Стоит ли говорить о том, что не прошло недели, как все «никогда» и «даже не мечтай» перешли в перечень допустимых интимных забав.

Глава 10

Дмитрий

Не было просто. Ни одной минуты с того момента, как … я ее увидел впервые. И не будет никогда. Я начал курить по ночам. Когда она спит…. Когда она спит, я не смотрю на нее часами, не любуюсь чертами ее лица. Я много думаю о том, что происходит с нами, со мной в частности. Я не понимаю этого. Чувствую себя наполненным и выпитым до дна одновременно.

Мы просто устали.

Первая неделя выбила меня из реального графика и полностью выжала, как лимон. Я думал о ней…. Постоянно. Я не мог работать, зная, что она там, в моей квартире в новых сексуальных вещах и белье, которые мы ей купили вместе. Я мечтал о ночи, когда снова получу свой подарок, чтобы распаковывать его снова и снова, пытаясь добраться до сути, до центра, до естества, но мне не удалось ни разу…. Маша прятала от меня свое сердце, свои мысли. Но я получал ее тело. Все без остатка. Снял все запреты, настроил под себя, как самый изысканный инструмент, который мог петь часами в моих руках, царапая душу, или спину… Я получил ее красоту, юность, ее нежность, смех и самый горячий сумасшедший секс, который только мог представить. Теперь все тайные фантазии я прокручивал наяву с девушкой, которая меня не любила.

Я не мальчик, который живет иллюзиями и такие вещи чувствуешь, понимаешь. У нее никого нет, и не думаю, что Маша из тех легкомысленных девиц, которые просто прибиваются к мужику с деньгами, чтобы потом дождаться следующего, побогаче, помоложе. У Маши имеется какой-то блок, словно она боится чего-то, не доверяет мне. И этот контраст выворачивает меня наизнанку. Я не могу сопоставить два образа одной девушки, которые уживаются в ней. Щедрая, чувственная любовница, которая откликается на каждое мое прикосновение ночью, и отстраненная, сдержанная красавица по утрам. В ее глазах иногда я читаю столько сомнений, сдерживаемых эмоций и противоречивых чувств, которые она не осмеливается высказать вслух.

К концу месяца стало легче. Мы смогли настроить радары друг на друга, найти общие точки соприкосновения, свою особенную зону комфорта, помимо постели. Я бы сразу поставил крест на наших отношениях, если бы Маша интересовала меня только в горизонтальном положении. Мне нравится выступать в новой роли учителя, покровителя, наставника. Я давно забыл, как необходимо человеку заботиться о ком-то, кто ему тебе дорог.

Утром мы всегда завтракаем вместе, причем готовим по очереди. Хотя я чаще. Жалко будить юную соню, особенно если она хорошо задабривала меня ночью. Злой мегере, которая позволяет только миссионерскую позу в те три дня в месяце, когда у нее не болит голова, никто не будет готовить завтрак в постель. Ни один дурак. Иногда вместо чашки кофе и тоста с маслом Маша предпочитает утренний секс, в чем я ни разу ей не отказал. Несмотря на ее переживания по некоторым аспектам, она втянулась и приспособилась к взрослым мужским потребностям очень быстро. С энтузиазмом я бы сказал. Что мне больше всего в ней импонирует – это полное отсутствие комплексов и зажимов в постели. Она не стесняется говорить, чего хочет, и не боится сказать нет, если я перехожу какие-то границы. Я веду к тому, что Маша не просто позволяет мне использовать ее тело, она является полноценным участником, иногда и часто – главным инициатором.

Да, эти первые дни, недели и месяцы выдались сложными, но счастливыми. Мы были одержимы друг другом, погрязли в нашей страсти и невероятной тяге другу к другу. Мы обрели что-то, чего никогда не имели и пытались сохранить так, как умели. Я отвозил ее в университет по утрам. Вечером она встречала меня с работы или ждала дома, или мы шли гулять по городу, сорили деньгами, смеялись, вели себя, как подростки, потом всю ночь кувыркались, а утром вставали, как ни в чем не бывало, полные сил.

Одной из проблем и причиной мелких ссор стало отсутствие у нее стремления к получению образования. Я пытался подтянуть ее по тем предметам, которыми владел сам, но она злилась, когда чего-то не понимала или просто ленилась. В период сессии я был свидетелем ее бесконечных истерик и срывов. Маша кидалась учебниками и курсовыми работами, заявляя, что все ей осточертело, и она завтра же уедет домой. Но не уезжала. Кто бы ее отпустил? Как итог – сдача сессии на отлично и назначение стипендии. Но я видел, каких колоссальных трудов ей это стоило. Мне образование давалось легче, шутя…. Я наблюдал, как она танцует, когда думает, что я сплю, как светится ее лицо и меняется выражение глаз.

Я понимаю, что должен помочь ей найти себя, стать счастливой. Я же ей обещал именно это, предлагая жить вместе. Нам необходимо поговорить, но я не уверен, что Маша готова. Сессия ее вымотала, в последние дни она вела себя немного отстранённо и зажато.

