Не могу оторвать взгляд. В штанах тесно. Я забыл, когда заводился вот так, с полуоборота. С одного прикосновения. Шикарные, идеальные соски. Крупные, торчащие, литые. Хочется потрогать их руками. Мять. Зажимать. Перекатывать.

Она ловит мой взгляд, запечатлённый на её сосках, испуганно шарахается в сторону, бормочет «пожалуйста» и пятится, пятится задом. Я мог бы сгрести её обратно. Взять за шкирку и подчинить. Сделать то, к чему меня подталкивали инстинкты. Но не стал. Пусть. Беги, деточка, переставляй ножки.

Вычеркнуть и забыть. Эпизод. Мелкий штришок. Как царапина на грифельной доске. Две царапины. Чёрт. Смотрю ей вслед. Провожаю глазами. Вижу, как застёгивает куртку, дышит ртом на озябшие ладони, осматривается по сторонам и решительно направляется к торговому центру. А это уже интересно.

Шаг. Ещё шаг. Как маньяк за своей жертвой. Неосознанно, следуя только инстинктам. И даже когда понимаю, что слежу, не останавливаюсь. Внутри разгорается пожаром азарт. Зов хищника. Рефлекс охотника, выслеживающего добычу.

Осматриваю объект сзади. Оцениваю. Взвешиваю. Сопоставляю. Среднего роста. Ладная. Пропорциональная. Красивая попка - упругая и округлая. Длинные ноги. Ничего не говорящие параметры. Зато на моей груди - горящий след от острых камешков, что процарапали, выжгли две неровные параллельные линии. Заставили поднять шалашом штаны и повели за собой.

Вздрагиваю, но не от холода. От острого, слишком яркого приступа вожделения. В такие моменты отключаются мозги, а работает лишь животное чутьё.

На минуту от слежки меня отрывает телефон.

- Да, дорогая. Нет, крошка, - мне всегда удаётся этот ровный тон. Но та, что сейчас по ту сторону телефона, не улавливает иронии. Настолько тупа, что не различает нюансов, пока танком по ней не проедешься. - Не стоит меня ждать сегодня. Ты, как всегда, мудра и прекрасна в своей сдержанности. Хвалю тебя. Не издеваюсь. Как ты могла так подумать обо мне?

Под конец разговора, видимо, что-то щёлкнуло в её прекрасной головке. Догадалась? Замечательно. Выслушиваю мягкие упрёки и лёгкую капризность, отстранив трубку.

Уже нажав «отбой», понимаю: нужно вычеркнуть этот номер навсегда. Поставить в «игнор», занести в чёрный список. Но перед этим откупиться, сделать широкий жест. Нет, не успокоить совесть - у меня её нет. Просто из любви ставить красивые жирные точки. Взять финальный аккорд. Овладеть ситуацией и умело нажать на нужные кнопки, которые легко успокаивают уязвлённое женское самолюбие.

Всех своих баб я бросаю сам. Уверенно. Без сожалений. Все они куклы в моих руках. Одеваю. Раздеваю. Пользую. Надоедают. Выбрасываю.

Все они потом прекрасно устраивают свою жизнь. Без меня. А я ищу новые игрушки, чтобы развлечься. В тридцать шесть поздно менять свои привычки и предпочтения.

Женщины быстро приедаются. Становятся пресными. Не возбуждают. Меня трудно удивить. Ещё труднее зацепить. Слишком их много вокруг. Как на рынке: взял, взвесил на руке, подумал. И часто это не порыв, а всего лишь выбор. И редко, когда вот так, чтобы в штанах ёкнуло.

Телефонный звонок немного тушит пожар в паху, но ничуть не сбивает желание преследовать. У этой девушки с сосками нет шансов. Я никуда не спешу. Кручу телефон в руках. Нажимаю на вызов.

- На сегодня свободен. Оставь машину на парковке, - отпускаю водителя и вхожу в торговый центр.

Ищу глазами куртку «вырви глаз». Ну конечно. Куда ещё могла пойти девица с торчащими сосками? Только в магазин за лифчиком. Или трусов на ней тоже нет? Кажется, можно развлечься по полной, ведь «Идиллия» - это мой бутик.

В предвкушении вздрагивают плечи и напрягается до каменных кубиков живот. В штанах снова тесно. Чёрт побери, как же это сладко!


3. Виктория

«Идиллия» встречает меня равнодушной противокражной системой, стройными рядами лифчиков благородных расцветок и приторно вежливыми продавщицами.

Они как приклеенные следуют за мной от стеллажа к стеллажу: то ли бдят, чтобы я чего-нибудь не стащила, то ли делают вид, что готовы расшаркаться по первому требованию. И чем дольше я хожу, скользя глазами по строгим балконетам и вызывающим пуш-апам, тем лица двух нимф из райских кущ этой «Идиллии» становятся непроницаемей.

- А есть у вас что-нибудь э-э-э... простое? - первой сдаюсь я в этой молчанке.

- Это, простите, какое? - вздёргивается хищный как у птицы нос одной из нимф, той, что постарше, с серым глянцевым маникюром в стиле «кошачий глаз». - Такое мягкое хлопковое для вашей бабушки?

- Это такое без косточек, без поролона, удобное, дышащее, - тоже тяну губы. Не настроена я сегодня на вежливость. Ох, не настроена! Но на первый раз сдерживаюсь.

- Вот, обратите внимание. Изделия французских дизайнеров отличаются простотой и изяществом, - подключается вторая, моложе, и показывает своими идеальными розовыми ноготками направление.

