Яна Егорова - #подчинюсь

– Согласно вашему приказу, мы прослушиваем телефон студентки, Исаевой Моники.

– Что-то интересное? – Сигурд ни одним мускулом на лице не выдал, насколько его задевает эта тема.

– Да. Наш объект. Несколько часов назад лично приезжал к ней в университет.

– Приезжал? Мои люди не доложили мне.

– Они и не могли. Михайлов подъехал с другого входа, а у них не было приказа следить еще и за ним. Тем более, что они и мы тоже, отслеживаем все ее передвижения.

– Он сказал что-то интересное?

Невысокий мужчина, одетый с ног до головы в черную неприметную одежду, замялся. С первого взгляда, в этом человеке невозможно было бы определить одного из лучших сотрудников федеральной службы безопасности. Но, именно поэтому. С такой безликой внешностью, он мог проводить идеальные слежки, аресты и даже светиться в СМИ. Второй раз встретив его на улице – никогда не узнаешь. Тем более, что майор всегда помнил одно из главных правил – не смотреть подозреваемому в глаза. Только так можно остаться незамеченным, не утвердиться в памяти.

– Сказал, – кивнул майор, поправив черную шапку у себя на голове. – Перевернул все с ног на голову. Сказал, что это вы предатель родины, что это против вас идет расследование. Более того, заставил подписать бумагу о «помощи следствию» и принудил следить за вами.

– Это каким же образом? – вновь не показав ни единой эмоции, задал вопрос Завьялов.

– Она должна встретиться с вами и быть рядом как можно больше и как можно чаще. Он хочет отследить все ваши передвижения вне Кремля. Борис, его доверенный помощник, вы знаете, мы уже докладывали о нем…

– Да.

– Борис установил ей в телефон еще одну прослушку. А Михайлов запугал, что если она не начнет с ним сотрудничать, попадет в колонию или…

– Или?

– Или умрет.

– Она подписала.

– Подписала, – кивнул Головчук. – Только, у нас с ребятами есть подозрение, зачем ему это надо.

– Зачем же?

– Сегодня прошел по нашим каналам запрос от Бориса о том, что он ищет ребят с гранатометом.

– Правда? – вот теперь густые брови молодого заместителя министра иностранных дел взлетели вверх. – Это я ему настолько насолил? Простого убийства мало? Именно гранатомет?

– Сами удивились. Но мы уже достаточно накопали против Михайлова, чтобы понимать – это вполне в его характере. С его амбициями и самомнением, будет вполне естественно, если он и сам захочет за всем понаблюдать.

– Согласен. Хорошо, Евгений Петрович, – они уже дошли до Водовзводной башни и пора было поворачивать обратно. – Я решу, как с этим разобраться. Займитесь пока ребятами с гранатометом.

– Вы хотите, чтобы мы их обезвредили? – уточнил майор.

– Нет. Узнайте, кто отзовется, и установите за ними наблюдение. Мы должны знать, когда они соберутся нанести удар. А до тех пор – расследование должно идти по плану. Продолжайте копать на Михайлова. Я же усыплю его внимание.

Майор, не прощаясь, растворился на улицах города, а Завьялов уже в одиночестве направился обратно в Кремль. Все, что сообщил Головчук, в принципе вполне вязалось с его изначальным планом. От директора СовТрансНефти этого и стоило ожидать. Он не был уверен в способе и, признаться, немного удивился выбору оружия. Но, в остальном, все очень предсказуемо.

Завьялов, в знак приветствия, кивнул нескольким проходившим мимо чиновникам (вот уж кого нельзя было забыть или не заметить) и продолжил свой путь. Хорошо. Очень хорошо, что его планы насчет Ники совпали с планом расследования.

Она должна проводить с ним время? Она его проведет. Он даже рад этому. Со вчерашнего вечера не мог решить, что делать с тем, что… чувствует… (да, пожалуй, что так) что чувствует к этой девушке. Он действительно потерял голову от ревности, а потом и от близости с ней. Его очень, предельно сильно напрягла ее жалость. Но и… Он не может отрицать этого, что эта жалость, сочувствие, были больше приятны, нежели обидны.

Сигурд даже сегодня, даже сейчас все еще отчётливо ощущал ее маленькие прохладные ладошки на своей груди. На уродливом шраме, от которого, по сути, шарахалась даже Белка. Он не привык к теплу. Этого… этого никогда не было в его жизни. Мать в вечных загулах и на тусовках, отец-политик на своей работе. Все те женщины, что были у него – были лишь для удовольствия. И даже Белка, хотя он уже начал привыкать к ней. Чего еще можно ожидать от женщины? Это миф. О женщине-матери, жене, которая будет интересоваться своим мужем, станет для него опорой, поддержит, будет любить их детей. Все это миф. Как только женщина видит деньги – она забывает обо всем. Ему ли не знать об этом.

Однако… Однако, Ника… Почему ему все время кажется, что она какая-то другая? Девушка не выходит у него из головы. И не только из-за необычной, непривычной красоты. Но и… В ней чувствуется что-то другое. Что-то более живое…

Сегодня утром, после того, как получил отчет, что цветы доставлены, Сигурд поймал себя на мысли, что очень хочет видеть ее лицо в тот момент, когда она их обнаружит у себя дома. Молодой заместитель министра прекрасно осознавал, что… слишком резко обошелся с девушкой. Он сделал совсем не то, чего хотел на самом деле. И сделал это не потому, что разозлился. А потому, что испугался.

