— Ха, ты даже имя его, оказывается, знаешь. Герой, чего уж.

— Киреев, не паясничай, я прошу тебя. Мне нужно с ним увидеться.

— Чего, отцовские чувства проснулись, что ли? Не поздновато ли?

— Ну уж, когда проснулись, тогда и проснулись. Не тебе в моей душе копаться.

Злится, трёт исхудавшее лицо, а я замечаю, насколько сильно запали его щёки, покрытые тёмной щетиной.

— Ты бухаешь, я не пойму? Какой-то ты несчастный весь.

— Мне только бухать остаётся для полного счастья, — ворчит, а я смотрю на часы, понимая, что времени остаётся всё меньше.

— Так, или ты мне говоришь, зачем тебе малец понадобился, или я сейчас же ухожу.

— Я… в некотором роде умираю, — заявляет, глядя сквозь меня, а по моей спине ползёт противный холодок. — Забавно, правда? Осталось-то всего ничего — где-то полгода, и я… хочу вину свою, что ли, загладить. Если это, конечно, возможно. Считай это прихотью умирающего.

Молчу, а в голове сотня микровзрывов мозги на части разрывает.

— Завещание я уже написал. Всё накопленное оставлю Маринке и пацану. Всё-таки я многое ей должен. Но, Влад, мне было-то всего семнадцать, какие мозги в этом возрасте, какая ответственность?

— А сейчас чувство вины догнало?

— Как-то так, да, — кивает и снова закуривает. На этот раз не кашляет, просто глубоко дышит, а воздух из лёгких вылетает со свистом и хрипами. — Поможешь? В память того, что между нами троими всё не всегда было плохо. Помнишь же? Когда-то ведь всё было хорошо. И пусть я просрал все шансы подыхать в кругу родных и близких, но… помоги исправить, уговори Маринку дать мне увидеться с сыном.

Его точно заклинило: одни и те же фразы, одни и те же слова, будто уставший мозг не в силах генерировать иные мысли и выражения.

— Ты с ней говорил?

— Да, в первую очередь. Но она послала меня на хер и все дела.

— Правильно сделала.

— Да правильно, конечно, только я могу не дождаться того момента, когда она оттает. Сдохну же, сам понимаешь.

Непроизвольно ёжусь от его слов, но беру себя в руки. Запах лекарств тошнотворный и невыносимый, забивается в лёгкие, а слюна становится вязкой и липкой. Хочется сплюнуть, потому что не проглотить мерзкий комок, и я распахиваю дверцу машины и отхаркиваюсь. Вроде, полегчало.

— Всё на самом деле настолько плохо? — решаюсь задать вопрос, а Илья снова усмехается, откинувшись на спинку сиденья. Словно последние силы на этот разговор потратил.

— Мнение врачей разнится, но больше полугода мне никто ещё не дал. Говорят, жрёт меня эта зараза уже давно, почти нахрен сожрала, чтоб её. Впрочем, это всё лишняя болтовня. Я не для жалости тебя позвал. Просто ты единственный, кто на Маринку сможет повлиять.

— Ладно, я попробую. Но ничего обещать не могу.

— Спасибо и на этом, правда, — слабо улыбается и хлопает меня по плечу. Потом, будто бы, сам пугается этого жеста, убирает руку и отворачивается к окну. — Может, кофе выпьем?

— Нет, я пойду. Работы по горло.

— Как скажешь. Позвони мне, хорошо? Ну, когда от Маринки ответ получишь. Чтобы я напрасно не надеялся, ладно?

— Хорошо.

Киваю и захлопываю за собой дверь. Чувства внутри копошатся странные — острые, точно лезвие бритвы, болезненные. Бреду обратно к Торговому центру, а в голове — липкая каша. Я привык считать Илью подонком, а сейчас даже жалко его стало. И да, поверил ему, потому что выглядит он так, точно вот уже через пять минут в гроб отправится.

Моральный выбор тяжёл. С одной стороны Антону не нужен отец, которому столько лет было на него наплевать — человек, который не хотел его появления на свет и всю жизнь обходил десятой дорогой. Но ведь, с другой стороны, каждый из нас имеет право знать, кто повинен в его появлении на свет.

Наверное, это решать не мне.

Маринке? Да, ей. Но и Антон уже взрослый парень и имеет право голоса. И если захочет увидеться с Ильёй, так тому и быть.

35. Аня

— Анька, прекрати рефлексировать! Ты в любой одежде — красавица, хоть в ветошь обмотайся, — призывает к остаткам моего разума Данилова.

Она лежит на животе на нашей с Владом кровати, подперев острый подбородок руками, и хмурит тёмные брови. Болтает в воздухе длинными ногами, а у меня голова скоро кружиться начнёт от того, что я никак не могу решить, что мне надеть. Выбирать шмотки — такая мука. Намного проще напялить удобные джинсы, любимую футболку, чем разбираться в этом ворохе платьев и юбок, которыми любезно решила поделиться со мной Ленка.

И дёрнул же чёрт меня за язык рассказать ей о сегодняшнем приглашении в “Леваду”. Вот тогда и начался мой личный ад. Лена примчалась буквально через полчаса с кучей вещей, спрятанных в недрах двух весьма внушительных чемоданов. И как только сил хватило в тщедушном тельце, чтобы доволочь их сюда?

— Вот то, чёрненькое, ещё померяй! — приказывает, спрыгивая с кровати. — Отлично ведь тебе подходит!

