– Да, Олег, я хотел бы купить банк и стал бы после объединения самым крупным в стране, но я не лезу в политику. Да, они заявили о прозрачных механизмах, прислали приглашение принять участие в торгах, но я даже на торги не пойду. Пойми, любое движение, влияющее хотя бы на один процент экономики, должно быть согласовано с Ноль Первым. Если он лично не дал согласия, то лучше даже не рыпаться.

Естественно, я не удержался от вопроса:

– Ты лично обсуждал это с Ноль Первым?

Банкир рассмеялся:

– Ты меня поражаешь, Олег. Затеваешь такое крупное дело и задаешь наивные вопросы. Конечно же нет. Для того и создана администрация президента. Есть десяток человек в стране, которые выполняют регулирующую функцию. Это первый помощник, непосредственно сам руководитель администрации и все его заместители, некоторые из министров и управляющий делами. Вот с ними все и утрясай.

– А ты уверен, что они передают твои слова президенту именно так, как этого хотелось бы тебе – без искажений? – поинтересовался я.

Его пыл слегка поугас. Он даже немножко съежился.

– Не знаю, если честно. Мне отвечают, что все в порядке. – Он сделал паузу, вероятно вспоминая свой последний разговор с кем-то из этой десятки.

Я не удержался и съязвил:

– Значит, подставить тебя могут в любой момент. Не так донесут или, еще хуже, обманут, ссылаясь на президента. И баста. Мой пример – тому доказательство.

Он весь скукожился, даже уменьшился в размерах. И проговорил, скорее себе, чем мне.

– Недавно я взял завод, шиферный. Кому он на фиг нужен, всеми доказано, что асбест, из которого делают шифер, вызывает рак. В Европе шифер не увидишь, даже в бывших соцстранах. Брата на этот посадил, младшего. Но все согласовал! – с волнением подчеркнул он. – Получил согласие, все как положено. А недавно на брата дело завели. Может быть, действительно подставили.

Банкир с надеждой посмотрел на меня, видимо желая услышать слова утешения. Но я утешать и жалеть никого не собирался. Кто бы меня пожалел!

– Дался тебе этот завод, если шифер никому не нужен.

Видимо, я задел его за живое, он оживился.

– Ну не скажи, брат. А Афган? По международным программам помощи там строится жилье. А китайцы? У них еще такого закона нет. Да и у нас в сельской местности шифер востребован. Я начал было поставлять его в Ирак, но там, понимаешь, санкции действуют. Лазейку-то я нашел, первая сделка прошла блестяще, а потом вдруг возбудили дело. Но я ведь все согласовал!

Стало интересно:

– Что же ты будешь делать?

Ответ был ошеломляющим:

– Школу решил построить, рядом с заводом.

– Школу? – Я не поверил своим ушам.

– Ну конечно, растрезвоню об этом во всех газетах, чтобы президент увидел, ну, внимание обратил. Может, похвалит еще. Тогда, глядишь, и душить перестанут. Я же последовательный сторонник президента, его продукт, так сказать.

В этом он не первый. Недавно по телевидению один крупный руководитель тоже назвал себя продуктом президента. Те еще фрукты!

Другим партнером стал не предприниматель, не чиновник и не банкир. Его статус вообще трудно определить – таких людей сейчас все больше и больше появляется. И называть его следовало не по имени, а просто – Султаном.

– Олег, по акциям в твоем холдинге я регулярно получал дивиденды, так что давай, не пугай меня, – гудел он в телефонную трубку. – Приезжай-ка сегодня ко мне, там и поговорим.

Полчаса я записывал адрес. Как его угораздило залезть в такую тмутаракань?

Однако выяснилось, что живет он совсем недалеко от центра города; проложил собственный мост через реку и оказался в индивидуальном раю.

– Понимаешь, не могу дышать смогом, – объяснял Султан. – А здесь у меня воздух чистый. Скажи водителю, чтобы попусту движок-то не заводил, не надо воздух портить. Да еще вот десяток гектаров земли – тоже мое. В двух шагах от города. Для души. Душа, понимаешь, простора просит!

Всю территорию окружал мрачный каменный забор с колючей проволокой, с прожекторами, с вышками для охранников. Ну, забором, скажем, нас не удивить.

– Прежде чем пройдем в дом, я хочу показать тебе кое-что. Гордость мою покажу! Понимаешь, Олег, у каждого уважаемого человека должна быть гордость.

Вообще-то я надеялся через час от него уехать, но, раз речь зашла о гордости, то придется уважить человека. Тем более что меня охватило любопытство: что за гордость такая, которую надо хранить отдельно.

Мы подошли к отдельному коттеджу, покрытому настоящей черепицей, украшенному резными фонарями и прочей европонтовой ерундой. Сначала я предположил, что это гостевой домик. Каково же было мое удивление, когда хозяин произнес:

– Курятник!

Я не мог скрыть своего восхищения. По куриному дворцу важно прохаживались петухи, такие же важные, как и их хозяин. Таких петухов я видел впервые – натуральные павлины в миниатюре.

– А теперь пройдем туда, – Султан указал на большое строение неподалеку. – Ты, я надеюсь, не торопишься. Приезжая ко мне, торопиться нельзя. Мой принцип – никогда не торопиться!

Я мысленно перенес на завтра все сегодняшние дела.

