Анна Веммер - Подонок

Поддавшись порыву, я поднимаю руку и ладонью веду вдоль позвоночника девушки. Она замирает, опустив голову.

– Я крепко сплю. Печатай, как удобно.

Засыпаю под звук ритмичного пощелкивания. На белоснежном электронном листе рождается текст – новая история. Прямо на моих глазах.

– Все. – Я ставлю точку. – Закончила. Теперь хочу в душ.

– А пиво? – Андрей поднимает голову от телефона и смотрит так, словно я сказала, что с этого дня сижу на диете.

Сегодня третий день, как у меня нет температуры. И мне до ужаса хочется вкусного. Прохладного пива с креветками в кляре, чипсов, сушеных кальмаров и луковых колечек. Я поменяла свой очередной рассказ на вечер с пивом и вкусняшками. Не знаю, действительно ли Андрею нравится то, что я пишу, но каждый раз, когда он читает написанное мной, кажется, будто я готова свернуть горы.

– Сейчас схожу в душ, а потом – пиво. Креветки не терпят легкомыслия. В планировании объедалова есть свое удовольствие.

– К слову о планах. Я все еще хочу тебя поснимать.

Пожимаю плечами, хотя чувствую легкое смущение.

– Я уже сказала, что не против.

– Давай сейчас?

– Сейчас? – Горло вдруг пересыхает.

– Не зря же ты в душ собираешься. Мокрые волосы мне подойдут.

– Хорошо. Я быстро.

– Не торопись. Надо ставить свет.

Мне так волнительно, словно я собираюсь не участвовать в фотосессии, а как минимум иду под венец. Я долго стою под горячими струями в душе, пытаясь прийти в себя и осмыслить то, что творю.

Это сложно, потому что я понятия не имею, что со мной происходит. До восемнадцати я влюблялась мимолетно, выбирая для себя максимально недоступные объекты. Актер в театре, куда мы ходили в школе, старшеклассник, встречавшийся с учительницей по английскому. Кто-то недоступный, в идеале не подозревающий о моем существовании.

После восемнадцати особых романов тоже не было и порой меня это тяготило, но… закончился университет, началась самостоятельная жизнь – и я в ней потерялась. Периодически устанавливала «Тиндер», лайкала там кого-то, получала приглашения, но… не понимала, зачем мне это нужно. Скучно становилось даже не перед свиданием, а на этапе первого ни к чему не обязывающего «Привет», а если до встречи все же доходило, я долго искала в себе желание встретиться снова.

Не находила и удаляла приложение, размышляя о том, что быть старой девой, в общем-то, неплохо. Наверное, будь я посмелее, то нашла бы секс на одну ночь, но смелости во мне уж точно не было и нет.

Поэтому я боюсь думать о Тихомирове. И все равно не могу заставить себя перестать. Как только я забываюсь и расслабляюсь, в голову лезут совершенно дикие фантазии. Вот теперь мне не все равно. Теперь я думаю о том, коснется он меня или нет, вспоминаю поцелуи – и мысли скачут дальше.

Я не знаю, чего хочу. Но не хочу домой. Не хочу, чтобы Андрей сдал меня отцу, не хочу, чтобы вернул домой, не хочу снова остаться в одиночестве, не имея ни малейшего понятия, как жить дальше.

Смотрю в зеркало, оценивая внешность со стороны. Мне кажется, я симпатичная, но достаточно ли, чтобы всерьез понравиться Андрею? Я не умею соблазнять. И не уверена, что имею на это право.

Закрываю глаза и прислоняюсь лбом к зеркалу в поисках прохлады. В ванной слишком душно, а руки и ноги наливаются слабостью.

– Ты в порядке?

Я вздрагиваю, услышав голос Андрея, а потом чувствую, как меня овевает прохладой из коридора.

– Я услышал, как вода стихла, а ты все не выходишь.

– Просто жарко.

– Хочешь воды?

«Хочу тебя. Но боюсь. И, кажется, скоро поеду крышей».

– Нет, все нормально. Идем?

– Идем, все готово.

Мы возвращаемся на чердак, и у меня непроизвольно открывается рот. Я была в душе не дольше получаса, но Андрей за это время превратил небольшую и темную чердачную камеру в настоящую фотостудию. Кровать отодвинута в дальний угол, стол передвинут к окну. Вокруг расставлены какие-то софиты – я не знаю, как называются эти штуки, которые есть во всех студиях. А на столе…

– Ух, ты-ы-ы!

Я даже дышать боюсь на нереально красивую, словно сошедшую с винтажной открытки, печатную машинку. Она идеальна, она так подходит этому чердаку и так волшебно смотрится в цветах заката, что я чувствую себя совершенно лишней в таких декорациях. Чтобы сделать идеальное фото, достаточно просто снимать стол и машинку, рядом с ними я буду смотреться чужеродно и глупо.

Но у Андрея на этот счет свое мнение.

– Одевайся, пока волосы не высохли.

Он отдает мне пакет, в котором я нахожу черный атласный пеньюар с отороченным кружевом вырезом.

– И какой у тебя сюжет? Проститутка пишет мемуары? – фыркаю я.

– Вообще-то это писательница. Но не буду отрицать… – Он окидывает меня взглядом, от которого бросает в жар. – Писательница свободных нравов.

