Слова Мэй врезались мне в мозг. И всякий раз, когда я о ней думал, меня накрывало волной боли. То, как смотрели на меня окаянные сёстры, навсегда останется в моей памяти. Они боялись меня и ненавидели. Но хуже всего то, что Мэй заблуждалась на мой счет. Несмотря на то, что я сделал, она считала меня хорошим.

Она ошибалась.

Всё это время во мне жили два человека. И теперь я начал понимать, что ни один из них не был настоящим. Они оба были непревзойдёнными притворщиками. Райдер притворялся Палачом, но при этом всегда оставался лишь сторонним наблюдателем. Каин притворялся Пророком, внешне прикидываясь сильным, но на самом деле захлебывался собственным страхом. Но если оба этих человека всего лишь обман, то кто же тогда я, черт возьми? Кто я на самом деле?

Я понятия не имел.

Снаружи до меня донеслись звуки шагов. Сквозь щель под тяжелой дверью хлынул свет, и мне в нос ударил запах еды. Мой желудок взвыл от голода, рот свело от жажды.

В двери повернулся замок, и в темноту камеры, склонив голову и отвернувшись от меня, вошла женщина. На ней было длинное серое платье, закрывающее ее от шеи до самых ступней, а голову прикрывал белый чепец. Когда она поставила поднос на пол, мне стало видно ее лицо. Заметив выбившуюся у нее из-под головного убора непослушную прядь волос, я удивленно распахнул глаза. Рыжая. Ярко рыжая. У девушки были ярко-голубые глаза; щеки и нос усыпаны веснушками.

«Я ее знаю…»

«Фиби»

Фиби расположила на полу поднос с едой. Она всячески избегала моего взгляда. Изо дня в день мне приносили еду только две женщины, они же промывали мне раны. Фиби никогда раньше ко мне не приходила.

Лицо Фиби ничего не выражало. Не сказав мне ни слова и даже на меня не взглянув, она встала и вышла из комнаты.

Мое сердце забилось быстрее. К моей камере приблизился человек, с которым я общался ранее… сердце замедлилось, потом сжалось. Она никогда не поверит, что я настоящий Каин.

Её запрограммировали верить всему, что говорит ей Пророк.

Это бессмысленно.

Я остался совсем один.

Сделав над собой усилие, я поднялся в сидячее положение, и стиснул зубы, почувствовав, как от напряжения у меня задрожали конечности. Своими опухшими глазами я оглядел содержимое подноса: овощной бульон, кусок хлеба и стакан воды. Сперва я потянулся к воде, с рекордной быстротой опрокинув в себя прохладную жидкость. Я ахнул, затаив дыхание от облегчения. Не обращая внимания на дрожь в руках, я зачерпнул ложкой бульон и поднес ее к губам. Саднящая плоть запылала от боли, когда по поврежденной коже потекла теплая соленая жидкость. Но когда еда попала в мой пустой желудок, я закрыл глаза.

Фиби вернулась с тазом и тряпкой. Встав рядом со мной на колени, она начала смывать с меня кровь. Не произнося ни звука, она методично оттирала мою кожу. Всё это время я за ней наблюдал. Она низко наклонила голову, избегая моего взгляда. Когда мы виделись с ней в последний раз, она выглядела иначе. Ее платье стало еще скромнее. Кожа совсем бледной. Я украдкой покосился на ее щеку, на то, что напоминало заживающий синяк. Сквозь стоящую у меня перед глазами пелену, мне было трудно как следует разглядеть.

Рука Фиби скользнула к моим волосам. Кое-где они присохли к щекам, остальные длинные, спутанные пряди липли к моей груди, закрывая моё лицо. Борода у меня сильно отросла, и тоже вся спуталась. Я не видел своего отражения более пяти недель, но знал, что меня будет сложно узнать.

Она переключилась на мои руки. Я заметил, как она напряглась, смыв с моей кожи грязь и кровь. Ее реакция была еле уловимой, но я все равно ее почувствовал. На руках медленно проступали татуировки — напоминание о времени, проведённом с Палачами. С замиранием сердца я ждал, что она скажет. Как Пророк, я должен был носить тунику, закрывающую всё мое тело. Мои люди не догадывались, что у меня есть татуировки. Но Фиби знала каждый сантиметр тела Иуды, его чистой кожи…

Ее брови поползли к переносице, но она продолжила работу. Смыв с меня всю грязь, Фиби встала на ноги и, подхватив таз и тряпку, быстро покинула камеру.

Я поник всем телом, почувствовав сокрушительное поражение.

В небе снова прогремел гром, надвигалась новая волна сильной грозы. Опустившись на пол, я закрыл глаза и постарался уснуть. Я знал, что у меня всего несколько часов до того, как сюда снова придут последователи-охранники и подвергнут меня наказанию.

Я прижался щекой к жёсткому каменному полу, и меня окутала темнота.

Может, мне повезёт, и я больше не проснусь.


ГЛАВА ВТОРАЯ


Хармони

Самолет подбросило вверх, затем вниз, и я ухватилась за край сиденья. Брат Стефан сказал мне, что это называется турбулентностью. От странного ощущения полета, меня замутило, и я крепко зажмурила глаза.

