Андрей слушает внимательно, нахмурив брови, а меня несет и несет.

– Я занималась с Митей полгода. Он хороший парень, он умный, способный, он умеет рассуждать, он понимает логику, быстро ловит все закономерности. Он не поддается эмоциям. Вам нужно поговорить, боишься ты этого, или нет. Я не знаю, станете ли вы дружной семьей, я не знаю, что сделает Надежда, но я знаю, что если ты сейчас испугаешься, если откажешься увидеться с сыном, и просто сбежишь в Грецию, чтобы на мне жениться, то это будешь не ты. Я влюбилась до потери пульса в человека, который боролся со своей ненавистью, отвоевывал каждый миг у нее, который учил меня фотографировать на берегу Белого моря, знакомил с собакой, дарил цветы на день рождения. Который научил меня писать. Я влюбилась в моего самого первого читателя, который не побоялся похвалить меня за книгу, который отправил мой роман в издательство и добился положительного ответа. Я влюбилась в того, кто сидел со мной, пока я мучилась температурой, кто бросил простую и понятную рыжую красотку Сашу, просто чтобы попробовать быть рядом со мной. Этот человек ничего не боялся. Я чувствовала себя рядом с тобой в безопасности.

Облизываю губы, а руки дрожат от напряжения. Темнота скрывает лицо Андрея, я даже не понимаю, доходит ли до него смысл слов!

– Когда отец ненавидел меня, когда звонил и проклинал, отправлял сообщения с угрозами, ты был рядом, ты всегда давал понять, что защитишь меня, кто бы ни встал между нами. Не пересматривал старые сообщения, Андрей. Не ел поедом себя, не накручивал чувство вины. И я засыпала, зная, что ты защитишь.

Я поднимаюсь, не в силах больше подбирать нужные слова. Если до него не дошло это, то сил на новую вершину у меня нет. У самого порога, там, где причудливо смешиваются тьма и свет, я останавливаюсь.

– Я люблю тебя. Влюбилась, сидя на чердаке в домике у моря. У меня никого не осталось, только ты. Но у тебя-то сын есть. И он хочет тебя увидеть. Можешь остаться здесь, сидеть и перечитывать комменты каких-то левых непонятных анонимов, а можешь выйти ко мне и вернуть жизнь, которую у тебя отняли. Злись, сколько хочешь. Можешь меня прогнать. Но мне бы очень хотелось, чтобы ты остался. Мне бы хотелось, чтобы ты был счастлив, а счастье твое, увы, не только со мной.

Я протягиваю руку в темноту. Сама стою там, где свет заливает пространство, но тянусь, даю шанс самому любимому мужчине на свете. Больше всего на свете мне хочется, чтобы он коснулся моей руки. Чтобы дал себя вытащить, чтобы поверил и рискнул, но о риске молить я права не имею.

Проходят бесконечные выматывающие секунды прежде, чем моей ладони касаются его пальцы. Нереальная волна облегчения накрывает меня с головой.

Андрей медленно, будто привыкая к свету, выходит из кабинета.

До пяти всего пять часов. Сейчас они кажутся вечностью.

Пять часов, чтобы подготовиться к переменам. Преступно мало.

Но главное, что Андрей все же вышел на свет. Что он стоит рядом со мной и смотрит – с надеждой. Оттолкнуть его невозможно, и я улыбаюсь. Грозе, штормовым черным тучам, раскатам грома и вспышкам молний. Улыбаюсь несмотря на то, что скоро оставлю их с сыном наедине и пойду бродить по старым улочкам центра. Улыбаюсь тому, что на безымянном пальце правой руки все еще сверкает обручальное кольцо.

На кухне стынет шарлоттка. То, что нужно, для тихой семейной встречи спустя долгие мучительные десять лет.

***

Стою на мосту и смотрю на темную воду. Можно сесть в какую-нибудь кофейню и насладиться горячим пряным латте. Можно пойти поужинать в один из наших любимых ресторанчиков. Можно сесть в коворкинге и начать новый роман. Но я почему-то здесь, на мосту, жду новой грозовой волны и смотрю на воду.

Странно, но даже не нервничаю, хотя Митя наверняка уже пришел. Получится у них поговорить? Или все закончится, не начавшись?

Мне бы хотелось, чтобы получилось. Вряд ли мы станем дружной большой семьей, но разве плохо, что у Андрея будет на одного близкого человека больше?

Достаю из рюкзака камеру, чтобы запечатлеть низкие темные тучи. Одна из фотографий, которыми я горжусь – гроза над Прагой. Конечно, снять ту красоту, опустившуюся на старый город, мог любой турист со смартфоном, но фото получилось таким атмосферным, что я до сих пор держу его на заставке телефона.

Весь мой мир сосредоточен на Андрее.

Я пишу для него.

Фотографирую так, как он учил.

Путешествую с ним.

Люблю его.

Вдыхаю свежий воздух с ароматами дождя и выпечки – неподалеку разбили палатки со всякими булочками и хотдогами. Невольно вспоминаются глинтвейн вприкуску с трдельником в Праге. Как мы бродили по Староместской площади, и я ела огромную слоеную булку с мороженым, а Андрей делал вид, что ему совсем не хочется, и ловил моменты, чтобы откусить кусочек.

Прошел всего год, а мне хватит воспоминаний на целую жизнь.

