что, по здравому рассуждению, оказывалось и безопаснее, чем абсолютно бессмысленное проявление характера. Впрочем, покорность тоже не несла ровным счетом никакого облегчения: главарь являлся той пугающей до ступора породой зла, что не имеет определенных и хоть немного предугадываемых закономерностей своих действий.

Именно поэтому Бен сжался, глядя, как мускулистый мужчина приближался к до дистрофии щуплой дрожащей девочке. Впервые за много дней в душе доктора пробудилось желание борьбы. Сокрушить главаря!

Не глядеть на эти изумрудные пальмы, что кивали кудрявыми головами, соглашаясь с любыми бесчинствами. Не вдыхать гнилостность ила стыли водопадных вод, а выхватить скальпель и полоснуть по шее, перерезав жилы, чтоб враг захлебнулся своей кровью, чтобы в глазах его запечатлелся ужас умиранья и беспомощности, который Бенджамин видел сотни раз в затравленном взгляде пленников. Разве только ударять лучше не колющим, а режущим способом.

Да, в голове доктора совершенно четко нарисовался план молниеносного исполнения приговора, что он вынес Ваасу в тот миг, когда сам стал предателем. Два шага, один бросок, одновременно поднять руку, предварительно перехватив поудобнее лезвие верного инструмента, который надлежало вытащить незаметно. Замахнуться для удара, отведя резко локоть, — и как смычком по струнам, разве только надавливать грубее.

Бен едва сдержал улыбку, ядовитую, ненормальную: нет, это единственное убийство не могло являться нарушением клятвы, потому что послужило бы скорее лечением, удалением гнойного фурункула, готового перерасти в опасное заражение крови. Он уже видел, как падает набок его враг, как давится кровью, а Бен торжествует… А что дальше? Этот проклятый вопрос остановил стольких людей, отвратив от великих дел, судьбоносных странных решений.

Дальше его убьют дюжие молодцы с автоматами, изрешетят так, что только вермишель отбрасывать, только это вовсе не смешно, когда внутренности полезут наружу кровяными трубками и оболочками, если еще вздумают выпотрошить, как паршивого цыпленка.

А судьба Салли тоже могла стать еще хуже, ее убивать не стремились, а вот бесплатная «бывшая личная вещь» пригодилась бы голодным до плотских утех отморозкам, которые от избытка ежедневного адреналина не смотрели уже ни на фигуру, ни на лицо, ни на возраст: хватало того, что женщина. Участь Салли обещала стать хуже смерти…

И в тот миг несчастный доктор понял, что стоит посреди аванпоста, вторя пальмам, что перестукивались высыхавшей листвой в своем монотонном задумчивом покачивании и бездействии средь иссушавшего до самого дна солнцепека. В то время, пока Ваас уже успел уединиться с Салли в штабе, сочтя, что имеет право на законный перерыв в своих наблюдениях за погрузкой товара и раздачей случайных тумаков нерадивым подчиненным. Что происходило в штабе, Бен даже представлять не пытался, прежде всего, он не мог уяснить, как можно вообще покушаться на тело этого несчастного ребенка, девочки. Только для Вааса (да и вообще по островным меркам) шестнадцать-восемнадцать лет — это уже взрослая женщина. А последних пираты за людей не считали. Ракьят тоже объявили не людьми, они попадали под печать тотального уничтожения… А сами-то были не люди — нелюди.

Кем же среди них являлся Бен, в душе которого все еще находилось место состраданию, но не обнаруживалось способности к борьбе?

Но какая борьба?

Представший перед глазами план со скальпелем содержал множество непоправимых прорех: с чего бы Ваасу или его людям не заметить, что доктор прячет некий предмет, не успеть отреагировать при резком выпаде и так далее… Нет, план никуда не годился. Легко нафантазировать, теряя попутно важные детали, легко успеть себя вообразить почти супергероем. Да только ощущал себя Бен почти зачумленным, когда Ваас сообщил ему, что доктор отныне будет «подлатывать» Салли после «небольших игр». Что, если в штабе происходила одна из них? Иначе зачем притащили на аванпост? Сердце доктора тоскливо сжималось при мысли, что ему не хватает скорбного воображения, чтобы представить, какие еще чудовищные по своей жестокости выдумки могли зародиться в воспаленно-больном сознании главаря. И едва ли не слезы — обидные, унизительные для мужчины — наворачивались от сознания собственного бессилия: все случится только так, как прикажут те, кто сильнее, а его доля — только бесплотные случайные картины неосуществимой мести, потому что он — человек не той масти, не того пошиба, не того оскала.

Ваас примерно через полчаса вышел из штаба. Бен ощутил, как ненависть покрывает мелкой испариной высокий лоб, а еще холод озноба заставляет забыть о жаре — он ждал, не появится ли Салли. Что, если она уже лежит, свернувшись бессильным комком боли где-нибудь в углу, там, на грязном тряпье? Но вскоре, как бледная тень, появилась и девушка, выглядывая с пугающе отрешенным лицом из-за косяка двери. Главарь в том времени будто вновь забыл о ее существовании, как об убранной в сундук вещи. Судя по ее безразлично пустому взгляду, она и не стремилась, чтобы о ней помнили всегда. Конечно! Кому нужно поминутное внимание психа с наклонностями садиста? Но в тот день Ваас приезжал не к ней, не ради пыток, а именно на аванпост, она просто удачно оказалась под рукой.

Главарь вскоре наблюдал, как от причала на южный остров, огибая песчаные отмели, отправились два ржавых катера с товаром. Все шло в штатном режиме, только — как назло — не успела одна из допотопных посудин отчалить достаточно далеко от берега, как что-то звонко хлопнуло в ее двигателе, и корабль встал, покачиваясь на волнах. Главарь немедленно разразился потоком брани, однако по виду ситуация его скорее забавляла, чего нельзя было сказать о подчиненных, которых он грозился заставить грести веслами до терявшегося в дымке неблизкого берега владений Хойта. И пираты знали, что главарь способен привести в прямое исполнение даже самую метафорическую угрозу.

Бен же слонялся вдоль берега, рассматривая, как к заглохшему катеру направились две моторные надувные лодки, за движением их следили из-под воды тени акул, точно незримые стражи границ острова, что не позволяли допустить и мысли о побеге.

— Эй, приятель! Не хочешь подзаработать? — внезапно послышался голос. Бен обернулся, увидев возле деревянного причала одного из пиратов, правда, не было похоже, чтобы он был занят какой-то работой. Очевидно, приметил, что и доктор слоняется в липком чаду в ожидании чего-то нехорошего, пока Ваас был занят разрешением небольшого, но малоприятного инцидента с катером.