— Хармони, ты в порядке? — донесся до меня ласковый голос сестры Руфи, и мою руку накрыла её теплая ладонь.

— Это… это так странно, — открыв глаза, ответила я.

Сестра Руфь с беспокойством смотрела на меня.

— Согласна. Сколько ни летаю, а все равно никак не привыкну.

Она ободряюще мне улыбнулась. Я обернулась на брата Стефана. Он смотрел вперед, глядя куда-то в пустоту. Затем повернулся ко мне и одарил меня натянутой улыбкой.

Наклонившись ближе, он сказал:

— Это потому, что это маленький самолет. В юности, когда я ещё жил во внешнем мире, то летал на тех, что побольше. Помню, перелёты так на нервы не действовали.

Мои губы тронула улыбка, но самолет снова нырнул вниз, и она тут же исчезла. Я сильнее вцепилась в подлокотники кресла, от чего у меня побелели костяшки пальцев. Снова закрыв глаза, я старалась дышать сквозь нарастающую от воздушных ям и резких толчков панику.

Я попыталась подумать о чем-нибудь приятном. Вспомнила оставленный мною дом. Мне там очень нравилось. Нравилась жаркая погода, но больше всего — царящая там семейная атмосфера. У меня внутри всё сжалось, как только я подумала о том, куда мы направляемся — о Новом Сионе.

По сравнению с другими, разбросанными по всему миру общинами, наша коммуна в Пуэрто-Рико была совсем маленькой. Большинство людей проживали свои дни в уединении. Как семья. Мы держались друг друга. Мы друг о друге заботились — никакой боли, никаких предубеждений.

Мы были счастливы.

А потом умер Пророк Давид.

Его место занял его наследник, Пророк Каин, и сразу же начал объединять свой народ. Общины закрывались одна за другой, и последователи возвращались в Новый Сион, чтобы поддержать нашего лидера.

Наша община присоединилась к репатриации последней.

Я оглядела салон маленького самолета. Всего на борту было менее тридцати человек; большинства из них я не знала. Я встречалась взглядом с незнакомыми мужчинами и женщинами. Их эмоции очень отличались. Одни были счастливы покинуть Пуэрто-Рико. Другие казались страшно напуганными.

С той минуты, как нас всех собрали сегодня утром, многие относились ко мне с подозрением. Сейчас некоторые смотрели на меня именно так.

Я быстро повернула голову, мне под кожу просачивалась паника и страх. Я не просто так скрывалась ото всех этих людей. Меня окружали только те, кто обо мне заботился… те, кто не хотел причинить мне боль.

Я откинулась на сидении. Сестра Руфь крепко сжала мне руку. Взглянув на женщину, ставшую для меня одним из самых надежных опекунов, я почувствовала, как в сердце впился осколок отчаянья. Я увидела в ее глазах тревогу — это был тот же самый мучительный страх, который, как я знала, отражался и на моем лице.

Последние несколько недель брат Стефан, ближайший друг сестры Руфи, тоже был не в духе. Новый Сион. Наш страх перед Новым Сионом ощущался почти физически. Когда мы уже подлетали к нашему новому дому, у меня начали дрожать руки.

«Будь сильной, — подумала про себя я. — Ты должна быть сильной».

Я изо всех сил старалась глубоко дышать. Похоже, самолет успешно преодолел тот ветер, что держал нас в своей хватке, и все успокоилось. Высвободив руку из-под ладони сестры Руфи, я протянула пальцы и приподняла закрывающую моё лицо ткань.

Убрав ото рта легкий бледно-голубой материал, я тут же сделала глубокий вдох. Моя импровизированная завеса не слишком мешала мне дышать; сестра Руфь сделала всё, чтобы ее было легко и удобно носить. Но когда она ниспадала мне на лицо, я чувствовала, что задыхаюсь.

Сестра Руфь отвела мою руку, положив ее мне на колени. Она медленно покачала головой.

— Хармони, ты должна к ней привыкнуть.

Сестра Руфь прикрепила обратно бледно-голубую ткань и разгладила на моих светлых волосах точно такой же чепец.

— Я её ненавижу, — как можно тише призналась я, от досады стиснув зубы.

Глаза сестры Руфи наполнились сочувствием.

— Я знаю, ангелочек.

Я улыбнулась, тронутая ее отзывчивостью, но эта улыбка тут же померкла, когда она добавила:

— Но Пророк повелел, чтобы ты ее носила.

Я расправила ладонями своё длинное платье, такое же бледно-голубое, что и закрывающая мое лицо ткань, и подумала о новом Пророке. По слухам он был сильным и безжалостным. Должно быть, так оно и есть, раз он меня нашел. Мне удавалось жить в мире и спокойствии ровно до тех пор, пока несколько недель назад к нам не приехал один из последователей Пророка Каина, чтобы помочь с закрытием коммуны. Когда он велел каждому члену общины лично явиться к нему в жилище, меня и обнаружили.

Обнаружили и заклеймили… Окаянной сестрой Евы.


***


— Мне обязательно выходить? — спросила я брата Стефана, когда он открыл дверь в мою комнату.

Я увидела в его карих глазах сожаление и печаль, но он кивнул головой.