В библиотеке как ни в одной другой комнате царил невообразимый беспорядок. Мерайя остановилась в дверях, не решаясь войти. По совести говоря, трудно было ожидать иного. Даже проворному коту с трудом удалось бы пролезть сквозь груды коробок. Мерайя вздохнула.

— У них был… — она колебалась, не в силах вспомнить нужное слово — precettore, а, учитель.

— Может быть, гувернер? — предположила Кэрри.

— Да. Гувернер. — И снова Мерайя развела руками. — Бедняга.

Наверху, в дальнем конце главного коридора, она показала Кэрри две комнаты — теперь совершенно пустые — которые когда-то принадлежали ей.

— В одной я спала, в другой — просто отдыхала, когда была свободна. Мне было хорошо тогда. — Она улыбнулась. — Они никогда не оставляли меня одну. Никогда.

У двери в башенную комнату она внезапно остановилась.

— Я знаю эту комнату. Нет нужды заходить туда.

— Ну, пожалуйста, Мерайя, там есть кое-что, что мне очень хочется вам показать.

Но Мерайя заупрямилась. Ее явное нежелание переступить порог озадачило Кэрри.

— Здесь жил Леонард, не так ли?

— Si.

— Большинство книг на полках подписаны его именем. — Кэрри отворила дверь. — Взгляните. Вот та самая вещь, которую мне хотелось вам показать. — Она подошла к каминной полке и взяла статуэтку. — Это бабушка, правда?

Мерайя кивнула. На мгновение Кэрри показалось, что лицо Мерайи дрогнуло. Она часто заморгала, чтобы остановить слезы. Но когда старушка заговорила, в голосе не было и следа волнения.

— Леонард с ней никогда не расставался.

— Я так и думала и поэтому не стала упаковывать ее с остальными вещами. Я возьму ее себе. На память. У меня рука не поднимется продать ее.

— Хорошо, что ока останется у тебя.

— Может быть, вы хотите взять что-нибудь? Какой-нибудь сувенир на память?

Мерайя покачала головой.

— Нет. У меня еще живы воспоминания, а больше мне ничего не нужно. — Она стояла, окидывая комнату печальным взглядом. — Больше мне ничего не нужно, — тихо повторила она.

Пока они бродили по дому, имя Лео ни разу не было произнесено. И только когда они уселись на веранде со стаканами прохладного лимонада, Мерайя неожиданно спросила:

— Ты чувствуешь себя лучше?

Кэрри грустно улыбнулась.

— Нет, — ответила она. — Не лучше. Не думаю, что когда-нибудь мне будет хорошо.

Мерайя недовольно покачала головой и пробормотала что-то по-итальянски.

Не в состоянии сидеть спокойно, Кэрри поднялась и подошла к балюстраде.

— Дело не в том, что я не пытаюсь забыть, — сказала она, — я стараюсь не думать о нем. Просто не могу поверить, что он ушел навсегда, что я никогда не увижу его. Он любит меня. Я знаю, любит. И я люблю его.

— А та, другая?

— Анжелика? Ее зовут Анжелика. Я не знаю… ничего не понимаю. Все, что я знаю, так это то, что люблю его. Помани он меня пальцем — пошла бы за ним на край света. Ничего не могу с собой поделать.

Она услышала, как старушка горестно вздохнула за ее спиной.

— Я понимаю, то, что вы сказали мне недавно, это верно. Это грешно. Грешно перед людьми и перед богом. Но… — она обернулась, чтобы посмотреть старушке в глаза. — Мерайя, разве вы никогда не любили? Разве вы не понимаете, о чем я говорю? Я не властна над собой. Словно он владеет мной полностью — и душой и телом. Мы — как две половинки одного целого. Можете вы меня понять? Грех это или нет — не имеет значения.

— Si, я понимаю, очень хорошо понимаю.

Кэрри услышала скрип повозки и посмотрела вниз.

— А вот и ваш племянник.

Мерайя тяжело вздохнула и, глянув искоса на Кэрри, проговорила.

— У меня есть кое-что для тебя.


Когда повозка скрылась за поворотом, Кэрри принесла дневник на кухню и положила его на стол. «Читай его внимательно, — наставляла ее Мерайя, — и вникай в смысл». Она ничего не объяснила Кэрри и не стала извиняться, что скрывала дневник, но Кэрри и не ожидала этого. Она постояла, задумчиво теребя кончиками пальцев кожаный переплет.

Читай его внимательно и вникай в смысл. Что Мерайя подразумевала под этим? Она открыла дневник на первой странице. Начальная запись была сделана в Лондоне.

«Дождь, дождь, ничего, кроме дождя! О, как я тоскую по голубым небесам Италии! Изморось, изморось, изморось! Где вы, грозовые ливни в горах?» Позади нее тихо, еле слышно скрипнула кухонная дверь.

Затаив дыхание, она медленно обернулась.

Именно в тот момент, когда ока меньше всего ожидала, появился Лео.

В комнате повисла долгая тишина. Потом они бросились навстречу и сжали друг друга в объятиях. Их поцелуи были лихорадочными и исступленными.

— Кэрри, Кэрри. Моя любимая, любимая, любовь моя, прости, — шептал он, уткнувшись в ее волосы. — Прости, прости, прости! — Его руки так крепко сжимали ее, что она едва могла дышать.