Я плетусь. Что делать, лифчик-то нужен.

- Шён-н-тель, - гундосит она, перебарщивая с прононсом.

То ли меня сейчас как-то изысканно оскорбила. То ли сказала «Отвали!» своей клювоносой напарнице.

- Шён-н-тель - это семейная компания, основанная ещё в девятнадцатом веке. Бельё этой марки стало символом высокого качества и истинного парижского стиля, - заученно жуёт она и суёт мне под нос тонкий белый бюстгальтер на широких лямках. К нему в пару прикреплены труселя парашютного размера. Издевается, падла!

- Спасибо, да, моей бабушке, непременно бы понравилось. Жаль, что она умерла. Слава богу, не от вида этих панталонов. Я хотела бы что-нибудь себе. И можно изготовленное братьями нашими меньшими - китайцами. Хотя, пожалуй, - я сдёргиваю с вешалки вполне приличный бордовый комплект, - вот это пойдёт.

- Тогда давайте примерим, - сопровождает меня девушка за шторку и даже мило улыбается. - Действительно, надо же с чего-нибудь начать.

Бельишко нежненькое и глазомер у меня неплохой - село отлично на обе мои крепкие двоечки. Только одно «но»: куда ж пойду я в таком прозрачном кружеве? На работу не наденешь - всё как на ладони, под футболку - жалко, под свитер - колется.

- Вот ещё есть Блюбелла. Английский бренд, - просовывается моя змея-искусительница с какой-то тряпочкой в щёлку занавеси, получая разрешение. - Вы худенькая, вам пойдёт. Это бельё использовали на съёмках фильма «Пятьдесят оттенков серого», - добавляет она уже из-за задёрнутых кулис.

- В смысле, уже носили? - бубню ей вслед.

И с ужасом смотрю на перекрестья лямок - я никогда не разберусь, как его надеть.

- Спасибо! Мне бы что-нибудь поплотнее, не знаю, - я высовываю нос и замираю на полуслове.

О, боже! А он-то что здесь делает? Я понимаю, что просто стоит, облокотившись на противокражный терминал, но... какого чёрта! Мозолит глаза своим римским профилем, да где! В святая-святых женского пола - бутике нижнего белья.

А клювоносая уже тянет мне очередные кружавчики. С очередной легендой. Теперь о дружной итальянской дизайнерской семье из двух мужиков.

Я вредничаю. Не хочу выходить из кабинки. Я желаю, нет, требую, чтобы этого спартанца убрали. Он нервирует меня своим ростом, своими мышцами, своими запахами, которые я чувствую даже за бархатной шторой. На самом деле, я, конечно, ничего не требую, а жду, когда он уйдёт. Тяну время.

Но куча белья, которое я отвергаю, растёт. А он стоит.

Сдаюсь. Выхожу, натягивая куртку. Хотя мне жарко. Но голые соски дыбятся, в этот раз от стыда. У меня в руках единственный чёрный лифчик. И Вторая вежливо отстёгивает от вешалки отказные трусы.

- Да, только верх, - подтверждаю я и лезу в карман за деньгами.

- С вас семь тысяч четыреста девяносто девять рублей.

Я не округляю глаза, я становлюсь похожа на полярного филина. Даже меня пугает собственное отражение в зеркале за кассой.

- Так у вас же пятидесятипроцентная скидка?

— Это уже со скидкой, — замирает она, понимая, что не стоит класть этот лифчик в фирменный пакет.

— Нет, спасибо. Столько шарма сразу я, пожалуй, не потяну, — опускаю глаза, засовывая назад свои кровные, и пытаюсь ретироваться на выход.

Протискиваюсь в опасной близости от невозмутимого мужика. Но проклятая противокражная система взвывает, словно я наступаю ей на хвост.

— Девушка! — не кричит — скрежещет металлическим голосом Клювоносая. — Будьте добры, вернуться.

Бежать — глупо. Оправдываться — убого.

Зашибись! Сейчас меня ещё будут шмонать, как воровку.

Встаю ноги врозь, руки в стороны, как на утренней гимнастике. Задираю голову к потолку. Как унизительно.

— Ещё в задницу мне загляните, — оглядываюсь я, когда кошачьи коготки противно скребут по джинсовой ткани, проверяя карманы.

Спиной чувствую, как самодовольно ухмыляется мужик. Интересно, кого из этих двух надменных сучек он трахает? Чувствует он себя здесь явно как дома. Наверняка ту, что помоложе. Хотя самому явно под сорок. У неё и попка как орех, и кость тонкая. Хотя у клювоносой из выреза выпирает минимум пятёрка.

«Пятёрочка»! Как же я могла забыть! Лезу в карман куртки и достаю упаковку влажных салфеток, купленных в супермаркете. Отворачиваю запаянный сгиб. Так и есть — снова приклеенная металлическая пластина. Ведь попадала я уже с этими салфетками. Кладу упаковку на прилавок и с гордым видом прохожу сквозь такой молчаливый теперь металлоискатель. Мимо такого же безмолвного мужика.

— Девушка, вещи свои заберите. — окликает меня та, что с попкой. Хочется сказать: «в жопу себе засунь». Но я не такая,

— Оставьте себе. За труды! — я оборачиваюсь, делая пару шагов спиной. И вижу, как провожает меня тяжёлым, пронзающим взглядом этот двухметровый немтырь Всё та же прядь на глаза. Ну, вылитый Герасим. Му-му. Му! Му!