Я боролась за них, моих единственных, самых родных на свете людей. Во всяком случае, хочу так думать. Много раз я пыталась говорить с врачами и даже с министром здравоохранения, и все они, не глядя в глаза, монотонно, голосом справочной службы, утверждали одно и то же:

– Состояние вашего отца крайне тяжелое, положение стабильное.

– Я могу надеяться?

– Состояние вашего отца крайне тяжелое, положение стабильное, – повторяли они.

– Скажите… – пыталась разузнать я, но меня прерывали:

– Извините, больше ничего сказать не можем.

Если бы был Олег…

В больницу к отцу приезжали люди в штатском. Можно по-разному воспринимать людей в костюмах, в свитерах, рубашках и футболках, но «люди в штатском» воспринимаются одинаково, с тревогой и некоторой брезгливостью. Им, наверное, на работе наряду с мундиром выдают и «штатскую» форму. Нас попросили освободить палату («для проведения процедур») и увели в противоположный конец отделения, заперев в комнате для медсестер. Участливая санитарка, умоляя держать информацию в строжайшем секрете, шепнула, что приезжал «Сам». На нас с мамой это не произвело никакого впечатления.

В один из дней, отправив маму домой, я осталась подежурить возле папы. Его неподвижное тело, застывшая мимика на лице и только чуть заметное дыхание не оставляли надежды на контакт. Я искренне надеялась, что он, пребывая в себе, чувствует, что рядом с ним – единственная и любимая дочь.

Я не первая и не последняя проходила через это. Миллионы людей побывали в такой ситуации и, наверное, прекрасно поймут состояние, в котором я находилась.

Сидя рядом с папиной кроватью, я вспоминала свою жизнь – день за днем, месяц за месяцем…

… Незадолго до папиной болезни Антон окончательно покинул меня. Не было ни слез, ни скандалов, ни жалких упреков о загубленной жизни. Все прошло просто, скучно, по-деловому, как умеет делать только Антон. Он позвонил, предложил встретиться, поговорить. Конечно, я догадывалась, о чем пойдет речь, но, честно говоря, не хотелось в это верить. – Не хотел тебе мешать, – пожал плечами сын. – Но он все равно ушел.

Я не любила Антона, не любила никогда, мы оба знали об этом. Но все равно было больно, не потому что муж уходил от меня (я давно мысленно с этим согласилась), а потому, что меня бросали как ненужную, использованную вещь. Я знала, что Антон тоже не любил меня. Но эта мысль его не терзала, потому что он не любил и вряд ли когда-нибудь узнает, что значит любить. Раньше я подходила ему, как гайка винтику, закручивалась и не расслаблялась. Теперь не подхожу. По разным причинам, вы знаете о них.

Когда мы встретились, Антон был спокоен и тверд, как бурильная установка.

– Думаю, у тебя не вызовет негодования мое решение уйти окончательно, – сказал он.

– Не вызовет. – Я была так же спокойна и тверда, скальная порода.

– Нам надо решить некоторые формальности, – продолжал Антон.

В одном из романов простая формальность (по-моему, роман так и назывался) разрушила настоящую и красивую любовь. В нашем случае вся совместная жизнь была простой формальностью.

– Выбирай, что тебе больше подходит: дом или квартира?

На Антоне был отменно скроенный костюм, скрывавший его животик, так и не доросший до настоящего живота. Залысины на голове гордо демонстрировали отвоеванные территории, затемненные очки прятали кругленькие и подлые глаза; тщательно ухоженные ногти, холеные руки с любимой бриллиантовой печаткой выдавали в нем самца, только что вырвавшегося на свободу. Может быть, я не права, но именно так мне показалось в тот момент.

– Квартира, – ответила я.

– Ты уверена? – переспросил Антон. – Дом стоит дороже.

– Квартира, – повторила я.

– Я отказываюсь от своей доли в холдинге в твою пользу, мой отец уже подписал все интересующие тебя документы.

– Они меня совершенно не интересуют, – отозвалась я.

– Просто ставлю тебя в известность, – холодно проговорил мой теперь уже бывший муж.

Если Антон отказывается от своей доли, то положение у холдинга действительно хуже некуда.

– Хочу дать тебе совет… – заговорил Антон, но я оборвала его:

– Обойдусь.

– Рима, я не желаю тебе зла…

– Догадываюсь.

– Пойми, холдингу приходит конец. Если ты поговоришь с Олегом, то хотя бы что-то можно будет перевести в наличные, деньги тебе пригодятся. Мне они, как ты понимаешь, не нужны.

– Понимаю. Холдингу конец, значит, не нужна и я.

– Я не в силах и не имею желания тебя переубеждать.

– Все? – интересно, поинтересуется ли он сыном.

– Что ты скажешь нашему сыну?

– Что папа ушел от нас, – ответила я.

– Ты объяснишь ему почему?

– Постараюсь, – я пожала плечами.

– Я не думаю, что надо говорить все, это может его травмировать.

– Хорошо, я скажу ему… кое-что.

