Еще до того, как она разобрала слова мужа, Дашка знала, что обманывает себя. Трусливо отказывается от реальности, подсовывая вместо нее продолжение прекрасного сна.

В общем, плевать на чужой ботинок! На сны и реальность тоже плевать! Надо вылезти в окно и уехать к Кириллу.

Ее огорошили собственные мысли. Но ведь действительно надо к Кириллу — он был рядом с ней, когда они все задумали, он знал про Степку, он любит деньги, и он первосортный негодяй и подлец. Вот что пришло ей в голову. И еще вспомнился их вчерашний разговор, его размышления о том, кто мог украсть ее сына. Кирилл и украл!

Она вдруг осознала, что стоит посреди комнаты с чужим ботинком в руках и наматывает шнурок на палец.

Необходимо подождать. Надо немедленно бежать из дому.

Кто-то долбился в левый висок — тихо, но настойчиво, проделывая дырку в ее голове. Как можно жить с дыркой в голове?

Нет, нет, надо подождать, пока не уехал муж. Он ее скрутит, опять напоит какой-нибудь дрянью и заставит сидеть дома, пока Степка мучается один у этого трусливого злобного суслика, обожающего Большие Деньги.

Она присела на край кровати, закинула в угол комнаты ботинок и приготовилась ждать.

Внезапно ей пришло в голову, что она напрасно раскидывается обувью и шумит так, что слышно по всему дому. Дашка встала, нашла ботинок, прижала его к груди и вернулась на кровать.

Следующая мысль заставила ее улечься и свернуться клубком. На тот случай, если Андрей решит проверить, насколько глубок ее сон. Она натужно засопела, стараясь унять дрожь в руках и не моргать слишком сильно. Стук в виске прекратился, но теперь на голову словно положили кирпич и придавили с силой. Вместо одеяла, должно быть.

Совсем ничего не было слышно. Так она не поймет, уехал он или нет, так можно пролежать до послезавтра и еще лет двести, пока Степка сам не догадается вернуться домой. В том смысле, что он самостоятельно удерет от суслика. Он может, ее Степка, он сильный парень, весь в отца, неужели он не придумает, как удрать?! Действительно, можно и полежать, подождать, правда, с кирпичом на голове не очень удобно. И еще что-то колет под грудью. Будто у сердца выросли шипы, такие длинные, острые колючки, много-много…

Не сердце это вовсе, а настоящая противотанковая мина. Танк уже проехал, и мина сейчас взорвется. Сию секунду. И Дашке придется отряхиваться от ошметков, которые брызнут ей в лицо и запачкают кровать.


— Андрюха! — сразу узнал его Соловьев. — Как жизнь?

Комолов, в это время лавируя между машинами, теснее прижал мобильный к уху и протрубил в ответ что-то неразборчивое.

— Надо встретиться, Кит, — добавил он уже вполне отчетливо.

— Посидеть? Покурить? — весело отозвался старый приятель.

— По делу, — возразил Андрей, — ты сейчас где находишься?

— В офисе, — отозвался Никита слегка разочарованно, но через мгновение в его голосе зазвучали стальные, решительные нотки, — у тебя что-то серьезное?

— Серьезней не бывает.

Спустя полчаса Андрей сидел в кабинете бывшего оперативника Соловьева, а ныне — владельца сыскного агентства, весьма известного в городе и за его пределами.

Никита слушал друга внимательно и молча, тоскливо замечая, как он изменился и постарел. Землистый оттенок лица, запущенная щетина, резкие, неловкие движения, отрывистая речь — все это было как будто от другого человека. Андрея Соловьев помнил уверенным и сильным мужиком, а сейчас перед ним сидел изможденный старик.

— Мне нужны люди, Кит, — в завершении своего короткого рассказа сказал Андрей, глядя в пол.

— Давай я тебе кофе сделаю. — Никита поднялся и, не обращая внимания на досадливые, нетерпеливые гримасы приятеля, щелкнул чайником, подкатил к креслу сервировочный столик, на котором красовались большие фарфоровые чашки и пепельница в виде дракона.

— Ты сколько не спал? — спросил вдруг Соловьев.

Андрей неопределенно повел могучими плечами.

— Какая разница? Людей дашь?

— Андрюха, это не вопрос, — почему-то рассердился Соловьев, — что ты мне здесь нюни жуешь? Тебе надо, значит, будет. Сколько сахара положить?

— Иди ты к едрене фене со своим сахаром! — вскочил Андрей. — В меня кусок не лезет!

— Я тебе не рафинад предлагаю, а сахарный песочек, — усмехнулся Никита, — и хватит скакать, сядь и возьми себя в руки!

Несколько секунд они стояли друг против друга. Оба рослые, могучие мужики. У одного — сыскное агентство и двенадцать лет службы в милиции за плечами: бесконечные отчеты и рапорты, фотографии изнасилованных подростков, нечеловеческие вопли матерей, жидкий чай вприкуску с сигаретой, остервенелость накачанных мускулов и натруженных мозгов. Седина на висках позволяет ему ничему не удивляться. У другого — беда. Только беда, а позади бездонная дыра, куда провалилось все — их веселое знакомство, общие дежурства в отделении, новогодние гулянья, редкие встречи, крепкие рукопожатия. Уверенность там же, в той черной дыре.