Испугался впервые. И, не угрозы для жизни, а чувств. Обычных чувств, вспыхнувших к другому человеку. К невинной девочке, которая случайно попала в его руки, вместо прожжённой платной проститутки, которую он ожидал увидеть в клубе. Так случилось, что их первый раз был жестоким для нее. И это ее мнение будет изменить очень сложно.

Самое неприятное, вчера он отчетливо понял – он очень хочет изменить его, но и в то же время боится, что Ника окажется такой же, как и все до нее. Как Белка, например.

Посмотрим. Мужчина ухмыльнулся, входя в Кремль. Посмотрим. Расскажет ли она ему о том, зачем на самом деле попросила о встрече. Попытается ли спасти или упрямо подставит под расправу с Михайловым. Тогда он и примет решение.

Тогда все и решится.

– Расскажи о себе.

– Разве есть еще что-то, чего вы не знаете? Обо мне?

– Кроме фактов из твоей жизни, я ничего не знаю. О тебе.

Этот разговор состоялся за несколько часов до того, как мы снова приехали в клуб. Мы поднялись на лифте, и человек со шрамом, взяв меня за руку, повел за собой. Уже знакомая мне дамочка на входе, чуть не ковриком стелилась перед Завьяловым. Ах, да. Я забыла. Он теперь хозяин этого места. Впрочем, как и мой хозяин.

– Я хочу знать больше, – сказал он, когда, некоторое время назад, мы сидели за одним столиком и мирно, если это можно так охарактеризовать, ужинали.

– Я тоже, – ответила, стоически выдержав его тяжелый взгляд, – хочу знать больше о том, кто стал моим первым… мужчиной.

К тому моменту, как мы оказались в ресторане, я немного осмелела. Нет, не привыкла к нему, а скорее, смерилась со своей участью разменной монеты в политических играх. Чего бояться? Того, что Си-гурд сделает мне больнее, чем мой отец? Больнее – только смерть. Но я… мне так кажется… Не смотря на то, что в его присутствии мои руки холодеют, а язык отнимается, мне все равно кажется, что Завьялов не причинит мне реального вреда.

Возможно, я сделала выводы, основываясь на нашей последней встрече. Он был резким, но не причинил боли. Наоборот. В его руках я испытала то удовольствие, которого до того момента не знала. Он грубо отправил меня домой, но утром вся моя квартира была в цветах. Возможно, где-то в глубине души я решила, что это были своего рода извинения.

– Хорошо, – внезапно кивнул он, тогда, в ресторане. – Что ты хочешь узнать обо мне?

От неожиданности и величины выбора, не знала, о чем спросить в первую очередь. Разумеется, не факт, что он скажет правду. Но… ну а вдруг? Помедлив несколько секунд, все же решилась:

– Я хочу узнать, откуда у вас этот шрам.

Почудилось? Или это проскользнуло неподдельное удивление в его глазах? Живое, человеческое, реальное удивление. Пусть хоть на мгновение, но оно было!

– Это действительно то, что ты хочешь узнать? – уточнил заместитель министра, чуть наклонившись всем корпусом ко мне, и обдав при этом все мое сознание своим мужским запахом. Тем запахом, который не могу забыть, который у меня ассоциируется лишь с прикосновением больших мужских рук к моему телу, к тем его местам и частям… куда, никто и никогда…

Сглотнула.

– Да. Я хочу знать.

– Это результат пыток. Такие шрамы оставляет кислота. Двадцать два года назад недоброжелатели моего отца, перед тем, как убить его – пытали меня, – сказал Сигурд так, словно говорил о погоде за окном. Сегодня солнышко, а завтра пойдет дождь. Что поделаешь, наденем резиновые сапоги. Примерно так это звучало. Или так он хотел показать, но он ошибается, делая вид, что это для него ничего не значит.

Я отлично знаю, что такое боль.

Не сказала «мне жаль». В прошлый раз за мою жалость, он выставил меня из своего дома. Ничего не сказала, и глаз не опустила.

Сейчас, когда я только что, шагая за ним, в третий раз переступила порог той самой комнаты, где мы впервые… познакомились, уже не боялась. Шла, прекрасно осознавая, чего хочу. Разговор в ресторане… многое изменил. Очень многое.

– У тебя тоже есть шрамы. На спине, – заметил Завьялов, во время сегодняшнего ужина.

А после этих его слов, уже не смогла смотреть на Сигурда. Мне было стыдно. Мне было стыдно перед этим серьезным человеком так сильно, как могло бы быть, явись я в Кремль в разорванной одежде и драных башмаках, а не в новеньком костюмчике, только что купленном в магазине.

– И ты тоже не хочешь говорить об этом, – констатировал он и откинулся на спинку удобного кресла.

В ресторане было очень тихо, кроме нас – почти никого. К тому же, в шикарной обстановке, все столики стояли на приличном расстоянии друг от друга, словно дизайнер заранее позаботился о приватности разговоров посетителей заведения.