Наш диалог походил на бой фехтовальщиков, выпады и уколы. На лицах защитные маски.

– В таком случае расскажи и про свою нежность к Олегу и про слабость к бородатым художникам, – выдержка изменила Антону. Он применил запрещенный, подлый, мужской прием. Мерзость.

– Я подумаю об этом, – спокойно отозвалась я.

Антон напрягся – мое спокойствие его раздражало. Поделом.

– Хочу просить тебя не требовать алиментов, – снова заговорил он. – Думаю, ты понимаешь, что наш сын ни в чем нуждаться не будет. В свое время я отправлю его учиться в престижное учебное заведение.

– А меня? – заинтересовалась я. – В престижный монастырь для бывших министерских жен?

– Ты не ответила, – нахмурился Антон.

– Про алименты? Хорошо, я согласна.

– И еще один вопрос…

– Надеюсь, последний? – перебила я бывшего мужа.

– Продай мне магазин.

– Ни за что! – Не раздумывая, отказалась я. – Это мой магазин, я сама его создала.

– Пойми, Рима, – начал уговаривать меня Антон. – Олега ждут тяжелые времена, он может лишиться всей своей собственности. Репрессии не затронут тебя, но наличие магазина может стать раздражающим фактором. Пойми, в таких ситуациях даже твой отец бессилен.

– Тогда зачем тебе такой опасный магазин? – недоумевала я.

– Мне он не нужен, но тебе будут нужны деньги, – ответил Антон.

– Какой ты щедрый, – поморщилась я. – С чего бы это? Или говори правду, или уходи.

– Есть человек, желающий его купить, – ответил Антон. – Вот и все.

– Твоя новая жена?

– Пока в мои планы женитьба не входит.

Лжет! Если было бы так, они нас не бросали бы.

– Кто же покупатель? В любом случае мне придется с ним познакомиться.

– Чтобы не возникало лишних подозрений, сначала необходимо отписать магазин на третье лицо, и лишь потом человек, о котором я говорю, приобретет его. В любом случае деньги ты получишь вперед, хорошие деньги.

– Я в единственном лице, у меня нет, в отличие от тебя, второго лица, как нет и третьего.

– Отпиши хотя бы на своего менеджера – Наталью, кажется. – Антон покраснел и побледнел одновременно. Хамелеон.

У меня возникла идея.

– Миллион долларов – и магазин твой, – предложила я; а почему бы и нет, если ему так хочется заполучить магазин.

– Рима, послушай, – он опять почувствовал себя уверенно, торг – его территория, – тебе он обошелся в триста тысяч. Это большая сумма.

Вообще-то магазин стоил меньше, но я не собиралась его разубеждать. Конечно, мне надо было на что-то жить… Но продавать магазин? Не хочу, это часть меня, часть моей жизни, мой второй или даже первый дом. Не хочу!

– Хорошо, я согласна, – скрепя сердце, ответила я. – При условии, что Наташа останется при магазине в прежней должности.

– Можешь не беспокоиться.

На этом моя семейная жизнь благополучно завершилась. Антон будет считать, что удачно откупился. Я осталась у разбитого корыта, правда заполненного американскими купюрами.

Если сравнить мою жизнь со зданием, то необходимо признать, что оно давно было в трещинах, покосилось и протекало. Теперь тихо, без шума и грохота отвалилась одна стена.

Буквально на следующий день приехал Олег.

Он выглядел изможденным, уставшим и даже жалким.

Он мне понравился. Не потому, что злорадничаю (не только мне одной достается), совсем не поэтому. А как раз наоборот. Он выглядел живым, реальным, нормальным человеком, который тоже, как и все мы, нуждается в поддержке, понимании, теплоте. А не той бездушной машиной, поблескивающей холодной сталью, монотонно жужжащей, не способной на эмоции, производящей точные вычисления, не допускающей ни малейших отклонений, «с точностью до третьей цифры после запятой».

Порадовал его сбившийся галстук, запыленные туфли, растрепанная прическа, вспомнился прежний Олег, молодой, наивный и глупый, гордый и смешной, в нелепых ботинках. Мой.

Я увидела седые пряди на его висках, воспаленные глаза, складки в уголках губ. Постарел? Скорее возмужал.

– Рима, я вынужден уехать, надолго, ты знаешь ситуацию в холдинге.

– Знаю…

– Не хочу и не буду оправдываться, я проиграл подчистую, глупо и безрассудно. Прости меня, – проговорил он.

– Чаю хочешь? – спокойно спросила я.

– Не хотел тебя беспокоить, – улыбнулся Олег. – Хочу.

Я гремела чайником на кухне и радовалась впервые за последние дни… Впервые за последние годы. Как девчонка, которую пригласил в кино одноклассник. Между нами не было пропасти в виде акций, капиталов, кредитов… Олег был от меня на расстоянии вытянутой руки, хотелось к нему прикоснуться.

– Беспокоит твоя ситуация, – деловито продолжал Олег. – Уверен, что они тебя не тронут, не посмеют. Но все-таки беспокоюсь.