— Сядь, Андрюха.

— Ладно. Извини, — отрывисто произнес тот. — Давай свой кофе.

— Ты бы рассказал мне все поподробней, — предложил Никита, протянув ему чашку и усаживаясь в кресло напротив.

Андрей сделал большой глоток.

— Мне нужны люди, — сказал он после долгой паузы.

— Это я понял. Ты хочешь прощупать каждого, кому в свое время насолил, это я тоже понял. И это займет много времени.

— У меня нет другого выхода. Кто знает, когда эти сволочи позвонят?

— Да послушай ты, Комолов! У тебя врагов, надо понимать, что у моей тещи морщин на заднице! И каждого к стене припереть — это же недели уйдут! Их надо вычислить, Андрей, а не метаться по всему городу. Подумай, кто так крепко тебя ненавидит и так много о тебе знает.

— А что обо мне знать? — вскипел Андрей. — Я не президент и не засекреченный агент ФСБ. Мой домашний телефон есть в справочнике, мой сын учится в обыкновенной школе, моя жена катается на роликах на виду у тысячи людей!

Никита хрюкнул в чашку.

— Что, Даша собирает такую большую аудиторию?

— Не надо, Кит, — поморщился Андрей.

Упоминание о жене прожгло виски новой болью. Будто голову сжимали огненными щипцами — то резче, то медленней, оттягивая момент расплаты.

Никита не стад спрашивать, как там Дашка. Было понятно — КАК! Что-то в голосе Андрея, когда он заговорил о жене, сильно не понравилось Никите. Что-то заставило Соловьева напрячься. Чертова интуиция, вот что. Шестое чувство, будь оно трижды не ладно! Спасало, конечно, много раз, но как же оно Никиту достало! Этот тоненький голосок изнутри, словно в желудке завелся ясновидящий мышонок-пискля. «Неладно с женой, ох неладно, — пищал он сейчас. — И дело не в Степке!»

Ага, Степку похитили, а дело не в этом! Бред! Заткнулся бы ты, наглый серый малец!

— Значит, так, — глубокомысленно изрек Никита, пытаясь заглушить свой внутренний диалог, — надо думать. Ты не гляди на меня волком, не гляди! Что толку, что ты носишься, как с пером в заднице? Успокойся и пораскинь мозгами.

— Я раскидывал, — хмуро ответил Андрей, — ерунда получается. Ведь должны они как-то проявиться, понимаешь? А тут тишина! А пацана третий день дома нет!

— Мишка твой точно все Кузе вернул? — вдруг спросил Никита.

Комолов кивнул. После того как его ребята несколько часов обрабатывали Кузьмичева и Ко, последние сомнения отпали. Лысый старик не трогал Степку.

— Я так понимаю, в наши доблестные органы правопорядка ты не обращался и не собираешься?

На этот раз Комолов мотнул головой отрицательно.

— Давай-ка напиши мне всех твоих заклятых друзей, будем действовать методом исключения. Надо прикинуть, у кого была возможность помимо страстного желания тебе напакостить.

— Или просто денег заработать.

— Если бы деньги, Андрюха, эти гады бы все-таки позвонили, — возразил Соловьев. — Даже Степке дали бы позвонить. Чтобы нервишки вам пощекотать. Заставили бы его в трубку повопить, поплакать…

Андрей заиграл желваками, но Никита настойчиво и безжалостно продолжал:

— …покричать, мол, забери меня, папочка! Заставили бы… Просто так, вас напугать посильней. Устроить демонстрацию собственных возможностей, чтоб вам и в голову не пришло торговаться или в ментовку бежать. Прислали бы его ботинки. Или ухо.

В руке Комолова сухо треснула фарфоровая чашка.

Он молча промокнул салфеткой влажное пятно на брюках, собрал в кучу осколки и высыпал в мусорное ведро.

Снова сел.

— Тебе бы, Кит, страшилки писать, боевики с кровавыми подробностями.

Никита, все это время сидевший неподвижно, так резко вскочил, что кресло застонало.

— Идиот ты, Комолов! Вместо того чтобы эти самые кровавые подробности себе представлять, ты соберись! Слишком у тебя воображение разыгралось. А это сейчас недопустимо, понимаешь? Чё ты сам себя накручиваешь, едрит твою кочерыжку! Я же вижу — ты делать ничего не можешь, дергаешься только и представляешь, как там Степку твоего…

— Ты! — рявкнул Андрей, — хватит!

Никита снова брякнулся в кресло.

— Вот так! — удовлетворенно и ласково произнес он, отдышавшись. — Вот так! Разозлись! От этого в мозгах прояснится.

Он протянул Андрею лист бумаги.

— Пиши давай недругов своих. Проверим их для начала по нашей картотеке.

Во взгляде Комолова мелькнуло недоверие. Никита посмотрел ему в лицо и с ласковой снисходительностью хохотнул:

— А что? Мы ведь тоже не пальцем деланы! У меня в ФСБ генерал знакомый, поможет. И не дергайся ты, информация никуда не уйдет. Мало ли зачем мне эти люди могли понадобиться.

Комолов взялся за ручку:

— Только, надеюсь, в число твоих врагов не входит президент Соединенных Штатов или ООН какое-нибудь?