– Торжествуешь в гордом одиночестве?

Я вздрагиваю, услышав голос Тихомирова, и в изумлении оборачиваюсь.

– Что… а Митя?! Вы что, не поговорили?

– Цветочек, уже восемь вечера, ребенку завтра на учебу. А вот ты чем занималась, что даже за временем не следишь?

– Я… а… просто гуляла.

– Зачем ты ушла?

– Решила, что вы должны побыть вдвоем. Как все прошло?

Андрей пожимает плечами, облокачиваясь на перила моста.

– Не знаю. Это непросто, мы словно чужие люди. Но… посмотрим. Не беги впереди паровоза. В жизни полно разочарований, мне бы не хотелось, чтобы ты страдала из-за того, что у нас не получится дружбы с сыном.

– Я хочу, чтобы ты был счастлив.

Андрей улыбается, наклоняется, чтобы чмокнуть меня в висок и заключает в объятия.

– Я счастлив с тобой, Цветочек. Сын это сын. С ним своя история, и я понятия не имею, чем она закончится, но приложу все усилия, чтобы стать ему если не отцом, то хотя бы товарищем. Кстати, у тебя знакомых репетиторов по высшей математике нет?

– Была одна, но она оч-ч-чень занята.

– И чем же? – смеется он. – Замуж, небось, выходит?

– О, она занимается с очень перспективным и очень талантливым мальчиком.

– И что же, не может бросить его ради еще более перспективного и более талантливого?

– Совсем не может, – сокрушенно вздыхаю я, – ведь его отец ей так хорошо платит!

– Ах ты маленькая хитрюга. Ладно, твоя взяла, не буду эксплуатировать труд невесты.

– Я позанимаюсь с ним. Но по скайпу, потому что через неделю мы улетаем, а после возвращения не успеем до сессии. И платить будешь не деньгами.

– Ну-ка, с этого момента поподробнее.

– Я еще не решила. Потом придумаю.

Хотя, конечно, я готова делать все, что он скажет, лишь бы теплые крепкие объятия никогда не заканчивались и каждую ночь он проводил рядом со мной.

– А что с Надей? Она ведь не придет в восторг от ваших встреч.

– Не думай о ней. Я сам разберусь. Если Надя еще раз тебе позвонит, дай трубку мне, но, я думаю, не позвонит. Так что забудь это имя.

“Забудь это имя”… мне стыдно, но появления в жизни Андрея бывшей я боялась даже больше, чем отказа Мити от знакомства.

– Как ты меня нашел?

– Это было просто. – Андрей пожимает плечами. – Ты любишь мосты.

– Мог позвонить.

– Я не имею права оставить тебя наедине с твоим счастьем. И просто обязан сделать все для его приближения.

Я не понимаю, о чем он говорит даже тогда, когда Андрей достает из заднего кармана свернутый в трубочку файл. С трудом вчитываюсь в мелкие буквы, и медленно доходит: это договор. На книгу, тот самый, который прислали из издательства, а я толком и не обратила внимание, до полусмерти перепугавшись грозящей ссоры.

– Подписывай. Юрист Крестовских посмотрел и одобрил.

– Прямо здесь?

Мне вручают ручку.

– Прямо здесь. Давай, Цветочек. Решайся. Я скуплю весь твой тираж и заставлю подписывать его в каком-нибудь провокационном белье.

– Ага, а сам снова возьмешься за камеру, отснимешь пару тысяч кадров и продашь три из них по штуке баксов каждый в журнал, который я буду прятать от учеников, да?

– Подписывай! – со смехом отвечает Андрей.

Я с замиранием сердца ставлю на белоснежных листах подписи и бережно убираю договор обратно в файл. На улице окончательно темнеет и становится зябко. Пожалуй, я с удовольствием бы зашла в одну из уютных кофеен, где так пахнет кофе и выпечкой.

Только сначала мне нужно убедиться в последний раз.

– Ты простил меня за то, что я натворила?

Андрей вновь привлекает меня к себе и заботливо, совсем не эротично, а как-то тепло и осторожно, целует в лоб.

– Ты ничего не натворила. Запомни это, запиши и никогда больше не думай так. Те, кто нас столкнули, уже наказаны. А ты в своей жизни делала только хорошее, поняла? Написала классную книгу, согласилась стать моей женой и вернула мне сына. Если бы мне предложили снова тебя похитить, я бы без промедления согласился.

– И я, – улыбаюсь, как идиотка, прижимаясь к теплой груди, – только, чур, поеду не в багажнике.

– Как пожелаешь.

– И не связанная.

– Непременно.

– И с кофе.

– Н,у разве ж можно иначе?

– И не на чердак, а в пентхаус.

– И не на северное море, а в отель в Доминикане, я понял. Идем, Цветочек, время пить чай и придумывать новую книгу.

Вот такой вот подонок. Продолжает любить, даже если совершаешь ошибки.

К этому стоит привыкнуть.

Эпилог

Греция! Как много вкусного в этом слове.

Солнце. Жаркое, южное, опасное и непредсказуемое.

Море. Шумное, лазурное, прохладное и соленое.

Небо. Темное, звездное, с яркой красной точкой марса, простирающееся над горной грядой.

Кухня. Фета, коридопита, винсанто, клефтико, критский чай.