На мою беду, у нас с Даниловой один размер на двоих, а ещё у лучшей подруги неистребимая тяга к двум вещам: шоппингу и превращению моей жизни в сказку. Особенно туго приходится, когда Лена получает шанс нарядить меня, точно новогоднюю ёлку.

— Лена, блин! — пытаюсь вырваться из её хватки. — Мы же не в оперу идём!

— Да какая разница? Это же классическое чёрное платье! Оно в любой ситуации выгодно смотрится.

— Но не на фоне же лошадей и пастбищ, дурья твоя рыжая башка! — смеюсь, представив, какими глазами будут смотреть на меня гости, если я заявлюсь на вечеринку в том виде, на котором настаивает Лена.

— А вот сейчас, между прочим, было обидно! — деланно куксится Данилова. — Ладно, противишься бессмертной классике и не хочешь жить по заветам великой Коко Шанель, значит, вон те милые шортики примерь.

Шорты до такой степени миленькие, что я в них похожа на жертву педофила. Нет уж.

— Ай, дохлый номер из тебя, Сомова, человека делать!

В итоге сходимся на клетчатом платье-рубашке, что идёт в комплекте с тонким кожаным пояском и казаками.

— Точно говорю: красавица! — восхищается Ленка, когда заканчивает укладывать мои волосы.

Ничего особенного, обычная коса, но заплетена весьма эффектно, а ещё в волосах скромно поблёскивает красивая заколка, украшенная россыпью тёмно-синих цветочков, а в сердцевине каждого — крошечный камушек.

Красиво.

Влад обещал заехать в пять, и чем ближе час Х, тем сильнее нервничаю. Сама не знаю, почему настолько волнуюсь. Неужели боюсь? Нет, скорее, просто волнуюсь, потому что никогда ведь не угадаешь, чем может обернуться знакомство с друзьями.

Вдруг они были массово в восторге от его бывшей жены и любую новую девушку примут в штыки?

Данилова, всегда очень чутко угадывающая моё настроение, извлекает из глубин чёрного потёртого чемодана бутылку вишнёвого ликёра и потрясает ею в воздухе, точно боевым трофеем.

— Мне кажется, наклюкаться заранее — не самая хорошая идея.

Лена скептически фыркает и бодро топает в кухню, где хранятся бокалы.

— Ничего страшного от одной стопочки не будет, — вещает, осматривая посуду. — Зато нервы успокоишь, а то на тебе лица нет. — И уже позже, когда сладко-горький напиток отправляется в путешествие по пищеводу: — Вот! Так хоть румянец появился, а то прям как стена, белая.

От второй порции отказываюсь, потому что и правда, не хватало напиться и вырубиться по дороге в “Леваду”. Или того хуже — песни петь, пьяной, потрясая воображение гостей грацией алкоголика.

Пока ждём Влада, Лена рассказывает, что очень скоро её ненаглядного ждёт повышение. Илья то ли увольняться собрался, то ли переводится в другой филиал — история умалчивает, но перспективы для моих друзей открываются потрясающие. И это хорошо.

Вдруг понимаю, что с той квёлой вечеринки в доме Даниловой я ни разу даже не слышала об Илье. На глаза не попадался, никаким другим способом себя не проявлял. Даже не столкнулись в подъезде ни разу, словно и не было такого человека никогда. Впрочем, это и к лучшему.

Ровно в пять открывается дверь, и я бегу встречать Влада. Всё-таки соскучилась. Была бы моя воля, вообще никогда с ним не расставалась, но я прекрасно понимаю, что такой путь — гибельный. Людям нужна свобода. Хотя бы ради того, чтобы понимать, насколько сильно тоскуют друг по другу.

— Ух ты ж чёрт, — усмехается Влад, ощупывая меня взглядом. — Ты специально? Чтобы мы никуда не поехали?

— Здрасьте, — щебечет Данилова, подпрыгивая за моей спиной. — Правда, Анька у нас красавица?

— Бесспорно! — смеётся Влад, а Лена вторит ему. — Чего это вы такие румяные?

— Это всё ликёр! Вишнёвый! — рапортует Лена, а Влад цокает языком.

— Пьющие женщины — горе в семье, между прочим. Но ладно уж, сегодня можно.

Влад улыбается, но мне кажется: что-то гложет его. На работе проблемы? Или что-то серьёзнее? Но не при Лене же к нему в душу лезть, верно? Да и, может быть, лишь кажется.

Но что-то нехорошее всё равно копошится в душе. Вертится волчком, крутится, не даёт покоя. Ладно, потом разберусь.

— Всё хорошо? — успеваю шепнуть Владу, пока помогает мне сесть в машину.

— Потом, хорошо? — бросает чуть слышное и проделывает те же элегантные фокусы истинного джентльмена со щебечущей без умолку Даниловой.

Больше ничего не спрашиваю, потому что понимаю: не расскажет. Да и не нужно мне это сейчас — лишь тогда, когда сам будет готов открыться и рассказать, что волнует.

Всю дорогу Лена вещает о том, как счастлива за нас и как она сделала всё, что от неё зависело, чтобы заставить меня понять, насколько Влад — прекрасный мужчина. Данилова всегда предельно откровенна, с душой нараспашку и за словом точно в карман не лезет, а мне хоть со стыда сгорай.

Влад внимательно слушает, периодически восклицает: “Конечно, я золото” и “Ну, само собой, что я ещё тот подарок небес”, а мне прибить его хочется. Но в итоге, на очередной его реплике, начинаю хохотать до колик в животе.