– Маш, ты могла бы снова попробовать поступить в хореографическое училище при большом театре, – предложил я этим утром во время завтрака. У нее начались летние каникулы, но она все равно вставала меня проводить, потому что мою работу никто не отменял. Она стояла у плиты, переворачивая лопаткой сырники, пока я просматривал новости и свое расписание в планшете. Взгляд невольно скользнул по едва прикрытой белой футболкой попке и длинным стройным ногам. Я купил ей гору разных красивых тряпок, но она предпочитала эту вытянутую футболку с олимпийским мишкой на груди. Выглядела она в ней, как школьница, а без нее, как гетера. Распущенные волосы струились по плечам, опускаясь тяжелыми волнами до самых ягодиц. Облако белоснежных волос… как в песне. Мне нравилось, когда на ней не было ничего, только белый, как снег, шелк, укрывающий от моего жадного взгляда.

– Я уже пробовала, Дим. Меня не взяли, – сухо ответила Маша.

– У меня есть знакомые и там тоже.

– Я не сомневаюсь, – она повернулась, поставив передо мной тарелку с творожниками, политыми сметной. Себе тоже положила, забираясь на высокий стул, напротив. – Но не нужно. Хватит того, что ты уже для меня сделал.

– Мы съездим в училище, ты просто посмотришь и решишь, хочешь там учиться или нет.

– Я старая уже для балета, – в голосе девушки прозвучали ожесточенные нотки. – Мне двадцать один через три месяца исполнится.

– Как экскурсия, Маш. Я тебя не принуждаю. Не захочешь, не надо. Я обещал тебе купить студию. Будешь учить сама. У тебя есть какие-нибудь специальные документы и разрешение на преподавательскую деятельность?

– Да. Но ничего не нужно покупать. Я сама справлюсь. Устроюсь куда-нибудь, – она пожала плечами, облизывая пальцы, и меня пробил мощный эротический разряд. Оставалась только напомнить себе, что через сорок минут у меня встреча, и я никогда не опаздываю. И вечером намечалось небольшое светское мероприятие. Пропустить нельзя.

– Со студией разберемся. Но я уже навел справки в училище, и нас там ждут послезавтра. Так что будь готова, – улыбнулся я, стараясь не смотреть на ее рот и ложбинку между грудей в глубоком вырезе.

–Дим, кто тебя просил? – нахмурилась она. – К тому же послезавтра я не могу. Мама звонила. Они меня ждут завтра. Я и билеты уже купила.

– Что? – потеряв дар речи, выдохнул я, резко отодвигая в сторону тарелку с завтраком и остывший кофе, – А мне сказать? В известность поставить не надо?

– Я только вечером вчера узнала. Билеты через интернет купила. Чего ты разозлился так? – тоже поднимая голос, набросилась на меня Маша.

– Я хренею… – тряхнул головой, запуская в волосы дрожащие от негодования пальцы.

– Не ругайся, тебе не идет.

– Я с тобой не только материться начал, я еще и закурил, и на работу, блядь, опаздываю. Ты вчера узнала. Что мешало сказать? – яростно вопрошал я.

– Ты бы работу отменил? – ее холодный взгляд мгновенно меня остудил. – Со мной поехал? Что?

– Нет, я… мог бы тебя отвезти, потом встретить….

– Я на все лето, Дим, – тихо проговорила Маша, пряча глаза.

– Как это? – не понял я. Вот это полный пи…ц. Она меня бросает? Вот так? За утренним завтраком?

– Дим, ты не нервничай. Просто мама приболела немного, и ей помощь нужна. Она же не знает, что я с тобой живу. У нас… ну… не принято так жить.

– Как «так»?

– Сожительствовать. У меня брат священник.

– Да, у тебя миллион братьев. И что теперь под каждого подстраиваться? Почему ты никому про меня не сказала?

– А что я скажу, Солнцев? – Маша вскочила и с вызовом посмотрела на меня, уперев руки в боки, – Что я живу с известным адвокатом, который устроил меня в МГУ, содержит меня, кормит, одевает, и пользует, как и когда ему вздумается. Так? Да? Ты сегодня опять на очередную тусовку идешь, ты меня берешь с собой? Нет! Я у тебя кроватная приживалка. За три месяца, что мы прожили ты меня ни с кем, кроме своей секретарши не познакомил. Наверное, я не дура и могу сложить два плюс два.

У меня от изумления брови поползли на лоб. Я даже злиться перестал. Ничего себе она напридумывала, и ведь если логически смотреть на вещи ее глазами, то она права отчасти.

– А ты не подумала, что я, возможно, такой человек, который не пускает в личную жизнь посторонних? Не подумала, что я делить тебя ни с кем не хочу? Что я счастлив с тобой вдвоём, и мне никого не надо. Такой мысли в твою глупую красивую головку не пришло?

– Однако ты идешь сегодня развлекаться. И далеко не в первый раз. И я вижу, как ты общаешься с женщинами, как смотришь на них. Мужчины, которые не находятся в поиске так не ведут себя. Спор бессмысленнен. Я в любом случае поеду домой. Меня попросили. У мамы болят суставы, а летом на участке работы много.

– Больше никто не может помочь? Из пятнадцати-то детей?

– Те, кто здесь живут, все или семейные с детьми, или работают. Трое малолетних с родителями. От них толку мало. Остаюсь только я. Сказать, что я сожительствую с мужчиной моим набожным принципиальным родителям – это все равно, что окончательное клеймо изгоя на себя навлечь. Дима, это мой долг, помочь маме и отцу, когда это необходимо. Они бы, не сомневаясь, бросились мне на помощь.