Вот! Снова он делает так, что у меня мозги в кисель превращаются. Что за невозможный человек?

— Есть хочешь? — переводит тему, а на губах слегка припухших, точно он только что с кем-то целовался, играет лукавая улыбка.

А может быть, и правда целовался. Мало ли, кто его на самом деле отвлёк.

И пусть его личная жизнь не должна меня волновать, не могу избавиться от ощущения, что мне от этих мыслей чуть-чуть, самую капельку, неуютно.

— Я уже поела, — говорю, показывая на маленький кусочек булки, зажатый в моих пальцах.

— Пфф, разве это еда? Булка эта — сущая ерунда.

— Я мало ем, мне хватило, — стою на своём и кладу в рот последний кусочек сдобы. — Но спасибо за предложение.

И пытаюсь позорно сбегажать из кухни, потому что мне вдруг очень захотелось, чтобы Влад меня поцеловал, но от прыткого соседа не скрыться в узком кухонном пространстве: хватает за руку — не больно, но ощутимо, — и останавливает почти на выходе.

— Если ты решила, что я позволю тебе умотать отсюда голодной, то можешь забыть об этой бредовой идее.

Замираю, глядя в его лицо, и не замечаю ни тени улыбки на нём. Абсолютно непроницаемая маска, за которой — вижу это в серых глазах — бушует океан эмоций.

— Но я правда не голодная, — пытаюсь избежать участи быть накормленной, но Влад медленно качает головой.

— Только не надо мне вешать лапшу на уши. Сядь.

Указывает на кухонный стул и, не выпуская моей руки из цепкой хватки, подталкивает к нему. Я бы могла закричать, могла бы вырваться, но почему-то не хочется. Обо мне ведь сто лет никто не заботился и не пытался накормить. Внутри рождается ощущение, что я снова попала в детство, и всем ещё не всё равно, поела я или легла спать голодной.

— Умница, так бы сразу, — усмехается, но руку выпускать не торопится, а я чувствую как медленно, но уверенно моё лицо начинает гореть огнём.

— Ты пиздец какая красивая, когда смущаешься.

Молчу, боясь охрипшим голосом выдать, несколько мне приятны эти слова. Я же всё-таки женщина.

Влад медленно разжимает пальцы и будто бы случайно проводит ими по вмиг покрывшемуся мурашками предплечью.

— Я не знал, что ты любишь, потому…

— … купил всё, что продаётся в магазине, — заканчиваю фразу, а Влад смеётся. — Я, правда, мало ем. Честно.

Влад не обращает внимания на мои слова, достаёт из холодильника пакет с куриными бёдрышками и, найдя в шкафу миску, ловко сбрасывает их туда. Молча пересыпает солью и перцем, заливает целой бутылкой соевого соуса и отставляет в сторону.

— Знаешь, я не очень люблю готовить, но сейчас прям захотелось.

— С чего бы это вдруг? — удивляюсь, а Влад садится напротив, откинувшись спиной на светлую стену.

— Материнский инстинкт, наверное, проснулся.

— Аккуратнее с инстинктами, а то ещё боком выйдет.

Влад смеётся и чуть щурится — так он смотрел на меня, когда мы впервые увидели друг друга. Почему-то воспоминания о том как размахивала табуреткой, думая, что передо мной маньяк, веселят. А ещё кажутся такими далёкими, словно всё это случилось тыщу лет назад. Причудливая штука — память.

Через пять минут духовка включена, замаринованные бёдрышки отправляются в духовку, а мы молчим, и это не кажется неловким.

— Почему ты на Илью наорал? — спрашиваю о том, что почему-то сильно волнует. Даже больше загадочной смены замка.

— Он нехороший человек.

— Вроде, нормальный…

— Вроде мы все нормальные, — замечает, доставая ароматную курицу из духовки, — а как вскопаешь поглубже, так и хрень наружу вылезает.

Дальше снова молчим, потому что курица настолько вкусная, а я такая голодная, что голова сладостно кружится. Останавливаю себя, чтобы не наброситься на еду и не слопать всё одним махом. Влад прячет самодовольную усмешку в бокале воды, когда я расплываюсь в благодарной улыбке.

— А если подробнее? Чем он так плох? — спрашиваю, когда заканчиваю с трапезой, а в моём желудке блаженная тяжесть.

— Подробнее не хочу, — отрицательно машет головой, ставя передо мной тарелку, — не нужно оно тебе. Просто на слово поверь.

— Скажи, сколько мне лет по-твоему? — спрашиваю, почему-то злясь.

— А что? Тебе шестнадцать и меня могут привлечь за совращение? — округляет глаза в притворном ужасе.

— Клоун! — Бросаю на стол салфетку и рукой по поверхности хлопаю. — Просто ты ведёшь себя так, будто мне двенадцать, а ты мой властный опекун. Всё загадки, недомолвки, волна бровями.

— Ань…

— Всё, спасибо! Очень было вкусно, а теперь я пошла спать.

И вылетаю из комнаты, кляня себя за грубость, но Влад не пытается меня догнать. Так и остаётся сидеть в кухне, а я, попав в свою комнату, падаю лицом на кровать и принимаюсь лупить по ней кулаками, сцепив зубы.

Какого черта со мной происходит? Красные дни приближаются? От чего меня так дёргает и ломает?

