– Потому что ты сбежала.

– Нет, потому что ты распустил руки.

– У тебя время до обеда.

– Тогда дай мне ноутбук, я напечатаю быстрее, чем напишу. Если боишься, отключи его от сети, и все.

Тихомиров смеется. Я со злостью думаю, что смех у него красивый. Когда не едкий и не мрачный. Но он не должен мне нравиться, не имеет права!

– Я бы, может, и повелся, если бы ты вчера не призналась, что закончила мехмат. Теперь я тебя, Цветочек, побаиваюсь. Поэтому пиши от руки. Есть что-то в рукописных текстах очаровательное.

Я открываю йогурт и Андрей, удивленно моргая, на него смотрит.

– Что? – спрашиваю. – Нельзя было?

Ну, вдруг он этот йогурт для себя десять лет берег?

– Это что?

– Йогурт.

– Я вижу. Что ты с ним делаешь?

– Ем. Это завтрак. Я хочу есть.

– И все?!

Он спрашивает это с таким разочарованием, с такой потухшей надеждой, что я вдруг начинаю смеяться.

– Ты что, ждал, пока я спущусь и приготовлю завтрак?

А вот теперь Тихомиров злится. Но меня совсем не пугает такая злость, я продолжаю хихикать и уворачиваюсь от его руки.

– А-ну, пошла к себе! – рычит он.

– Ладно-ладно. – Я выставляю перед собой руки. – Я что-нибудь приготовлю. Не злись. Откуда же я знала, что ты не завтракал?

Снова лезу в холодильник, поднимаюсь на цыпочки, чтобы достать с верхней полки сыр и помидоры и прямо чувствую взгляд Андрея там, где задирается рубашка.

– Купи мне одежду, – прошу, раскладывая продукты.

Ничего, кроме горячих бутербродов, в голову не приходит. Но, думаю, после осточертевшей яичницы он будет рад и им.

– Ага, щас-с-с-с, – фыркает Тихомиров. – И лыжи с палками, да?

Закатываю глаза.

– Домашнюю одежду. Шорты. Футболки. Я не могу ходить в твоих рубашках. Ты же можешь прийти в магазин и попросить пару пижам размера S?

– Может, список напишешь?

– Напишу. Тапочки еще. Пол холодный.

– У тебя есть отличный теплый чердак, на котором не требуются тапочки и одежда. Можешь вообще не ходить по моему холодному полу и разгуливать там хоть голой.

– Именно поэтому ты сидел здесь и ждал, когда я спущусь и приготовлю завтрак.

Наверное, не стоит его бесить, но я не могу удержаться. В процессе сооружения горячих сэндвичей и у меня просыпается аппетит. Золотистые полоски на кусочках хлеба так и манят откусить кусочек. А какой запах! Сочетание нежной ветчины, расплавленного сыра и малиновых помидор… я делаю и для себя небольшой бутерброд, а потом мы молча едим, потому что спорить с набитыми ртами не слишком удобно.

Наконец я запихиваю в рот последний кусочек и шустро соскальзываю со стула.

– Посуду мой сам, – быстро говорю, пока Андрей не опомнился. – Я – писать.

И бегу по лестнице на чердак. Ненавижу мыть посуду, больше всего на свете из домашних дел я не люблю мытье посуды. Ради того, чтобы этим не заниматься, я готова сидеть на чердаке, писать книгу, развивать в себе талант к оперному пению и даже изображать болезнь.

Тяжело признавать, но внимание – искреннее, или как часть воспитания заложницы – меня вдохновляет. Когда я сижу над тетрадью, то время летит быстрее. И я покидаю полупустой чердак, оказываясь на борту космического корабля, высаживаюсь на неизведанные планеты и знакомлюсь с героями, которых сама и придумала.

Очень не хватает интернета. Моих знаний не хватает, чтобы сделать из абстрактной космической идеи более-менее достоверную фантастику. Как же привыкаешь к обычным вещам, к тому, что можно достать смартфон и за пол минуты посмотреть, что такой эффект Пионера или как работает металлодетектор. Интересно, Тихомиров прибьет меня, если я выпрошу час наедине с гуглом? Пожалуй, да.

Он поднимается ко мне через несколько часов, чтобы принести обед. Это остатки ягод, две сосиски с гречкой и кувшин с каким-то морсом.

– Я написала. Но у меня кончается тетрадь. И карандаш снова тупой. И батареек нет.

Тихомиров долго смотрит сверху вниз.

– Тебе не кажется, что ты обнаглела? – вдруг спрашивает он.

***

Что мне с ней делать? Я не знаю ответа на этот вопрос.

Она еще боится, осторожно, словно ступая на тонкий лед, проверяет границы допустимого. В душ? Можно. Журнал и тетрадку? Привез. Приготовить ужин? Попытка не засчитана, но все же почти удалась. Спустилась к завтраку? Поторгуйся на предмет одежды. Медленными шажочками… к чему? Я не знаю.

Но сейчас она смотрит, слегка испуганно, нервничает, что перегнула палку, и я понимаю, что дальше будет только хуже. Что я уже не смогу ничего ей делать и момент, когда я сдамся – вопрос времени.

Это не похоже на месть, совсем не то, что я задумывал. Оказалось, что сделать больно девушке, которая так на тебя смотрит, очень непросто.

