- У тебя что-то случилось?

- Нет, с чего ты взяла?

- Ты грустный.

- И ты тоже. Или мне мерещатся эти ещё не высохшие слёзы?

Опускаю глаза в тарелку. Я не могу ему сказать, но мне очень жаль продавать эту квартиру. У меня толком и не было времени обо всём подумать, остановиться, собраться с мыслями. Просто «надо» и всё. Но выходные - зло.

Я убиралась к приходу Стаса. И, пылесося старенький ковёр, вытирая пыль с бабушкиных слоников и заправляя продавленный диван, вдруг во всю силу почувствовала то, что себе до этого не позволяла: я люблю эту квартиру. Люблю эти высокие потолки. Боготворю эти книги, что бабушка собирала всю жизнь. Буду тосковать по этим родным стенам, за которыми всегда находила поддержку и утешение, заботу и помощь.

Никто никогда не любил меня так, как бабуля, никто не был близок мне настолько, не понимал так хорошо. Эта квартира не просто квадратные метры. Это - долгие разговоры по душам, стихи испанских поэтов, старомодная шаль с кистями, пасьянс на потёртой скатерти, тяжёлые перстни на морщинистых руках. Как я буду без этого жить?

Зря он спросил. Выпиваю залпом колючий напиток из своего бокала, чтобы не расплакаться.

- Не хочешь продавать квартиру?

Мотаю отрицательно головой.

- Тебе кажется, что ты продаёшь бабушкину память? - накрывает он мою руку своей тёплой, такой уютной ладонью. - Но на самом деле это не так.

Я боюсь поднять на него глаза. И это он тоже понимает. Тянется через стол, и, погладив легонько по щеке, приподнимает моё лицо за подбородок.

- Всё, что ты хочешь запомнить, ты запомнишь и так, - у него просто бездонный, проницательный, чистый взгляд. - А всё, о чём хочешь забыть, уже не напомнят эти стены. Так отпусти это. Просто отпусти. Это - кирпич и цемент, растрескавшиеся балки и скрипучие полы. И ничего больше. Это может сгореть, обветшать, превратиться в прах, или наоборот, неузнаваемо преобразиться после ремонта... или ты можешь просто отсюда уехать и никогда не вернуться. Твоя жизнь может измениться как угодно, но твоя память навсегда сохранит дорогие тебе воспоминания. Где бы ты ни жила, они не здесь, они навсегда с тобой.

Наверно, ему привычно сталкиваться с истериками передумавших клиентов. Но от его слов, а может, от шампанского мне действительно становится легче.

- Как бы мне ни было грустно, я не передумаю. Не переживай.

- Я не переживаю, - он снова наполняет бокалы. - Я не хочу, чтобы ты расстраивалась. Будешь смотреть на что можешь сменить эту жилплощадь?

- Уже?

- Ну, конечно. Показать? - и он тянется за своей папочкой.

Утягиваю его на диван, чтобы не ютиться среди тарелок.

- Смотри, здесь такой хороший район, зелёный, экологически чистый, - листает он снимки. - А здесь совсем рядом метро, буквально в двух шагах. Очень удобно.

Я даже оживляюсь, но потом мой рассеянный взгляд падает на цифры.

- Стас, это очень дорогие квартиры, я не могу себе ни одну из них позволить.

- Подожди, - на его лице непонимание. - Тебе ведь нужно всего около трёхсот тысяч. Ладно, пусть полмиллиона, но мы легко уложимся.

- Нет, Стас, нет, - усиленно качаю я головой. - Минус два миллиона минимум.

- Два миллиона?! - что-то мелькает в его глазах, кроме удивления. Испуг? Растерянность? Но потом словно приходит понимание. - Вик, скажи мне честно, во что ты вляпалась?

- Я задолжала одному серьёзному человеку.

— За что?

— Не важно. Стас, пожалуйста, — я глажу рукав его красивого пиджака. Он так близко. И так вкусно пахнет. — Я не хочу. Не могу говорить об этом. Я виновата. Сама. Сама и буду выкручиваться. Просто давай посмотрим другие квартиры.

— Вик, если мы вычтем два миллиона, то тебе даже на коммуналку не хватит.

Звучит как приговор. Но сегодня я, кажется, привыкла к плохим новостям.

— Мне ведь не обязательно покупать что-то сразу? — ищу я в его глазах поддержку, но он смотрит как-то…

Чёрт! Как же близко его лицо. Застывший взгляд. Неестественно замершие руки. Не сказанные слова… А потом его словно спускают с тормозов. И его губы впиваются в мои с таким исступлением, что из меня выбивает дух. А он целует ненасытно, неукротимо, запрокинув мою голову. И я не подчиняюсь его губам, я уже сама их ловлю — холодные, сладкие, будоражащие своей страстью, но ещё больше своей нежностью. Он довлеет, но не ранит, ведёт, но не подавляет, позволяя мне откликнуться, принять, почувствовать. Он такой новый, такой головокружительный, трепетный, чувственный, яркий этот поцелуй, что я забываю всё на свете, а больше всего о том, что он, кажется, когда-то совсем не так меня целовал.

— Стас, — я отталкиваю его руками. Нет, не потому, что мне плохо. Именно потому, что хорошо, но я не могу позволить ему большего. Словно я делаю что-то неправильное. Предаю сама себя.

— Прости, — он тут же отстраняется, смиренно подняв руки.

