— Нет, не нужно. что ты хочешь от меня? — я оттолкнула парня.

— Помочь тебе, спасти. — Он заглянул в мои глаза, мурашки по коже пошли и сердце быстрее забилось, будто небольшой ток прошел по мне.

— А зачем? Вы все равно забрали у меня семью, друзей. Мне некуда и не для чего спасаться.

Я попыталась самостоятельно уйти, но пошатнулась, не удержала равновесие, Густав меня подхватил, обнял, и опять это тепло и его сила передались мне через тонкую простынку, которой я была обернута. Его взгляд, и так же быстро стучит сердце, но уже не мое.

— Густав! — К нам подходил мужчина.

Он был одет в военную форму, на вид лет 50, строгий, посмотрел на меня презрительно, но к этому взгляду я уже давно привыкла. Повернулся к Густаву и о чем-то с ним начал говорить, временами посматривая на меня. Парень неохотно отвечал, держа меня на расстоянии. Затем, мужчина, удовлетворившись ответом, собрался уходить.

— Кто это? — Спросила тихонько я.

— Мой отец. — Но мужчина вернулся, улыбнулся сыну и ответил уже на русском языке.

Я глубоко вздохнула и со страхом обернулась, понимала, что-то не так.

— Я сам отведу эту девушку. — Он улыбнулся фальшиво мне и взял за локоть. Я воспративилась, начала паниковать. Густав отвел взгляд в сторону, и не смог ничего сделать.

— Куда вы меня? Пустите, не нужно, нет, я не хочу!! — Я кричала, отдаляясь от пустившего голову Густава, я не хочу терять и его тоже. А военный продолжал улыбаться, наверняка, он понял, что я оказалась вне камеры не просто так. За мной закрылись двери. Он ввел меня в другую комнату, но без грубости, без применения силы. Затем мужчина помахал мне рукой и ушел, оставив меня в белой комнате.

Посредине был железный стол, множество шкафов и инструментов, уколы, пилы, скальпели. Я посмотрела в окошко, никого. Даже паника не успела накатить, как дверь открылась с тяжелым скрипом. Зашел немецкий врач и натянул перчатки спешно на руку. Затем бормотал что-то, готовил ампулу. Вот оно что…Густав меня специально сюда завел, дал хлеба, как бы бросил кусок перед смертью, чтобы запереть тут?

Прислонилась к двери, начала дергать за ручку двери, и силы появились, не последние, истошный крик вырвался. Когда шприц оказался в руках у врача, я начала действовать. Я уже не думала ни о чем, я подбежала к столу и выхватила скальпель. Врач выругался, нажал кнопку и прокричал «Грет!».

Грет не заставил себя долго ждать, в кабинет зашел мужчина с оружием, вдвое больше чем я. Пока человек в белом халате подготавливал стол, Грет попытался меня насильно натащить на тот стол, но я подбежала к столу, выхватив еще и пилу.

Подняла ее перед собой, не сводя с мучителей глаз.

— Пошли вон, твари, я вам так просто не сдамся! Хватит с меня! — Я махнула пилой и полилась первая кровь врача из руки.

Грет двинулся на меня, выхватив пилу, заломил руки ловким движением, затем так же ловко уложил на стол, начал пристегивать мои ноги, принялся за руки, но у меня еще остался скальпель. От истерики я не видела, куда машу руками, но неожиданно услышала крик врача, и почувствовала на коже теплую жидкость. Я открыла глаза, немец стоял передо мной, держась за горло, из которого фонтаном хлестала кровь, разливаясь в стороны, я вся была в крови, она брызгала на стены, пол, стол, на мое лицо. Белый кабинет окрашивался в красное месиво. А врач орал, смотря бешено на меня. Я тем временем этим же скальпелем разрезала на ногах веревки.

— Уйди! Иначе я и тебе глотку перережу, немедленно открой дверь! — Я оказалась у его уха.

Он задрожал, а я из последних сил пыталась унять дрожь в голосе и коленях.

— Открой, я не шучу!! — Он дрожащей рукой нажал на кнопку под столом, тяжелая железная дверь со скрипом отворилась. Я убрала скальпель от его лица, а затем, что-то мной скомандовало, не задумываясь, я всадила скальпель в его горло по самую рукоятку.

— Это вам за Аню, су*и, а за маму я еще отомщу. — Буквально выплюнула эти слова я. И направилась к выходу.

У дверей показался перепуганный Густав, я выхватила ту самую пилу, залитую кровью Грета, и подошла к парню, абсолютно без эмоций. Да, я готова была и ему перерезать глотку, легко.

— Значит так, строй из себя моего заложника, иначе я тебе отрежу что-то! Я выйти хочу, ясно? А ты пойдешь со мной. И мне все равно, что будет дальше!

— Тогда возьми шприц, скажи, что там мощный яд. — Он выхватил первый попавшийся шприц. Аккуратно взял у меня из рук пилу, посмотрел на трупы, а затем снова на меня.

— Как в тебе силы хватило? — В его взгляде читалось восхищение.

— Это не сила, это ненависть. — Он улыбнулся, взял шприц, вколол в свою шею, но лекарство не вводил.

— Моя жизнь в твоих руках, Соня, помни, что я тебя спас. — Он слегка улыбнулся.

