К ночи натянуло дождь. Лежа в постели, Марина слышала, как размеренно стучат капли по подоконнику, по стеклу. Створка окна была приоткрыта, и порывы воздуха доносили до нее легкий аромат цветов. Они стояли на тумбочке рядом с кроватью – высокие гордые розы с покрытыми шипами стеблями…

Рука Вани лежала у нее под грудью, спиной Марина чувствовала его обнаженное тело. Сегодня он был особенно нежен. Марине не хотелось думать о том, что это попытки сгладить все, что случилось вечером. Он долго целовал ее, ласкал подушечками пальцев лицо, странно смотрел в глаза. Гладил её запястья, водил пальцами по совсем свежей, едва зажившей татуировке. Она не хотела его о чем-либо спрашивать и молчала, чувствуя, как на нее накатывает то волнующая дрожь, то щемящая тоска. Ее пугал и его взгляд, и их будущее, и даже прошлое, потому что оно лишь подчеркивало их несовместимость. Все вокруг просто кричало о том, насколько отличаются их миры, их интересы, их желания, но она чувствовала его руки, видела в глубине его глаз что-то странное, оплетающее ее незримыми путами, и подчинялась этому.

Ваня поцеловал ее в затылок. Не просто поцеловал – прижался губами, вдохнул, потом как будто задержал дыхание. Марина закрыла глаза. Она все еще не пришла в себя и чувствовала внутри какую-то муторную, тяжелую пустоту. Руки у нее согрелись, но кончики пальцев все еще оставались прохладными. Вечером Ваня долго держал ее руки в своих, осторожно растирал и смотрел… Так странно, словно видел ее руки первый раз.

Воронов вздохнул и еще раз поцеловал Марину в голову. Он давно привык к ее телу, но не привык к ее близости. Вот такой спокойной, тихой близости, когда оба они могли молчать и касаться друг друга кожа к коже. Они запросто могли существовать отдельно друг от друга. Он так думал, находясь вдали от нее. Могли… Но Марина впиталась в него гораздо глубже, чем он мог подумать. За какие-то минуты все пространство для него развернулось в совершенно другом формате, все его представления, все ориентиры. Как будто из коробочки размером с ладонь вдруг вытащили что-то огромное, заполнившее собой все – небо, землю, охватившее его мир до самого горизонта, а, возможно, и дальше. Ваня ни за что бы не начал всего этого, не будь он уверен в себе, в своем отношении к Казаковой. Он слишком дорожил ею, чтобы пытаться просто так, ради самой попытки. Но сегодня что-то произошло, перевернулось.

Марина долго не могла прийти в себя. Она вроде бы пыталась говорить, даже улыбаться, но Ваня видел, что все дается ей через силу. Она была вялой, подавленной, хотя и пыталась скрывать это. Он долго грел ее руки, осторожно растирал холодные ступни, касаясь маленьких пальчиков с аккуратными ноготками. И вся она была его: ее слезы, ее холодные пальцы, ее молчание и ее слова. Все, что происходило с ней или могло происходить. Она была отдельным человеком, но вместе с тем она не была отделена от него.


- Прости меня, Марин, - тихо сказал Ваня.

Дождь усилился, забарабанил в окно уже не каплями – струями. Пахло свежестью, озоном, и оттого лежать в теплой постели, тесно прижимаясь друг к другу обнаженными телами, было еще приятнее. Марина не пошевелилась. Она слушала шум дождя. Ее охватила грусть, какая-то неизбежная, нерациональная. Стало тяжело и захотелось на несколько секунд перестать дышать. Ваня тяжело вздохнул. Он не хотел ничего говорить, но знал, что если не сделает этого, несказанные слова повиснут между ними, и как знать, останутся ли в прошлом или потянутся вслед, словно проеденная молью шаль.

- Давай не будем больше ссорится?

- Смешной ты… - у нее вырвался натянутый смешок. – Не получится у нас.

- Не хочу, чтобы ты плакала.

Марина почувствовала, как он качнул головой, почувствовала его подбородок, его дыхание. Она молчала. Сказать ей было нечего. А что она могла сказать? Что тоже не хочет плакать? Что не умеет плакать просто так, без этой жуткой внутренней пустоты? Да что просто не умеет плакать? И эти слезы… Как же много отняли они у нее сил…

- Мариш, я переживаю за тебя.

- Хватит, Вань, - попросила она. – Хочешь мне снова больно сделать?

- Прости. - Он уперся лбом в ее затылок. – Я не должен был так с тобой разговаривать.

- Не должен был… - согласилась она.

- Но то что ты делаешь… Ты без всего этого красивая, Марина. Очень красивая. Самая красивая…

Марина не стала ему отвечать. Снова закрыла глаза и вслушалась в шум дождя за окном. Ветер перебирал ветки, листья деревьев. Она представила, как они колышутся, как блестят капли воды, как бьет дождь по лужам, оставляя на них бесчисленные круги…

Ваня тоже замолчал. Они лежали в тишине, воцарившейся над ними, и слушали раздающиеся вдалеке раскаты грома. Первый их гром… По венам растекалось умиротворение. В комнате было темно, и Ваня не мог бы разглядеть глаза Марины, даже если бы та повернулась к нему лицом, но ему этого и не требовалось. Он помнил ее глаза, взгляд, а нежность ее тела чувствовал. И ему хотелось целовать ее запястья, вьюн, бегущий вверх по предплечью, изгибы локтей, ключицы, шею и губы… Ему хотелось целовать именно ее – несносную, вспыльчивую, искреннюю и чувственную. Только ее.