— Не извиняйся, — я пытаюсь справиться с дыханием. Стас тоже тяжело дышит. — Это ты меня прости. Я не могу. Правда, не могу.

— Вика, скажи мне правду, во что ты вляпалась? — в его глазах такая мука.

— Давай лучше выпьем, — деловито подскакиваю я с дивана. Собираю рассыпанные по полу фотографии, пока он тоже встаёт, наполняет бокалы. Протягивает мне один, и молчит, дожидаясь ответа.

— Зачем тебе знать? — кидаю на диван собранные документы. Делаю для храбрости большой глоток. — Правда, зачем? Это как-то повлияет на нашу сделку? Нет. Изменит стоимость этой квартиры? Нет. Облегчит мою жизнь. Тоже нет.

— Может, я просто хочу помочь?

— Ты не сможешь, Стас. Не сможешь. Да я тебе и не позволю. Ты и так очень много сделал для меня. Для меня, для Ленки, для Ваньки. Я не могу злоупотреблять твоим благородством. Просто не имею права.

— Мне кажется, ты очень ошибаешься на мой счёт, — буравит он пытливым взглядом. — Особенно на счёт моего благородства. И не ты одна. Что у тебя с Бергом, Вик?

— С Бергом? — в меня словно выстрелили. Как он понял? Что ему сказал Берг? — А откуда ты его знаешь?

— Он мамин сосед. Они живут в одном подъезде. Вик, ты же из-за него продаёшь квартиру? Вы же не вчера познакомились? Ты от него вышла первого января?

— Стас, — я делаю шаг назад.

— Только не ври мне.

— Стас, это тебя не касается, — ещё один шаг назад под его немигающим взглядом.

— Уже касается. Меня теперь всё касается. Это ему ты должна эти деньги? — наступает он.

— Ему, но это неважно, — я упираюсь спиной в стойку. — Я продам квартиру, отдам ему деньги и уеду, если у меня всё получится.

— Вика, я хочу помочь, — забирает он бокалы, и едва они исчезают где-то на полке, прижимает меня к стеллажу. — Искренне хочу. Ты напугана. Растеряна. Ты делаешь глупости, Вик, — медленно ведёт он пальцами по лицу, по шее, спускается вниз. И его учащающееся дыхание не предвещает ничего хорошего.

— Знаешь, если ты действительно хочешь мне помочь, — впиваюсь я дерзким взглядом в его глаза. — Женись на мне.

Он моментально трезвеет.

— Что?!

— Нет, не по-настоящему, — мне даже жаль его — настолько он обескуражен. — Фиктивный брак. Просто печать в паспорте.

— И как это тебе поможет? — не сразу, но приходит он в себя. Отодвигается. Убирает руки.

А быстро это, оказывается, работает. Позвала замуж — и разом всё перехотел.

— Я получу работу за границей и уеду. На полгода минимум. Может, дольше. Мне без штампа в паспорте рабочую визу не дают.

— Серьёзно? — засовывает он руки в карманы, и я наконец вздыхаю с облегчением. Что-то напугал меня не на шутку его напор.

— Если хочешь, считай это ещё одним деловым предложением. Подпишем контракт, что я ни на что не претендую. А когда уеду, даже раньше, когда оформлю все документы, разведёмся, — преданно заглядываю я в его ясные, как родники зимой, глаза.

Он шумно выдыхает и садится. Ерошит волосы.

— Я оплачу твои услуги, — бросаю я последний аргумент. — Сколько скажешь.

— А жить ты потом где будешь, когда вернёшься?

— Я добавлю к той сумме, что останется, то, что заработаю, — сажусь я подальше от него на краешек дивана. — Я умею жить очень экономно, а там обещают хорошую зарплату. И куплю что-нибудь не коммунальное. Пусть маленькое, пусть даже в плохом районе, но только своё.

— Ты и правда Беда, — вздыхает он и встаёт.

— Я знаю, — улыбаюсь натянуто.

— Я могу хотя бы подумать?

— Конечно, — оживляюсь, словно он уже сказал «да». — Только не очень долго. Месяц очередь в ЗАГСе, да ещё мне нужен до марта запас.

— Ты думаешь, мы продадим твою квартиру до марта? — собирает он в папку свои бумаги.

— Мы постараемся, — уже почти умоляю я. — У меня нет другого выхода, Стас. Работу здесь мне, благодаря всё тому же Бергу, не найти. Если ты знаешь его хоть маленько, то, наверно, представляешь, на что он способен. И в тюрьму мне садиться совсем не хочется.

— К сожалению, представляю, — вздыхает он совсем тяжело, уже направляясь в прихожую. — Спасаешься бегством?

— Боюсь, что другого выхода у меня и нет, — едва поспеваю я за ним.

— Прости, Вик, мне пора.

— Конечно, — я сама подаю его пальто. — До связи?

И он так долго медлит, прежде чем что-то мне ответить, что сердце моё уходит в пятки. Я опять всё испортила.

— Я сам позвоню, — бросает он в дверях почти небрежно. — Спасибо за ужин!

— Спасибо и тебе, — шепчу я, когда дверь за ним уже закрывается.

Не удивлюсь, если его звонок так и не прозвучит.

Не удивлюсь, если никогда его больше не увижу.


40. Алекс

Снег стелется по двору позёмкой, бьётся в окно кабинета колючими брызгами, бросается на прохожих злыми вихрями.