Блейк договорился встретиться с отцом в Университетском клубе (или, как он называл его, в «У») за завтраком, что странно — он не мог вспомнить ни одного совместного завтрака со времен своего раннего детства. Если подумать, то Блейк не помнил, чтобы отец вообще поглощал что-либо, кроме утреннего кофе.

«Может, лучше выпьем?» — предложил он, когда они созванивались ранним утром, и Блейк чувствовал себя так, словно ему на нос наступило какое-то крупное животное.

«Нет, не выйдет. К семи вечера я должен быть в черном галстуке, чтобы в этот безбожный час присутствовать на влетающем мне в копеечку ужине совета попечителей музея, который состоится на борту частного самолета, по пути в Сан-Вэлли. — Блейк представил себе, как сидя за бесконечно длинным столом, можно подумать — протяженностью в километр, отец упирается лбом в кулак. — Неужели так сложно позавтракать? Я ведь знаю, что тебе не нужно быть в офисе раньше десяти утра».

Всякий раз, когда Блейк входил в Университетский клуб, построенный в 1900 году легендарным архитектурным бюро «Макким, Мид и Уайт» (которые, кстати, спроектировали и офисное здание отца), он словно переносился в старый Нью-Йорк, когда колонки слухов были элегантными и светскими, а упомянутые в них события действительно что-то значили. Тогда не было ни веб-сайтов, ни телевидения, которые рвут друг другу глотки, чтобы поскорее раструбить новости про всех и вся.

«Я — представитель вымирающего вида», — с легкой гордостью всегда думал Блейк, подходя к синему навесу над входом в клуб.

В просторном фойе, украшенном золотыми листьями и изображением старых банкнот, он высматривал отца. Из теней мраморного холла возник человек в темном костюме и объявил Блейку, что отец ожидает его в комнате наверху. Блейк вспомнил, как этот самый распорядитель изгнал отсюда Бетани за то, что она была в джинсах, хотя она кричала, что это штаны от Джеки Джонсон и стоят они триста долларов.

Отца в его обычной официальной униформе — черный костюм, белая рубашка и галстук от «Гермес» — Блейк нашел у стола для игры в нарды. Он листал «Уолл-стрит джорнал» и выглядел бледнее обычного.

— Марку Риду сегодня сделали обалденный минет, — указывая на статью Джастина Катца, произнес он, когда Блейк приблизился. — За такую статью он ему, наверное, квартиру купил или что-то в этом роде. Но теперь он подставился. Глупый поступок для такого умного человека.

Блейк заказал кофе и омлет. Напротив отца лежал нетронутый круассан; отец заказал второй эспрессо и продолжал сидеть со скрещенными на груди руками. Когда официант мягко предложил «воспользоваться» шведским столом, отец окатил его ледяным взглядом.

— Я что, выгляжу так, что мне необходимо воспользоваться шведским столом? — спросил он.

Стивен Брэдли уважал порядок, систему и соблюдение границ. Шведские столы нервировали его.

Его губы превратились в узкую серую полоску.

— То, что о Марке пишут столь лестные статьи, отразится на всех нас — отрицательно отразится. Сначала попало Стенли, сейчас попадет Марку.

— Любое упоминание в прессе — хорошая вещь, — парировал Блейк, насыпая в кофе сахар, хотя сам не верил в сказанное. Ему просто нравилось злить отца.

— Не в случае с Уолл-стрит. По мне, никакая пресса не полезна, когда твои бухгалтерские отчеты начнет инспектировать налоговая и комиссия по ценным бумагам — они проверят все до мелочей и вытянут все секреты на потеху миру. Ты представляешь себе, как плохо это может отразиться на мне?

И как же это может повредить отцу? Отец оглядел тихую, как библиотека, комнату и испытал видимое облегчение оттого, что знакомых вокруг нет. Он приходил сюда, когда не хотел быть узнанным или когда встречался с друзьями, которых уволили или находящимися под следствием. Друзья, с которыми надо встретиться и продемонстрировать солидарность, но лучше так, чтобы вас вместе не видели. С такими, как Марта Стюарт и Денис Козловеки, которые наделают переполоха в зале «Времен года», но, Стивен уверен, еще поднимутся до самых вершин.

— Блейк, — произнес он, упершись взглядом в сына, — мне необходима помощь.

— Снова заказать столик?

Губы отца сжались так сильно, что стали почти белыми.

— Мне нужно, чтобы ты немедленно сообщил мне, если кто-либо из репортеров начнет задавать вопросы о Марке.

— Не хочешь сказать мне, зачем тебе это нужно?

Отец расслабил рот — губы вновь налились кровью.

— Меньше знаешь — лучше спишь. И я тоже.

Что же — по крайней мере, откровенно.

— И что мне отвечать, если меня спросят об этом деле?

Отец приканчивает еще один эспрессо. Выражение его лица такое же, как в тот день пятнадцать лет назад, когда он объявил ему о разводе с матерью. Блейку уже было об этом известно. Когда он приехал на каникулы на День благодарения в отель «Карлайл», на столе в прихожей лежали два пухлых конверта из разных юридических бюро — каждый был адресован одному из родителей. Отец вот-вот должен был получить партнерство в фирме, а все партнеры бросали своих жен прямо перед получением новых должностей. Так гораздо дешевле, а вторые жены охотнее подписывают грабительские условия брачных контрактов.