Я знаю ответ, но боюсь озвучить его даже для самой себя. Всё ведь слишком очевидно, но я отгоняю от себя эти мысли.

Да, Влад нравится мне, но это абсолютно ничего не меняет.

11. Аня

До утра я не видела Влада. Сначала он чем-то шуршал на кухне, потом хлопнул дверью и куда-то умчался. Волновало ли меня это? Нет. Во всяком случае, очень хотелось себя в этом убедить. И даже, вот удача, почти получалось. И пусть мне всю ночь мерещилась его наглая ухмылка, а прикосновения сильных пальцев к моей руке всё ещё волновали, это совершенно не то, о чём мне следует сейчас думать.

Утром, проснувшись в семь, слышу лишь хлопок входной двери. Значит, снова ушёл. Что ж, это к лучшему — во всяком случае, мне не придётся снова испытывать неловкость, сталкиваясь с Владом в коридоре или кухне, не нужно будет вздрагивать и краснеть под его провокационными взглядами.

Но отчего-то долгожданная и заслуженная свобода совершенно не радует. Квартира кажется пустой и безжизненной, и я слоняюсь из угла в угол, не зная, чем себя занять, хотя дел этим утром — прорва. Чёрт, неужели мне трёх несчастных дней хватило, чтобы растечься лужей, пусть хотя бы только мысленно?

Зайдя в кухню, не сразу замечаю записку на столе, а когда нахожу, почему-то улыбаюсь, будто дурочка. Кто-то ещё пишет записки на обычной бумаге?

Оказывается, личность этого мужчины таит в себе уйму сюрпризов, и сейчас, оставшись наедине со своими мыслями, честно признаюсь себе, что хотелось бы получше его узнать.

“Доброго утра, нудистка. Поешь что-нибудь. Вернусь вечером, пересчитаю продукты. Будут на месте, выпорю”.

Чего он сделает? Совсем обалдел, что ли? Но улыбка после этой угрозы не сходит с моего лица, даже, кажется, ещё шире становится. Извращенец, и всё это добром не закончится, но отчего-то очень тепло на душе.

Вспоминаю, что до повторного и очень важного для меня собеседования в магазине осталось не так уж и много времени. Если так и буду стоять дальше, прижимая к груди клочок бумажки, словно это самая большая ценность в моей жизни, опоздаю же. Быстро принимаю душ, пока закипает чайник, потом варю себе три сосиски и куриное яйцо, быстро всё это съедаю и бегу одеваться. У меня небольшое количество вещей, но каждая из них настолько универсальна, что хоть на каток, хоть в театр. Не имея возможности скупать в магазинах всё, что нравится, к выбору гардероба подхожу с умом.

Надеваю тёмно-зелёное платье с коротким рукавом, тонким кожаным ремешком, выгодно подчёркивающим талию, но из-за скромной длины кажущееся очень сдержанным, практически пуританским. Я знаю, что у меня хорошая фигура, но перед собеседованием мне меньше всего хочется подчёркивать её. Не хочу, чтобы работодатель подумал, что я ветренная — мне слишком нужна сейчас работа.

Перед выходом бросаю взгляд на кухонную обстановку, чтобы убедиться, что всё выключено и ничего не капает из крана, а взгляд помимо воли цепляется за записку. И я делаю то, что совершенно от себя не ожидаю: беру её с собой. Надёжно прячу в маленький кармашек на сумке, и почему-то одна мысль о бумажке этой радует и делает мир вокруг ярче.

Ещё совсем немного и я точно поплыву. Влад всё ближе подбирается к моему сердцу, хотя больше чем уверена, что его цель — лишь залезть ко мне в трусы. Я его понимаю: грех не воспользоваться, когда я, считай, на расстоянии вытянутой руки.

Мама всегда говорила, что красивые парни посланы нам, женщинам, в наказание. Мой отец был таким, и она сполна хлебнула, каково это делить любимого с толпой охотниц на мужчин. Я прекрасно помню как она плакала ночами, когда папа в очередной раз не приходил домой ночевать, оправдываясь повышенной нагрузкой на работе. Тогда я мало что понимала, но слёзы запомнила хорошо. И такой судьбы себе никогда не хотела, всегда выбирая парней, для которых внешность была не главным достоинством. А тут, будто назло, вырисовывается в моей Вселенной гибрид молодого Брэда Питта и статуи Аполлона Бельведерского. Тьфу, где он взялся на мою голову?

Во дворе сталкиваюсь с Ильёй, о котором уже успела забыть, и он улыбается мне, всем своим видом показывая, насколько ему приятна эта встреча.

— Вы торопитесь? — спрашивает, когда я бросаю на ходу “Доброе утро” и бегу к автобусной остановке.

Времени в запасе ещё много, но я люблю пунктуальность, потому всегда спешу, боясь опоздать.

— Извините, очень, — выкрикиваю, не останавливаясь, а Илья машет мне рукой вслед.

Симпатичный, конечно, но почему-то не даёт покоя, как отреагировал на него Влад. При всей свой придурочности, Влад не кажется тем, кто срывает зло на людях. Даже меня если и достаёт, то делает это без желчи и нервов. Играючи. А тут аж вскипел, ещё и в драку, казалось, может броситься в любой момент. Что-то здесь не то, только мой сосед не собирается посвящать меня в детали своей жизни. Да и пусть, не очень-то и нужно, откровенно говоря.