— Не могу знать, — хитро улыбнувшись, парень прячет в свою сумку планшет, поправляет на голове кепку с логотипом кампании, и, попрощавшись, выходить прочь. Нина наблюдает за мной с интересом, отложив в сторону любовный роман, и теперь в нетерпении переступая с ноги на ногу, видимо, пытаясь разгадать, отчего я заметно поникла, став обладательницей такой красоты. А я так и не решаюсь коснуться благоухающего подарка, продолжая сверлить взглядом торчащую среди бутонов картонку.

— Хочешь, я сама прочту? — явно веселиться девушка, тем самым выводя меня из ступора. Прежде, чем ее пальцы дотрагиваются до послания, я забираю со стола пионы, при этом не забывая одарить работницу легким кивком головы, в знак благодарности за участие. Лишь с грохотом захлопнув дверь своей мастерской, я укладываю цветы на стуле, не желая разбирать заваленный материалами стол, и слегка дрожащей рукой извлекаю на свет открытку, уже заранее зная, кто решил порадовать меня своим вниманием.

«Надеюсь, ты все так же любишь пионы. С праздником, Маша».

Присев на краешек деревянной столешницы, едва не напоровшись на игольницу, я шумно вздыхаю, возводя взгляд к потолку. Все стало слишком сложно. Пропала легкость и беззаботность, сменившись на подавленность и постоянное ожидание очередного удара. Сергей не приехал в субботу. Теперь каждый из нас страдает поодиночке, не решаясь снять блокировку со своего смартфона и, наконец, набрать заветный номер. Он прав. Абсолютно прав во всем, говоря, что я только усугубляю наше с ним положение. Не явное ли доказательство его правоты сейчас лежит перед моими глазами?

— Здравствуй, — делаю то, о чем не помышляла сегодня утром. — Нам нужно встретиться.

* * *

Я вижу, как она выходит из магазина, быстро отстукивая по сухому асфальту, освобожденному городскими службами от снежной насыпи. Она прижимает к себе цветы, и, ожидая, пока поток машин на проезжей части спадет, разглядывает баннер, сообщающий о грандиозной распродаже бытовой техники. Шагнув на дорогу, она едва не падает, зацепившись каблуком за решетку ливневой канализации, и теперь что-то бурчит себе под нос, очищая ладонью задник своего сапога. Вот она выпрямляется, небрежно зажимает букет подмышкой, желая поправить слетевшую сплеча сумочку, и, наконец, спешит к дверям кафе, видимо, до сих пор не замечая моего пристального разглядывания. Едва она оказывается в помещении, мое сердце ускоряет свой ритм, и я прикладываю уйму усилий в попытке скрыть свое нетерпение. Сколько я здесь сижу в ожидании ее появления?

— Здравствуй, — скорее бросив, чем положив, подаренный мной букет на стол, отчего блюдце из-под моей чашки с кофе чудом не падает на пол, холодно здоровается со мной. — Забирай.

— Не стану. Они твои, — одному богу известно, чего мне стоит сохранять спокойствие. — По-моему, в такой день принято дарить женщинам подарки.

— Своим женщинам, возможно. Но в нашей ситуации это точно лишнее. Мне ничего не надо, — сев напротив, она отмахивается от меню, чем явно смущает официантку, растеряно замершую рядом с нашим столиком.

— Повторите кофе, пожалуйста, — я все же перекладываю пионы к окну, и сцепив руки в замок, откидываюсь на стуле, изучая женщину, не потрудившуюся сбросить с себя куртку, тем самым давая понять, что она не предрасположена к долгим беседам.

— Чего ты хочешь Андрей? — смотрит прямо в глаза, нетерпеливо ерзая на сидении, словно готова в любую секунду броситься прочь опрометью.

— Ничего. Лишь поздравить…

— Ты понимаешь, о чем я! Ты прекрасно знаешь, что Сергей злится, но упорно продолжаешь подбрасывать щепки! Хочешь, чтобы в конечном итоге он оторвал твою голову?

— Я и вправду выгляжу таким жалким, что должен трястись, как заяц, от одного его имени?

— Ты не жалок, Андрей, — качнув головой, складывает руки на столе. — Ты испорчен. В погоне за отчисткой своего доброго имени ты не брезгуешь ничем — подговариваешь сына повлиять на мое решение, провоцируешь моего мужа, зная, что в итоге ответ придется нести мне! Господи! Ты рушишь мою счастливую жизнь, только лишь потому, что больше не в силах выносить угрызения совести! Поэтому я спрашиваю еще раз: чего ты хочешь? Чтобы я приняла кафе? Отлично, я подпишу бумаги прямо сейчас, если это станет гарантией твоего исчезновения с моего горизонта!

— Неужели, я настолько тебе осточертел?

— Да, Андрей! До скрежета в зубах! Почему я должна постоянно оправдываться, если мне эти встречи с тобой и самой поперек горла? Неужели так трудно просто исчезнуть? Общайся с сыном, но не смей влезать в мою семью!

— Я не влезаю, Маш.

— Неправда! С того дня, как ты впервые мне позвонил, ты, так или иначе, воздействуешь на мои отношения с любимым мужчиной! Я не прошу многого — просто вычеркни меня, как уже сделал однажды. Иначе… — Маша обдает меня холодом и принимается рассматривать свой маникюр.

