Гордость, чтоб её.

— Совсем сдурел? — шипит, но отстраниться ей не даю. — Придурок! Нет у меня никого! Как у тебя вообще язык повернулся?!

Она злая, и это для меня лучший ответ из возможных. Не ластится, ни в чём не убеждает — злится, и вдруг так спокойно становится, так легко. Точно после марафона финишировал.

— Тогда какого хрена? Что я там могу не понять? Если у тебя нет другого мужика, то больше меня ничего не парит.

Аня постепенно успокаивается, а я ослабляю хватку, потому что боюсь задушить её. А я могу, да. Слишком уж радостный, идиот.

— Завтра приезжает моя мама, — бурчит Аня, а я приподнимаю пальцами её подбородок, чтобы видеть сейчас глаза. И понять больше, чем скажет. Но она молчит.

— И? Мне уже сейчас нужно как-то на это отреагировать? В обморок упасть?

— Моя мама… она очень сложный человек. Очень. И иногда может вести себя странно… — Слова даются Ане с трудом, а я не перебиваю, слушаю внимательно, чтобы не спугнуть. — Она иногда может устроить истерику на пустом месте, просто потому, что ей что-то померещилось.

— Ну, в плане истеричности моя бывшая тёща даст фору всем на свете, потому не испугала. Что ещё? На что я там обидеться должен был по-твоему?

— Понимаешь, у неё есть пунктик один, — робеет, отводя взгляд, — странный, но он ей здорово отравляет жизнь. И мне. Она считает, что красивые мужчины по умолчанию подонки. — Вот же затейница у неё мамуля. — Её невозможно переубедить, она даже кино не смотрит, если ей актёр кажется красивым. Она немножко… не в себе бывает. Это из-за папы, она его слишком любила, а когда он ушёл к другой женщине, чуть-чуть помешалась.

Что-то мне кажется, что там далеко не “чуть-чуть”, но ладно, подумаю об этом потом.

— И какое это имеет значение в нашем с тобой случае?

— Я ведь ей не говорила, что мы вместе, — снова всхлипывает и сейчас кажется такой несчастной, что у меня лишь желание снова сжать её в объятиях, пока она мне под кожу не врастёт. — Понимаешь? Она не знает, что мы живём в одной квартире, вообще о тебе ничего не знает. Я ведь… должна была ей сказать, да? А завтра она приедет и что? Устроит скандал, гадостей тебе всяких наговорит, и я не знаю, как это всё предотвратить.

Господи, какая же дурочка. Нашла из-за чего переживать.

— Влад, я хотела ей сказать. Каждый день просыпалась и хотела позвонить, рассказать, что у меня есть ты, и что я самая счастливая, но боялась. Я трусиха всё-таки.

Изо всех сил старается не плакать, а я беру её за руку и веду в сторону входа в кафе. Надо поесть, определённо нужно поесть.

— Ты не думай, я не собиралась всё время это скрывать, но ведь получается, что я заставляю тебя знакомиться со своей мамой. Это нехорошо, будто бы вынуждаю. Дикость какая-то. Но и просить тебя съехать я тоже не могу. Вла-ад, — протягивает, когда помогаю ей усесться за столик. — Не молчи. Ты не злишься? Я такая глупая, но я запуталась.

— А ты не тарахти, — улыбаюсь и целую её в макушку. — Всё будет хорошо, я тебе обещаю.

— Я боюсь, — вздыхает, — что она тебе каких-нибудь гадостей наговорит. Я сбежала от этого, от её приступов периодических, но она моя мама… я люблю её. Она вообще хорошая, ты не подумай!

Напрягается, гордо вскидывает голову и смотрит на меня угрожающе, готовая защитить близкого человека, если вдруг что-то там себе подумаю.

— Аня, прекращай, — обворожительно улыбаюсь, подталкивая к Ане принесённое официантом блюдо с острыми куриными крылышками, — я же просто прелесть, а не мужик. Да твоя мама растает, когда увидит меня. Ну? Чего грустишь? Я же могу быть очаровательным засранцем, не только строгим начальником.

— То есть ты хочешь с ней познакомиться? — Смотрит, прищурившись, с недоверием так смотрит. — Но это совсем необязательно. Если не хочешь, не надо!

Паникует, дёргается, но я отмахиваюсь, чтобы прекращала.

— И что в этом такого?

— И тебе не кажется, что это рано? Три недели ведь всего, как мы знакомы… зачем тебе эта возня?

Нахохлилась, провоцирует, хоть и сама, наверное, не отдаёт в этом отчёта, а в глазах робкая надежда загорается.

Неужели она нормальных мужиков не видела раньше?

— А почему нет? И да, если тебе так будет спокойнее, я могу на время её визита уничтожить все следы своего пребывания в квартире. Пусть мама не нервничает больше положенного.

Аня улыбается и берёт с блюда одно крылышко. Вертит его в пальцах, но есть не торопится, а я продолжаю:

— Прорвёмся. И я даже могу пообещать, что буду держаться от тебя на пионерском расстоянии. Пальцем не трону! Чубчик причешу, рубашечку белую надену и буду примерным мальчиком, который голой женской коленки в жизни не видел.

Аня запрокидывает голову и заливисто смеётся.

— Я же говорила, что ты невероятный?

— Не помню, потому можешь повторить.

— Ты невероятный, самый лучший, умный и невозможный человек из всех, кого я когда-то знала. И да, с тобой я счастлива.