— Говори, что ничего не знаешь, и это будет правдой. Затем немедленно звони мне, чтобы я смог быстро отреагировать. В планах — сила.

Отец всегда был падок до планирования всего.

— Все обойдется? — спросил Блейк, хотя сам вопрос подразумевал, что ничто не обойдется — уже не обошлось.

— Да, несомненно. Я просто хочу обезопасить себя. Этот Джастин Катц из «Джорнал» хочет взять у меня интервью на тему «Видные коллекционеры Уоллстрит». Видимо, это Марк подкинул ему идею интервью, потому что бахвалился своим новым Дэмьеном Хирстом.

Стивен отпил глоток воды и поморщился, когда вода, видимо, попала на больной зуб. Хорошие от природы зубы за деньги не купишь.

— Теперь этот писака хочет задать мне вопросы, на которые у меня нет желания отвечать.

Омлет не лез Блейку в горло. В памяти вдруг отчетливо всплыло воспоминание, как прошлой зимой отец спешно переправлял коробки с картинами, которые, скорее всего, были куплены с подачи Линдси, в аэропорт Сан-Вэлли в Айдахо, чтобы потом на самолете, совладельцем которого он был, везти их в Нью- Йорк, а затем развесить в саутгемптонском доме. А летом Линдси еженедельно закатывала приемы, чтобы похвастать двумя новинками: картиной Роя Лихтенштейна, изображавшей тонущую в море слез женщину, и автопортретом Энди Уорхола в черном и серебре, занявшими почти всю стену.

Блейк случайно разузнал о непонятных перемещениях коллекции — он приехал в отпуск с Бетани в Сан-Вэлли в тот день, когда звонил пилот, подтверждая отправку партии. Прислуги в тот момент в доме не было, и трубку снял Блейк. Он не говорил отцу, что приедет погостить, и с подозрением отнесся к беспокойству слуги по поводу его внезапного приезда, но тогда Блейк не стал заострять внимание на этом, так как слуги вечно беспокоятся по идиотским причинам — например, из-за того, что вместо заказанного отцом куриного супа с овощами был приготовлен суп-пюре из серого калифорнийского ореха.

«Будь добр, в следующий раз, когда соберешься приехать, предупреждай меня заранее», — сказал тогда отец. Его тон был таким же напряженным, как когда он договаривался об этом завтраке. Тон более красноречивый, чем все произнесенные фразы.

Блейк сделал глоток ледяной воды и ощутил, как остро реагирует чувствительный зуб на холод. Омлет застрял где-то между горлом и желудком. Отец резко сменил тему разговора, и остаток завтрака они провели за обсуждением решения Линдси устроить в саутгемптонском доме детскую.

Прежде чем уйти, Блейк попросил отца об ответном одолжении. Ему требовался телефон наследника банковской империи, того самого — с трупом в шкафу.

— Значит, ты уже слышал, — произнес отец.

«Получается, что история правдива, хотя бы отчасти».

Отец понизил голос и наклонился ближе.

— Я слышал, что труп — это садовник, который крутил роман с молодой женой хозяина. Прежде чем уборщица его обнаружила, тело провисело в шкафу четыре дня. Линдси это поведала та дама, что живет по соседству, ну, та самая, что декорирует сейчас дом.

— Я могу ей позвонить?

— Блейк, — вздохнул отец, — я не собираюсь становиться в этом деле твоим источником информации. Я не помощник в твоей карьере на должности репортера колонки слухов.

— Но…

— Дай мне закончить — да, я знаю, что это хорошая история. Я помогу тебе, но я хочу, чтобы ты обещал мне, что если даже не примешь предложение от «Форбс», то сделаешь из этого материала серьезную статью. В этом убийстве есть все необходимое для развернутого расследования, а не для обычной писульки.

Блейку очень хотелось бы провести журналистское расследование. Вспомнить бы еще, как это делается. Отец прав. Это идеальный материал для «Манхэттен мэгэзин». У наследника банковской империи есть также квартира на Пятой авеню, и там он проводит приемы по сбору средств в пользу Республиканской партии. Он — часть вертикали власти Нью-Йорка, даже несмотря на то что зимы проводит в Палм- Бич. Блейк сказал, что обещать ничего не может, однако отец все равно согласился перезвонить ему позднее и подтвердить информацию.

И вот Стивен Брэдли удалился на работу, оставив своего сына Блейка в 9:30 утра чувствовать себя как на иголках. Еще слишком рано, чтобы ехать в офис, так что он направился в раздевалку клуба. Университетский клуб — одно из немногих мест в этом городе, где можно поплавать нагишом. Бассейн так и остался «только для мужчин», хотя с 1980-х женщин также начали принимать в члены клуба. Под нарисованными небесами из пасти бронзового льва течет вода, наполняющая бассейн, который — да, не олимпийского стандарта, но именно этим и нравился Блейку. В нем вяло плавали несколько бледных пузатых старичков, но нырнувший в бассейн Блейк с ними не знаком. Этот бассейн — одно из редких мест Нью-Йорка, где молчание — золото.