Они еще не были женаты, жили на съемных квартирах и принципиально не имели московской прописки, весело убегая от милиции в переходах метро. Насчет прописки и регистрации Андрей был непреклонен.

— Я — гражданин этой страны и имею право жить, где захочу! — с одинаковым спокойствием объяснял он друзьям и представителям закона.

Для Дашки оставалось загадкой, как с такими взглядами он смог поступить на работу в престижное адвокатское бюро и продвигаться по службе. Он постоянно удивлял ее. Когда говорил с непоколебимой уверенностью: «Наши дети не будут нуждаться ни в чем!» Когда появлялся за полночь с фингалом под глазом, пьяненький, но довольный: «Менты все деньги отобрали, но я им тоже перышки почистил!» И доставал из кармана милицейский свисток. Когда, обойдя стороной молодую нищенку с ребенком, вдруг отдавал несколько крупных купюр седой безобразной пьянчужке. Когда бегал по магазинам в поисках полочки в ванную, чтобы под цвет шторки. Когда купил свою первую машину и орал под балконом: «Дашка! Эти изверги мне покоя не дают!», а местная детвора в порядке живой очереди просилась покататься. Не одну сотню километров накрутил он тогда вокруг двора… Он всегда, всегда ее удивлял.

Он сдержал свое слово по поводу детей, и Степка действительно ни в чем не нуждался. Хотя перед самым его рождением Андрея уволили с работы, пришлось вложить остатки денег в машину, бомбить по ночам, а днем возить на службу какого-то чиновника. Но уже через полтора года у Андрея было собственное дело, собственная квартира, собственный сын-карапуз — здоровенький, крепенький, сладкий-пресладкий.

Дашка вспоминала, как Андрей одевал его — еще сонного, розового, покачивающегося в большой прихожей, как неваляшка. Из-под капюшона выбивались непослушные лохмы, и Степка слюнявил их, запихивал обратно. Пыхтели оба сосредоточенно. А потом Андрей сажал на плечи это курносое сокровище, и они шли гулять — мальчики впереди, Дашка позади, плавясь от счастья.

А потом строили дом, Андрей мотался за город каждый день, рассказывал за ужином, что уже готов первый этаж, что сосны все так же обалденно пахнут, что соседи вокруг смирные и простые. На выходные он вывозил туда Дашку со Степкой, и они, мешая рабочим, носились по участку, лепили куличики из песка, ходили к реке и смотрели, как блестит в зеленой воде солнце.

Новоселье неожиданно для Дашки превратилось в настоящий праздник. Она приготовилась терпеть все проблемы, связанные с переездом, — она уже привыкла паковать вещи, ругаться с грузчиками, пока не видел муж, забывать что-то нужное и важное, в последний момент спохватываться, терять зубные щетки и тапочки. Конечно, теперь у них было достаточно денег, чтобы накупить целый шкаф тапок и нанять целый эшелон грузовиков, но от этого переезд не становился для нее менее пугающим. Дашку вообще страшили любые перемены. Но не было суеты и бесполезных телодвижений, наконец-то она познакомилась с бригадой Андрея, которые сами вызвались помочь шефу и весело справились со всей работой. Они — молодые сильные ребята, с кем ее муж начинал свое дело, вместе с кем он учился одинаково хорошо водить машину и выбирать лучшие заказы, вести деловые переговоры и подбирать новые кадры. Они называли Дашку хозяюшкой без лишнего благоговения, но с уважением, и честно предупреждали Степку, что он получит в лоб, если будет вертеться под ногами. В них не было трепета перед боссом, но и панибратства они себе тоже не позволяли, Даша сразу увидела, как ценят они Андрея и что он отвечает тем же. Ей не пришло в голову пожалеть, что она не встречалась с этими ребятами раньше, но сейчас она готова была принять их в свою жизнь.

На поляне перед домом разожгли небольшой костер, жарили картошку и куриные окорочка, нанизанные на шампуры. В гамаке, натянутом между соснами, посапывал Степка, заботливо прикрытый чьей-то спецовкой. Откуда-то взялась гитара, и Дашка снова удивлялась мужу, который вдруг ласково, с придыханием коснулся струн. Вместе с дымом к небу потянулись веселые и печальные песни, и казалось, что сама юность — та, которой у Дашки никогда не было — с ночными посиделками, искрами костра, бесшабашным смехом и разгаданными секретами звезд, — заглянула в большой сосновый двор.

Даша помнила, как ту ночь сменило утро — яркое солнце ударило, словно обжигающий душ, словно резкий окрик, и ребята, уже клевавшие носами, с новыми силами продолжали веселиться. Она вместе со всеми бежала к реке, кувыркалась в росной траве, хохотала, когда сильные руки мужа оттаскивали ее от холодной воды. Впервые в жизни Даша разделила свое счастье с кем-то, кроме Андрея и Степки, позволила себе увидеть, что люди могут быть радостными и приносить радость.

Слишком глубоко въелся в нее дым другого костра, чье пламя оставило сильные ожоги и отбило всякое желание протягивать руки навстречу кому-то.