Строение оказалось конюшней, в которой стояли десять красавцев жеребцов и три не менее красивых кобылы. Дух захватывает! Особенно одна кобыла арабской породы! Мне б такую!

Только не надо сопоставлять! Это я о песне. Песня есть такая: «Ах, какая женщина, мне б такую!». Гимн мужской зависти. Увидел в ресторане красивую женщину и обзавидовался, рыдать готов. Более омерзительной и унизительной для мужчины песни я не слышал. Хочешь – добивайся, не можешь, или она тебя не хочет – забудь. Но рыдать от зависти?! Нонсенс.

А вот позавидовать такой красоте, естественно по-белому, не грешно. Тем более когда речь идет о лошади. Может быть, и грешно, но не настолько, как в этой песне поется. Мечтать, желать, восхищаться – это я понимаю. А вот завидовать… чушь какая-то!

– Это еще не все, – сказал Султан, довольный произведенным впечатлением. – Я тебе сейчас еще кое-что покажу.

С трудом отведя глаза от коней, я взглянул на Султана. Коренастый, коротконогий, с приглаженными, точнее, с прилизанными волосиками и маленькими глазками, он никак не походил на лихого всадника.

– Слушай, Султан, ты ездишь верхом? Получается? – невольно спросил я.

– А ты думал! – фыркнул Султан. – Только в последнее время не удается, все некогда. – Он почему-то отвел глаза.

Когда мы поднялись на второй этаж конюшни, моим глазам представилось и вовсе диковинное зрелище.

– Голубятня! Мечта детства! – пропел Султан, и мне показалось, что сейчас он лопнет от гордости. – Каждой твари, как говорится, по паре, а то и больше, сотен баксов.

Когда мы спустились и пошли к дому, Султан не выдержал:

– Ну как тебе мое хозяйство?

– Слов нет! – развел руками я.

– Это плохо. Слова надо уметь говорить. – Он сделал глубокомысленную паузу. – Где-то, кому-то и когда-то ты чего-то не сказал, или сказал не так, как следовало, или не вовремя. И теперь ты пришел ко мне.

– Вот об этом я и хотел поговорить.

– И опять не вовремя, Олег, – укорил меня Султан. – Так и быть, покажу тебе еще кое-что.

Невысокое здание, к которому он меня подвел, оказалось псарней.

– Здесь только тобеты. Слышал о такой породе?

Конечно, слышал. Пастушьи собаки, волкодавы. Порода была загублена в годы советской власти, скот и чабанов обобществили, а про собак забыли. Теперь ее пытаются восстановить.

– Их корни из Тибета, отсюда и название, – проговорил Султан. – Их никогда не держали на привязи, это свободные собаки. С волками дрались на равных, помогая пастухам, с детьми нянчились. Не веришь? Не подпускали малышей к огню, точно тебе говорю.

– Верю, Султан. А слов нет, потому что восхищен.

– Все это и есть моя гордость, – с пафосом произнес Султан.

Оригинальная такая гордость. Животная.

На крыльце дома нас ожидала хозяйка.

– Что же гостя в дом-то не ведешь, – закудахтала она, – стол накрыт давно. Проходите, Олег, у нас все свое, экологическое.

Но Султан повел меня в сторону от столовой.

– Гордость свою я тебе показал, а теперь покажу свою душу.

Душа Султана оказалась картинной галереей. На стенах были развешены работы старых мастеров советского периода. Классический и добротный соцреализм. Коллекция была великолепной, жаль, Рима ее не видит, она лучше разбирается. Памятуя о том, что слова надо говорить вовремя, я немедленно выразил свой искренний восторг Султану.

– Хорошо, что ты так сказал. Понимаешь, во времена перестройки, когда в стране все стало разваливаться, я работал в Госснабе. На дефицитных стройматериалах сидел, при бабках был, конечно. И приходит баба, искусствовед, плачется, говорит, музей надо отремонтировать, помогите. А я ей: а мне, говорю, что с того будет, если помогу? Она и говорит: картину подарю. А на кой мне твоя картина, отвечаю. А она: да ей цены, говорит, нету. Тогда, говорю, такой не надо. Ты подбери, чтобы цену хорошую имела, чтобы я продать ее смог. Потом мы с ней сошлись, на почве искусства, сама она мне неинтересна была, тощая, костлявая, в очках. Я люблю баб справных, чтобы все при всем было. Вон моя, видишь, как кудахчет. Такую и ты себе найди.

– Хорошая у тебя супруга, Султан, – ответил я, опасаясь, так ли сказал, вовремя ли.

Но он пропустил мои слова мимо ушей.

– Так вот мы с ней по всей стране картины собирали. Я ей наряды на стройматериалы подписывал и приплачивал помаленьку. А она, понимаешь, что делала, к ней художники приходили, просили, чтобы музей картину купил. Это сейчас они все классики, а тогда кому они нужны были, картины кроме музеев никто и не покупал-то. А у нее чутье на талант, понимаешь, ушлая такая баба была. Видит, что картина может уйти за хорошие деньги, тогда и говорит художнику: чего ты хочешь, денег у музея нет. Давай я, так уж и быть, сама ее куплю. Ну и платила копейки. В те времена много чего ценного до музеев не доходило, да из запасников уплывало. Так и получилась коллекция.