Она не могла вымолвить ни слова. Лишь прильнула к нему, прижав мокрое от слез лицо к его плечу. Он здесь, он снова рядом!.. Ощущение его близости — такое знакомое и такое волнующее — как всегда вызвало у нее дрожь. Он взял ее рукой за подбородок и поднял ее лицо к своему.

— Ты плачешь, моя любимая? Не плачь, пожалуйста, не плачь.

— Я еще никогда не плакала так много, — пожаловалась она. — Никогда.

Он опять поцеловал ее, но на этот раз медленно и очень нежно, и еще сильнее сжал в своих объятиях.

— Я хочу любить тебя. — Он вытирал ее мокрое от слез лицо. — Я хочу любить тебя прямо сейчас. Дай мне осушить твои слезы и снова сделать тебя счастливой. Пожалуйста. Я хочу тебя.

— Да, — прошептала она. — Да.


Ночь сгустилась до бархатной черноты, и горы замерли в сонном оцепенении. Ласковый ночной ветерок, напоенный ароматом цветущей магнолии, шелестел шторами открытого окна.

Они любили друг друга, и Кэрри опять плакала, но это были уже иные слезы. Снова и снова их губы сливались в жадном поцелуе, руки ласкали самые потаенные места в неистовом самозабвении страсти. Кэрри было безразлично, что кто-нибудь может осудить их любовное безумие, как проявление безнравственности. Все для Кэрри потеряло смысл, все, кроме восторга наслаждения и неистовства самоотдачи. А Лео все не мог насытиться ею. То нежно, то с неистовой страстью, то добиваясь своего ласками, то овладевая ею грубоватотребовательно, он вновь и вновь подчинял ее себе. Но Кэрри, вне себя от счастья, не противилась. Сокрытые мраком ночи они лежали тесно сплетясь телами, их неистовое дыхание смешалось в сладкой истоме. Прошлое и будущее слились воедино. То, что произошло с ними, и то, что еще произойдет, стало неважно. Только упоительное настоящее, только ненасытная жажда любви, только радость от того, что они снова вместе.


Оно не могло продолжаться вечно, это исступленное забвение. Наступил рассвет, а с ним — осознание того, что реальность существует и придется смотреть ей в лицо, что существуют вопросы, которые требуют ответа и объяснений. Они лежали, открыв глаза, и наблюдали, как узкая полоска света за окном становится все шире. На грушевом дереве возле кухонной террасы сонно запела первая птица.

— Почему ты вернулся? — спросила Кэрри.

Его дыхание было спокойным и ровным.

— Потому что люблю тебя, — ответил он. — Потому что хочу тебя. Потому что не моху вынести разлуку с тобой. — Он оперся на руку и посмотрел на нее сверху вниз. — Потому что умираю от желания быть с тобой.

— Тогда почему ты оставил меня?

Он пристально всмотрелся в ее лицо.

— Потому что я тебе не пара. Я боюсь, что доставлю тебе неприятности. Потому что есть Артур, Англия. А главное — я никогда никого не любил так, как тебя, и это пугает меня больше всего.

— А как же Анжелика?

— С Анжеликой все кончено.

— Вот как? Почему?

— Мы поссорились. — Опущенные густые ресницы скрывали выражение его глаз.

— Из-за чего?

— Из-за тебя. Я сказал ей, что возвращаюсь к тебе.

— Ты уверен, что она опять не последует за тобой?

— Да.

Она провела пальцем по его губам.

— А если она снова здесь появится?

— Я уже сказал тебе — нет.

— Что мы теперь будем делать?

Сколько раз она задавала себе этот вопрос.

— Не знаю. Уверен только, что не могу жить без тебя. Мне необходимо видеть тебя, сжимать в объятиях и знать, что ты тоже любишь меня. Если ты вернешься в Англию, я последую за тобой. Я не позволю тебе оставить меня. Я должен видеть тебя, даже если мне придется для этого умереть! Хоть раз в неделю, в месяц, в год, все равно! Я слишком сильно люблю тебя. Но я буду — я должен видеть тебя, моя любимая.

— Не говори так. — Она закрыла глаза. — Пожалуйста, не говори.

Он наклонился, чтобы поцеловать ее.

— Тебе придется выбирать, любовь моя. Тебе придется сделать свой выбор.

— Выбор? Какой же у меня выбор? Ты знаешь, о чем я мечтаю… Чтобы у меня был этот дом, И ты. Но по тому же самому закону, по которому Беатрис лишила тебя наследства, дом принадлежит не только мне, но и Артуру. А он ни за что не оставит мне дом, я знаю. Он никогда на это не пойдет. Как я буду жить, если все-таки сделаю это? У меня ничего нет. Ничего своего. И даже ты… — она отвернулась. — Я знаю, ты любишь меня, но в действительности ты тоже не мой. Разве это не так?

Он спрятал лицо в теплых прядях ее волос, что прильнули к нежному изгибу шеи.

— Какой сегодня день? — спросила она немного позже.

Он пошевелился.

— Четверг. Нет. Пятница.

— Проклятие! Сегодня приезжает сеньор Беллини.

— Когда?

— Днем. Около трех.

Он коснулся ее рукой.

— Тогда у нас еще есть время…

Неожиданно для себя она засмеялась, пытаясь вырваться от него.