— И это самое важное, а всё остальное разгребём, не бери в голову.

26. Аня

За всю ночь я так и не сомкнула глаз, вертелась с боку на бок, собирая мысли в кучку и выравнивая смотанные в клубок нервы, но волнение, казалось, только усиливалось. Несколько раз вставала, находила предлоги подольше задержаться в кухне: пила воду, ела наспех сделанные бутерброды, вкуса которых не чувствовала, даже попыталась курить, но эта затея быстро провалилась, потому что от горького вкуса табачного дыма и неприятного запаха стало ещё хуже.

В шесть машинально, на автопилоте, приготовила завтрак, разбудила Влада, но из-за нервов меня тошнило, потому еле-еле заставила себя выпить кофе, хоть Влад и смотрел осуждающе.

На работу впервые за три недели ехали вместе. Просто потому, что я не хотела оставаться одной. Пусть хоть лишние пять минут, но с Владом — с ним спокойнее, с ним увереннее. Всю дорогу молчали, а Влад держал меня за руку, крепко сжимая, передавая своё тепло. И оно согревало, разгоняло кровь, делало меня счастливее.

Вот так просто держаться за руку, не думая о плохом, оставляя в стороне все страхи и невзгоды. Именно этим утром, следя за дорогой через окно машины, я поняла одну простую вещь: даже если мир рухнет, расколется на части, я не оставлю Влада. И я буду драться, спорить и с Богом, и с Дьяволом, выгрызать своё счастье у судьбы зубами, но не уйду.

И от этого осознания стало легко-легко. И не волновало уже, что скажет мама, насколько крупный скандал закатит, обидится ли, начнёт ли истерить — неважно. Важен лишь мужчина, в молчаливой поддержке сжимающий мою ладонь.

— Так, я следы преступления все подчистил, — говорит Влад, останавливая машину в квартале от “Книгомании”. Показывает рукой на заднее сидение, где лежит большая спортивная сумка, набитая его вещами — теми, что могут пригодиться, пока будем жить врозь.

— Спасибо тебе, — подаюсь вперёд и целую Влада в губы.

Но Влад не даёт отстраниться: фиксирует голову рукой, второй обхватывает моё лицо и впивается в губы поцелуем. Он беспощадный, яростный, но в этом весь мой Влад: непризнающий полумер, с душой, протянутой мне на раскрытых ладонях.

— Всё будет хорошо. Ты же помнишь?

— Конечно, — улыбаюсь, целую напоследок в гладко выбритую пахнущую бризом щёку и выхожу на улицу.

Влад заводит мотор, и сквозь тонированное непроглядное стекло мне не видно его лица, но почему-то кажется, что он улыбается. Мне. И от этого ещё легче на душе.

Пятнадцать минут и я уже в магазине, где суета и круговорот событий не дают расслабиться. Мне нравится моя работа, нравятся покупатели, книги, сама атмосфера. Да и сотрудники, в общем и целом, прекрасные ребята, потому скучать некогда. И забивать голову ерундой тоже.

Но всё-таки расслабиться до конца не получается, и я постоянно смотрю на часы, отсчитывая невольно время до часа Х. Электричка должна прийти в шесть, и я даже отпросилась у начальства на полчаса, чтобы успеть встретить маму на вокзале. Нужно подготовить её к тому, что в моей жизни произошли кое-какие перемены, а это непростая задача.

“Не забыла о ресторане? Сегодня в восемь”, — приходит сообщение от Влада, а я прячусь между стеллажами и торопливо набираю ответ:

“Не забыла. Но если до девяти мы не появимся, вызывай полицию с собаками и ищите мой хладный труп”.

“Юмористка. Ха-ха-ха”.

В ответ посылаю лишь смайлик, показывающий язык, а Влад, недолго думая, присылает стикер, на котором мультяшный енот наказывает хлопками по малиновой заднице свою вторую половину, уложив её на колени.

Как ребёнок, честное слово.

Но стикер неожиданно веселит меня, и следующие пару часов порхаю по магазину, уверенная, что всё действительно будет хорошо. Потому что Влад обещал.

Возле кассы ни одного покупателя, до конца смены целый час, и я занимаюсь тем, что поправляю витрину, складывая на место перепутанные книги и выравнивая их, возвращаю “лицу магазина” товарный вид. Воспользовавшись паузой, охранник выходит покурить, оставив меня одну. Краем глаза слежу за входом, но там ничего подозрительного, да и перекур, обычно, не длится вечность.

Вдруг что-то твёрдое упирается мне в бок. Замираю, вытягиваясь струной. В моих руках тяжёлая книжка, и я впиваюсь в неё пальцами до хруста в суставах, до боли.

— Деньги гони, красотка, — шипение на ухо, а меня обдаёт странным сладковатым ароматом. — Быстро.

Первой приходит паника, следом за ней — злость. Но я стараюсь не делать резких движений, потому что остаться с дыркой в боку совсем не хочется. Что там у него? Нож? Пистолет? Мамочки.

Ноги ватные и дрожат, но я делаю глубокий вдох, чтобы рассеять паническую пелену перед глазами.

— Ну, чего застыла? Бабки, говорю, гони.

Хочу закричать, но голос не слушается. Вместо крика на свободу рвётся приглушённый хрип, и я закусываю щёку изнутри, чтобы не расплакаться ненароком.