— Иначе? Договаривай, — прошу спокойно, нависая над столом. — Нажалуешься мужу?

— Нет, — она резко поднимает свой взор ко мне, и мне не составляет труда понять, что любую угрозу, которую она собирается озвучить, она намерена довести до конца. — Я расскажу твоему сыну, почему все эти годы ты пренебрегал своими отцовскими обязанностями. Пусть знает, что причина вовсе не в твоей работе, а в любви к женщине, чудесным образом ставшей для тебя куда более важной, нежели Семен. Открою ему глаза, почему на девятый день рождения ты так и не доехал до дома родителей, предпочитая утешать Риту, которая вполне бы обошлась сочувствием своей матери.

Мы молчим, не разрывая зрительный контакт. Маша тяжело дышит, и то и дело касается подрагивающими пальцами шарфика на своей шее. Яркого цвета оливы.

— Надеюсь, теперь ты все понял? — тряхнув головой интересуется бывшая супруга, и стягивает со спинки стула свою сумочку.

— Еще бы. Маша, — прошу ее обернуться и не уходить так стремительно. — Еще минуту.

— Что? — она недовольно плюхается на сидение, вконец устав от моего общества, но вместо того, чтобы испытать раздражение от такого явного пренебрежения с ее стороны, единственное, о чем я могу думать — боже, ведь стоя у стола регистрации в местном загсе, я и представить себе не мог, что когда-то мы станем настолько чужими, что этой нежной и всегда такой милой женщине будет невыносимо сама мысль, что мы дышим одним воздухом.

— Я больше не стану тебя донимать. Я купил квартиру. Переезжаю ближе к морю.

— А…

— Семен знает, — не даю ей задать такой очевидный вопрос, стараясь запомнить каждую эмоцию на ее свежем лице. — Он согласен проводить лето у меня, и я надеюсь, что ты не будешь против. Я больше не потеряю своего сына, — невесело улыбаюсь, вспомнив, как долго шел к его прощению. — Буду прилетать на каждый важный матч и дни рождения.

— А бизнес?

— Бизнес, — теперь моя улыбка еще больше походит на болезненную гримасу. — Продаю. Точнее, почти продал. Антон решил отойти от дел, а искать нового управляющего у меня нет желания. Поэтому я прошу не отказываться от кафе. Делай что хочешь — переоборудую и открой магазин побольше, продолжай начатое мной — неважно. Просто прими его, как компенсацию за все то зло, что я успел тебе принести. И прости.

Теперь молчание между нами не кажется таким напряженным… Скорее умиротворяющим, позволяющим каждому подумать о своем. Я стараюсь запомнить каждую ее черту: повзрослевшее лицо, серьезный взгляд из-под длинных густых ресниц, все такие же пухлые губы, целовать которые раньше я мог часами…

— Надеюсь, ты будешь счастлив, Андрей, — отмирает и слегка кивает, словно прощаясь со мной навсегда. Хотя… Кого я обманываю — для многих из тех, с кем я когда-то был близок, теперь я как бельмо на глазу.

— Надеюсь, что так, я облегчу твою жизнь.

— Ты так говоришь, словно я выжила тебя из города, — ухмыльнувшись, Маша отыскивает в кармане ключи от своей машины, видимо, желая поскорее свернуть наши посиделки. — Надеюсь, что ты сдержишь слово и не…

— Маша, — знаю, что выгляжу глупо, порывисто касаясь ее руки, но боюсь, что до конца жизни буду жалеть, если все же не решусь спросить. — Ты бы когда-нибудь смогла согласиться поехать со мной?

— Зачем? — несколько раз моргнув, женщина вырывает свою ладонь, отклоняясь на спинку стула.

— Чтобы попробовать все сначала. Знаю, что это дико, но…

— Не говори ничего, — она выставляет перед собой ладонь, недовольно хмуря лоб, и не обращая внимания на подошедшую с подносом официантку, говорит то, чем вряд ли может меня удивить. — Думаешь, можно вернуться спустя семь лет и предлагать мне такое? Андрей, я не знаю, что твориться в твоей голове, но это уже верх самонадеянности, — она клонит голову набок, складывая руки перед собой, как внимательная старшеклассница, следящая за протеканием очередного опыта. Приоткрывает губы, и мне отчего-то до безумия хочется их коснуться, наплевав на приличия и порядки… Я хочу, чтобы врезалось в память, пустив глубокие корни, видение, как она плавно проводит рукой по волосам, в последний раз награждает меня своим взглядом, качает своей головой, отказываясь принять протянутые мной цветы, а уходя, поворачивается и говорит уже чуточку теплее, отчего становиться еще горше:

— Не знаю, благодарят ли за это людей, но все же… Спасибо, что когда-то предпочел ее. И прощай.

Это как удар под дых. В миллионы раз больнее, чем твердый кулак ее супруга, чем все, что она мне сказала минутой ранее. Я встаю следом за ней, поднимая со стола букет, достаю купюры из бумажника, даже не взглянув на счет, неторопливо покидаю кафе, и лишь оказавшись в салоне своей машины яростно бью ладонью по кожаному рулю. Я упустил лучшую в мире женщину и единственное, что мне остается, утешать себя тем, что где-то, тая в объятьях другого, она воистину счастлива и глаза ее сверкают настоящей любовью, озаряя весь мир своим завораживающим блеском…