— А еще я помню, что мои родные убиты, а ты меня бросил извергам халатах. — Я взялась за шприц, и мы вышли.

Это, наверно, комично смотрелось, маленькая девочка держит под прицелом взрослого немецкого солдата, хотя сама еле до шеи достаю. — Теперь позови своего папу, пусть он даст нам машину. Да, точно, машину. Любую.

— Ты сумасшедшая. — В его голосе читался смешок. — Найн! — Выбежали воины, с ружьями в готовности. За ними и отец.

— А теперь переводи. Любое движение, и я впущу в его организм яд. — Густав переводил, еще и испуганный голос подделал. Его отец уничтожающе посмотрел на меня.

— Чьего ты хочэшь? — Спросил он.

— Машину, я хочу уехать отсюда! Как можно скорее, иначе он труп, можете зайти в кабинет, где меня бросили, там лежит в своей крови врач и охранник. Еще вопросы? — Он сверкнул глазами, тяжело вздохнул, но издал приказ. Ружья опустили. Рука затекла, я все еще держала шприц. Тяжело доставать до самой шеи, но я не думала сдаваться, именно в этот момент во мне была храбрость, а еще…я ощущала поддержку, хоть и практически неуловимую.

— Густав, мне плохо, я сейчас потеряю сознание. — Я осознала содеянное только сейчас, шок ушел и я поняла, что натворила. Я лишила жизни людей, я убила человека, уподобилась немцам.

— Держись, еще немного — Шепнул он мне в ответ. — Скоро все закончится, держись.

— Машина готова. — Прошипел генерал, из их разговора я поняла, что он у них главный. Значит я не ошиблась пленником.

— Открывайте двери и все идите вперед, выстрелите, зарежете, я из последних сил нажму! — Я прошла к выходу, хромая и шатаясь, ноги отказывали, руки не слушались, но я шла.

Яркий свет слепил глаза, Густав аккуратно взял меня за руку, чтобы я продолжала идти, не упала. И вот сотня немцев смотрят на меня с ужасной злостью, каждый готов разорвать, но ждут приказа. А приказа не последовало, пока я не села с Густавом в маленькую военную машинку.

Я выиграла этот бой, я выжила сегодня.

3 августа 1941

Легкий ветерок играл с моей кожей, слегка цепляя ссадины. Я открыла глаза, морщась от солнца. Прикрыта тугой армейской курткой. Не заметила, как уснула, слегка потеряв бдительность. Но не было страшно, спокойствие, пугающая тишина, даже выстрелов не слышала, или была такой уставшей…

Я привстала, оглянулась и рассмотрела какое-то поле, рядом небольшой исхудалый сарайчик, и больше ничего. Тишина вокруг, тепло и ясно, только дымом очень пахнет. Я посмотрела на Густава и невольно улыбнулась. Он уверенно вел машину, даже глаз не сомкнул за ночь.

— Мне сон такой страшный приснился. — Я привстала, поняла, что практически оголенная и смущенно прикрылась нацистской курткой.

— Знаю, когда впервые убил человека, тоже думал, что все это мне снится. Он подошел ко мне и укутал в свою шинель плотнее, она доставала мне до колен. Но теплее становилось не от одежды, от его взгляда, даже пришлось отвернуться, чтобы еще больше не смущаться. Не могла я спокойно смотреть на него, будто на солнце, хочется посмотреть, но боишься обжечься. — Ты дрожишь..

— Не от холода, от воспоминаний, от страха. Мне страшно осознание, что я убийца. — Я поежилась, он обнял меня, это было так дико, так неправильно, но безумно приятно.

Я действительно только сейчас осознала, что натворила. Я забрала жизнь, хоть и не давала ее. Я убила человека, уподобившись фашистам, я пролила кровь. А самое страшное, что в тот момент не сожалела, я готова была растерзать каждого. Я не человек, я зверь..

— Это война, здесь не время думать о морали. — Я немного отстранилась.

— Не нужно меня обнимать, хорошо? Посмотри на меня, я же враг, еврейка, худое замучанное создание, абсолютно без волос на голове, Боже, уродина, и внутри я чудовище. — Я опять присела. Густав вздохнул тяжело.

— Нет, чудовище это я. Мой отец генерал, с детства я был приучен к нацизму, наша идеалогия — чистая раса. Меня учили любить арийцев и ненавидеть недостойных, портящих кровь. Я ненавидел до фанатизма, когда мне было 14, я избил камнем до смерти еврейского мальчика только потому, что он не понимал моего языка. Я бил беспощадно и с наслаждением. И на войне готов был сражаться за истину. Но, как выяснилось, это не мои идеалы, не моя истина. Не моя жизнь. А потом я увидел добро от человека, от которого совершенно этого не ожидал, однажды в мае. И я не видел твоей еврейской внешности: черных глаз, смуглой кожи и темных волос, не замечал оболочку, ты нечто новое для меня. Изменила мировоззрение чудовища, и это чудо. — Я слушала его слова, словно мелодию, как бальзам на душу.

Но все равно ближе не подошла. Я не могла разобраться в себе. Он был мне с каждой минутой все ближе, он врывался в мой мир и становился родным, он рядом, немец. убийца. враг. Но меня в этот момент не волновало. Был он, он рядом, и раны в этот момент не болели и не боялась себя такой показать.