Еще на столе стоит бокал с золотистой газированной жидкостью. По виду она напоминает вино, но я знаю, что в доме нет вина, зато есть бутылка газировки «Дюшес», которую я выпросила, когда болела.

– То есть писательница свободных нравов еще и бухает? Тебя заклюют моралисты.

– Это красиво. Ты ничего не понимаешь в искусстве, и это не удивительно.

– Почему?

– Ты же математик.

– И, по-твоему, я не понимаю в искусстве?! Я вообще-то книгу пишу!

– Вот и пиши. Садись и пиши, а я поснимаю.

Я многозначительно смотрю на Андрея, и он отворачивается, пока я переодеваюсь. Мягкий прохладный атлас идеально ложится на кожу. Я стараюсь не думать о том, что Андрей выбирал его для меня, как и о том, что сейчас он меня в этом увидит.

– Ну и что мне делать дальше?

Я слышу, как голос дрожит.

– Садись за стол и делай вид, что пишешь. Не обращай внимания на камеру и меня. Посмотри в окно, постучи по клавишам, возьми бокал. И так далее.

Щелчки камеры меня пугают. Я растерянно замираю перед машинкой и неуверенно кладу руки на клавиши. Странное ощущение, как прикосновение к прошлому.

– У тебя вид, как у приговоренной к казни. Расслабься.

Легко сказать! Я украдкой наблюдаю за Андреем и не могу не любоваться тем, как он работает. Тот, кто считает фотографию не мужским занятием, просто не видел эту сосредоточенность, не слышал размеренные щелчки камеры. Он сосредоточен на том, что делает. На мне.

– Цветочек, ты напряжена. Расслабься. Здесь только я. Я тебя не съем.

– Только понадкусываю, да?

Андрей вздыхает, меняет на камере объектив. Мне вдруг становится страшно, что сейчас он скажет «ты безнадежна» – и уйдет, оставив идею о фотосессии. Я, наверное, и впрямь не модель.

– А у нее получалось лучше?

– У нее? – немного рассеянно отзывается Тихомиров.

– У той красивой девушки. С рыжими волосами.

– Ты так волнуешься о Саше. Какая разница?

– Саша… так у нее получается лучше?

– У нее получается по-другому. И к тебе она не имеет отношения.

– Прости. – Я вздыхаю. – Ты хотел творческую фотосессию, а получил съемки школьного альбома.

– Я не в накладе. На то, чтобы научиться позировать, уходят годы. Модель – непростая профессия.

– Но ведь есть девушки, которым это дается. Они постоянно выкладывают фотки в инстаграм, заказывают фотосессии в студиях и даже борщ варят в прямом эфире.

Андрей с заботой, любовью к технике, убирает камеры в рюкзак и садится на корточки возле моего стула. Его пальцы выводят замысловатые узоры на моем колене, и по телу распространяется нега. Приятная, сладкая дрожь от простейшей ласки.

– Проблема в том, Цветочек, что заказывая фотосессию для инстаграма, модель не боится фотографа.

– Я тебя не боюсь.

– Боишься. И если я сейчас поступлю, как подонок, ты испугаешься еще больше.

Иногда я упряма. Иногда безумно упряма, во вред себе, в пику всему миру. Вот и сейчас я качаю головой и хмурюсь. Не боюсь.

– Ты меня провоцируешь, Цветочек.

Он приближается к моим губам, так близко, что я чувствую горячее дыхание.

– Или приглашаешь?

Андрей поднимает руку к моему лицу, большим пальцем касается нижней губы. Тонкий атлас сейчас кажется мне слишком грубым.

Не знаю, о чем Тихомиров думает, но его глаза медленно темнеют. Ненавязчивый запах парфюма сводит с ума. Словно зачарованная, я наблюдаю за его лицом, ловлю малейшие изменения и сражаюсь с бешеным сердечным ритмом.

– Вот видишь, ты уже боишься. – Он мягко улыбается.

Но я все еще упряма. Упрямая, но послушная, готовая просить, если бы только знала, о чем. Мне трудно дышать и то жарко, то холодно. В голову лезут совершенно ненужные мысли, вгоняющие в краску.

И… черт возьми, он прав. Я боюсь. Только не так, как жертва боится похитителя, а так, как девушка, почти не целовавшаяся, боится вдруг остаться наедине с мужчиной, к которому ее очень тянет. Так сильно тянет, что вожделение накрывает с головой.

Сильные руки опускаются мне на бедра, легким движением мужчина одновременно поднимает меня на руки, а губы обжигает глубокий властный поцелуй.

Кровать теперь стоит далеко, там, куда не достает свет из окна. Мне непривычно и неуютно, когда я опускаюсь на мягкое покрывало. Я с шумом втягиваю воздух. Со странной противоречивой смесью страха и любопытства смотрю, как нарочито медленно Андрей расстегивает рубашку. Пуговица за пуговицей, мучительно и долго.

Дает шанс отказаться? Остановится, если сейчас я признаю его правоту и скажу, что боюсь. Правда, тогда он уйдет, и поэтому я прикусываю язык.

Я столько раз наблюдала за ним на пляже, видела его без одежды, но тогда, издалека, сквозь небольшое чердачное окошко, Андрей казался красивым и спортивным, но все же обычным. А сейчас он выглядит нереальным. В его присутствии я чувствую себя совсем маленькой. Глупой, наивной, неумелой.