- Марин… Я тебя очень люблю. И всегда любить буду. Не потому что у тебя волосы длинные или короткие и ещё что-то. Просто… ты моя Марина.

Она не шелохнулась и ничего не сказала. И Ваня мог бы подумать, что его слова оставили ее безразличной. Мог бы, если бы не ее сердце. Еще мгновение назад оно билось под его ладонью спокойно, а теперь стучало сильно, гулко. Он чувствовал каждый его удар, быстрые толчки, чувствовал, как оно гоняет ее кровь, как оно живет в ней. Он обнял ее второй рукой и вместе с новым раскатом грома прижал к себе близко и крепко. Гроза приближалась, дождь бился в окно. Деревья шелестели беспокойно, резко, ветер стал порывистым. Но их двоих это не касалось. Марина положила ладонь поверх Ваниных рук. Пальцы у нее снова были холодными, и он, почувствовав это, бережно спрятал их под свою ладонь. Он мог не понимать каких-то ее поступков, мыслей, но он знал, что в эту грозу, в этот майский дождь, в этой комнате и в этой жизни ему хорошо с ней. Она злила его, иногда выводила из себя, но она же дарила ему всепоглощающее чувство спокойствия. Она согревала его душу, она смешила его и делала все вокруг ярким, целостным, нужным. Никто другой не умел делать этого для него, а она умела. Да, в этой жизни ему было хорошо именно с ней. Будь у него другая жизнь… Нет, он бы мог отказаться от всего, но эту маленькую женщину, свою Маришу, он бы не оставил. Ни за что не оставил бы.

Эпилог

Москва, сентябрь 2018 года

Трибуны московской спортивной арены «Мегаспорт» были заполнены до отказа. Билеты на верхние ярусы не продавались, на нижних же свободных мест практически не осталось. Организаторы головы пеплом посыпали – знали бы, так и верха бы пустили в ход. Но что уж. И опыт, что говорится, сын ошибок трудных. Посмотреть на выступление российской сборной на открытых прокатах сезона восемнадцать – девятнадцать пришли как давние любители этого красивого вида спорта, так и новички, неожиданно открывшие его для себя после, вернее в течение Олимпийских игр. А как иначе? Блистательные выступления российских одиночниц, накалённая борьба пар… Такой накал страстей не снился даже хоккеистам.

Шесть пар, собирающихся этим вечером продемонстрировать болельщикам и специалистам наброски своих произвольных программ, разбили на две разминки – по три в каждой. Первая тройка только-только закончила выступления – кто-то лучше, кто-то-хуже. Маша Матрёхина благополучно сорвала каскад, а партнёр её под конец программы выглядел так, словно до этого самого конца едва докатил. Начало сезона было многообещающим…

Выступлению их, впрочем, Марина должного внимания не уделила. Куда больше её волновал собственный прокат. В отличие от многих коллег по сборной, демонстрирующих свои, пока ещё необкатанные номера кто в чём придётся – от тренировочных платьев до футболок и легинсов, одеты они с Ваней были в красивые, уже полностью готовые костюмы. У неё – лиловое платье под горло – как всегда до безобразия стильное, на нём – классические брюки и рубашка с клинообразным вырезом. У неё – идеальная причёска, макияж, маникюр, у него – короткая щетина, предающая красивому лицу ещё больше мужественности.

- «Участники второй разминки». - Прогромыхало над стадионом: - «Анастасия Липатова и Михаил Кожемякин». – Пара вышла на лёд, и диктор продолжил: - «Алексей Мартынов и Ася Малахова». – Вслед за предыдущей парой на льду появились Лёша с Асей. Он – в тренировочном костюме, она – в прошлогоднем платье. Наконец настал их черёд. Марина взяла Ваню за руку. – «Марина Казакова и Иван Воронов».

Под овации трибун они, держась за руки, ступили на лёд. За секунду до того, как лезвия их коньков синхронно коснулись глади катка, Марк Александрович, их неизменный тренер, как всегда приободряющее сказал:

- Дерзайте, ребята.

Фоном над катком звучала музыка – что-то из современной российской попсы. Просто так, чтобы не было тишины. Не размыкая рук, они сделали круг. Как никогда прежде. Потому что прежде они никогда не готовились к предстоящему старту вот так. Прежде они никогда не выходили на лёд, взявшись за руки. Прежде… Прежде-прежде-прежде. Всё это было прежде.

Марина улыбнулась, почувствовав поток свежего воздуха на коже и посмотрела на Ваню. Нужно было попробовать что-то из элементов. Ещё там, возле бортика, «на берегу» они договорились, что сделают подкрут, выброс и поддержку. Новую, ту самую, что они вставили в программу всего несколько дней назад. А почему нет? Открытые прокаты – это не соревнования. Тут можно пробовать, даже экспериментировать. Пока ещё можно. И даже завалить каскад можно. И прыжки все можно. Да вообще всё можно! Правда валить Марина не собиралась, и Ваня отлично это знал.