– Я еду в город и запру тебя.

– Хорошо. А когда ты вернешься, я смогу сходить в душ?

– Посмотрим.

Что я могу ей ответить? Нет, я не пущу тебя мыться, потому что ненавижу сам себя за слабость? Или потому что ловлю себя на мысли, что хочу снова увидеть ее в душе? Или что вчерашний поцелуй мне снился каждый раз, когда я проваливался в сон этой ночью?

Я мог бы много ей сказать, но произнести вслух все, что вертится в голове, язык не повернется.

– Я приеду поздно вечером. Постарайся не натворить глупостей.

– Магазин так далеко?

– Нет, – отвечаю я, доставая ключ от двери. – У меня свидание.

Решение позвонить рыжей Саше родилось спонтанно и, идя в гараж за машиной, я все равно не уверен, что оно правильное. Странное ощущение: будто я изменяю. Но между мной и Сергеевой ничего нет и не может быть, так почему бы не завести мимолетную интрижку, пока ее папаша не вернулся, чтобы обрадоваться известию о пропаже дочурки?

Я поцеловал ее просто поддавшись порыву. Она обрезала волосы, потому что я сказал, что они мне нравятся, и сиюсекундное желание побесить Лиану еще больше толкнуло меня на опрометчивый шаг.

Отличная стройная легенда для… самого себя.

– Привет, фотограф из Европы, – весело отвечает Саша.

– Привет. Я хочу съездить поснимать на берег. Знаю одно красивое место. Хочешь со мной?

– Поехать с малознакомым мужчиной на безлюдный морской берег? Конечно!

– Тогда сбрось мне адрес, я заеду через час.

– Что мне надеть?

– То, в чем ты себе нравишься.

Она смеется и отключается, а я выезжаю на дорогу. Хочу заехать сначала в торговый, взять немного вина и сыра. Сегодня отличный теплый день, то, что надо для свидания на берегу. Но как бы я ни размышлял о Саше, о концепте, в котором хочу ее снять, мысли все равно возвращаются к Сергеевой.

Неожиданно для себя я оказываюсь в отделе с нижним бельем и домашней одеждой. Смотрю на манекен, наряженный в атласную сорочку, и против воли в голове возникает совершенно другой концепт съемки, не имеющий ничего общего с рыжими веселыми девочками на берегу моря.

Мне кровь из носу нужна старая печатная машинка. Кажется, что если я ее не достану, то крыша поедет окончательно, поэтому прежде, чем начать выбирать одежду, я достаю телефон и делаю один из тех звонков, которые в момент проработки плана назвал бы неоправданно рискованными.

– Слушаю.

– Это я.

– Понял. Что у тебя?

– Можешь кое-что достать?

– Если ты хочешь пристрелить Сергеева, то я – пас. Не хочу провести десяток лет за решеткой, дети отобьются от рук.

– Просто добудь мне старую печатную машинку.

На том конце провода воцаряется задумчивое молчание.

– Ты что, бухаешь там, в своей глуши?

– Я снимаю. И мне нужна машинка. Крестовский, будь другом, найди. Только хорошую, не хлам, а восстановленную, старинную. Очень нужна.

– Ладно, гляну. Что хоть за проект-то?

– Да пока не знаю, все на уровне идеи. Но постарайся быстрее, сил нет, мозг взорвется, если не реализую.

Друг смеется. Эх, Игореха, если бы ты знал, что именно за проект пришел мне в голову, то схватился бы за сердце.

Закончив разговор, я набираю одежду. Пожалуй, этого слишком много для трех с копейками недель, но быстро успокаиваю себя тем, что часть может не подойти. А часть вообще пригодится для реализации задумки. Если Сергеева, конечно, согласится мне помочь.

В машине я тщательно прячу покупки, чтобы Саша ничего не заметила. Если раскраски и фломастеры можно объяснить подарком для дочери друга, то ворох женской одежды и белья не поддается аргументам. После иду в продуктовый, набирая вина, сыра и фруктов.

Но на самом деле мысли мои далеко.

Они там, на чердаке, где в одиночестве над тетрадкой склонилась блондинка с гребаной вышкой по математике. Меня раздирают десятки противоречивых мыслей. Я ненавижу ее за прошлое, с жадностью всматриваюсь в ту, что столько времени провела рядом с моим сыном. Она знает, что он за человек. Знает о его планах, возможно – о мечтах. Они наверняка обсуждали его успехи в школе, оценки и будущие экзамены. Она знает о моем сыне больше меня.

Но за это я ее не ненавижу.

А еще я ее хочу. Это тоже проблема, потому что из всех женщин, которые хотя бы теоретически могут мне встретиться, трогать нельзя именно эту. Возможно, поэтому одна мысль о том, чтобы заполучить именно ее, разгоняет в венах кровь, превращает ее в неконтролируемый, сметающий все на своем пути, поток.

Я с Сашей, на морском побережье, но мысленно очень далеко.

А ведь в этой рыжей девчонке есть все, что мне вообще нравится в женщинах. Она веселая, красивая, с внутренним тонким чувством стиля. Для прогулки выбрала темно-зеленое плотное платье. Оно теплое, красивое, оттеняет рыжие волосы и на фотографиях перекликается с лесом вдали. Фотосет получается светлым и уютным: рыжеволосая красотка, море, светлый песок и лес вдали.