Когда ее, школьницу, примчавшуюся к отчиму на работу, предложил подвезти домой сорокалетний дядька с пузатым кошельком, намечающейся лысиной и привычкой получать все, что ни пожелает, Даша растерялась. Дядя Коля дружески потрепал ее по плечу, чуть подталкивая к машине неожиданного кавалера. Дашка, конечно, не задумалась о том, что ее отчиму этот дядька был самый главный начальник. Она вообще тогда не в состоянии была думать — ее смущала одежда соседки, до пота прилипшая к телу, вводили в ступор взгляды мужчин, бесила собственная скованность и нескладность.

— Меня зовут Роман Палыч, — представился дядька уже в машине, — можно просто Роман.

Даша робко назвала свое имя и уткнулась в окно.

— Твой отец не сказал, куда тебя вести. Домой?

— Он мне не отец! — подпрыгнула Даша, моментально превращаясь из нежного, слепого кутенка в разъяренную тигрицу. — Он всего лишь муж моей матери!

— Всего лишь, — повторил зачарованно Роман Павлович, наблюдая, как зарделись от возмущения щечки его спутницы, как трепещут ее ресницы и обиженно выпятились вперед розовые, мягкие губы.

Через секунду он завалил ее вопросами, косясь на розоватые гладкие Дашкины колени. Она отвечала старательно, словно у школьной доски, и для нее полной неожиданностью стало прикосновение его горячей ладони у себя на бедре.

— Давай выпьем где-нибудь кофейку?

— Нет, нет, что вы! Я не пью, — невпопад забормотала она, — мне надо домой, у меня дел много. Спасибо вам, что довезли, я вообще-то отсюда и на автобусе могу…

— А что ты вечером делаешь? — сощурившись, спросил Роман Павлович.

— Стираю, — честно ответила Дашка.

Он рассмеялся. Он уже успел понять, что видеоряд никак не соответствует внутреннему содержанию, что фривольная блузочка и короткая юбка — не способ самовыражения, а скорее нелепая случайность. Дашкино лицо — свежее, без грамма косметики — подтверждало эту гипотезу целиком и полностью. Роман Павлович немедленно восхитился собственной логикой и принялся действовать согласно ей. Он убрал руку с Дашкиной ноги, искусно превратив этот жест в отеческий. Так что Даше даже стало стыдно от собственных нелепых подозрений. Он сменил тон — с покровительственного и заигрывающего на дружеский и доверительный. Он стал жаловаться на жизнь и спрашивать Дашкиного совета, потому что девушка она — сразу видно! — умная и положительная. От слова «положить», скаламбурил Роман Павлович мысленно. Машина медленно катилась по городу, Дашка забыла о том, что собиралась дальше передвигаться на общественном транспорте, серьезно рассуждала о смысле жизни и уговаривала своего нового знакомого не расстраиваться.

Роман Павлович — крупный бизнесмен, отец двоих детей, ныне холостяк, предпочитающий общество пышных умелых профессионалок, уверенно вел игру с юной дурочкой.

Он уговорил ее зайти в кафе, потом отвез домой, ужаснулся вслух мерзким условиям ее существования, а про себя решил, что девочка уже очень скоро будет в его объятиях. Он не слишком ошибся, ему пришлось несколько месяцев притворяться старшим товарищем и усмирять свою похоть с другими, прежде чем Дашка оказалась в его постели. Был ее выпускной, на который не пришли ни мать, ни брат, а папа все перепутал и приехал в другую школу, где Даша училась раньше. Он искал ее там слишком шумно и рьяно, и в итоге был отправлен в отделение, куда и примчалась Дашка, которую сердобольные соседки выловили на улице. Она сбежала с выпускного бала с четким ощущением собственной ничтожности, но с сухими глазами и намерением напиться в одиночестве.

— Вот напьюсь, как он! — бормотала она, направляясь домой. — И пусть знает!

У подъезда ее остановили соседки, сообщили, что был звонок из вытрезвителя, а потом из милиции, что это полное безобразие и куда только смотрит ее мать. Терпение у Дашки было безграничное, и ругаться со старушками она не стала, на маму тоже обиды не было. Однако неразрешимая проблема возвращения отца домой стала для Дашки полной неожиданностью. Оказывается, нужно было заплатить за него штраф, так как папаша успел разгромить в школе какой-то стенд, поставить учителю физкультуры несколько фингалов и нанести существенный урон клумбам.

— Но у меня нет денег, — разводила руками Дашка, которая на последние копейки взяла такси.

Дежурный в отделении смущенно пожимал плечами. Ему понравилась милая девушка и тронула ее забота о родителе, но отпустить пожилого проказника он не мог.

Дашка попросила позвонить и решительно набрала номер Романа Павловича. Это у нее уже вошло в привычку в последнее время.

Он примчался спустя несколько минут и обалдел. Его сладкая девочка с забавными косами, в которых блестели атласные ленты, его юная красавица в длинном сногсшибательно-белом оборчатом платье, с растерянным взглядом больших светло-карих глаз, ходила по грязному отделению среди ментов и проституток, и губы ее обиженно подрагивали. Он понял в ту секунду, что пропал.

— Быстро в машину, — скомандовал Роман.

— Я должна забрать папу.

— Я заберу его, иди в машину.