— Не у неё. У Даши.

— Понятно. Сторона противоборствующая. — Марат печально изогнул брови, выдохнул драматично: — Надо же, как не совпало.

Наталья Леонидовна цокнула языком, произнесла напевно, чуть закатив глаза и качая головой, вообще не для него, а, кажется, куда-то в пространство:

— Ма-арат. — Потом добавила уже вполне по-деловому: — Ну, пойдём тогда. Вроде все уже в сборе. А ты как всегда опаздываешь.

— Да и вы… — иронично прищурился он, — как бы, тоже опаздываете.

В кабинет Марат вошёл, сияя улыбкой, может, не ослепил, но равнодушных не осталось — все замолчали. А он выдал вежливое:

— Добрый вечер! — Кивнул Лериной маме: — Привет, Жень.

Но далеко проходить не стал, уселся на ближайший стул, почти возле самой двери, закинул ногу на ногу, руку положил на спинку соседнего стула. А Наталья Леонидовна устроилась напротив, поближе к столу, за которым восседала, наверное, завуч. Та была Марату не знакома, наверняка появилась в школе уже после того, как он её окончил. Возле неё находилась ещё одна незнакомая женщина, молодая, вряд ли старше Марата, внешне довольно приятная, скорее всего, та самая, что звонила, — классный руководитель Алины и Леры.

Женю он уже посчитал, оставалась ещё одна, тоже женщина, тоже неизвестная. По-видимому, мамаша той самой Дахи-Махи. Объёмная такая. Не в смысле, что толстая или чересчур высокая, просто выпиравшая из общей обстановки, словно торчавшая посреди обычной комнаты ребристая колонна: не пройдёшь мимо, не заметив, и в тоже время обязательно подумаешь «Ну и какого лешего она здесь?» А стоило ей открыть рот, так она вообще заполнила собой всё пространство.

— И это девочки? Вы представляете, какие это могут быть девочки. Набросились на мою Дашеньку, покалечили. Вы видели, какой у неё теперь синяк? А если ещё сотрясение мозга? Она ещё и дома успокоиться не могла, всё рыдала. Бедная девочка.

Теперь Марат верил Алинке ещё больше. У такой родительницы ребёнок может быть либо вконец затюканной безвольной тихоней, либо её точной копией. «Налетела, заорала» — как раз оно. А мамаша, интересно, в курсе, из-за чего весь сыр-бор? Доченька рассказала, чем на самом деле не угодила ей какая-то шестиклашка?

— Я надеюсь, вы не собираетесь, всё это спустить на тормозах? Сделать вид, что ничего особенного не произошло. Надеюсь, виновных накажут. И накажут не просто для галочки. Ведь как так можно? Бросаться на людей, избивать. Я ведь даже представить не могла, что девочки способны на такое.

Завуч пыталась её утихомирить, поддакивала, обещала, что они непременно разберутся, в чём-то убеждала, но её реплики тонули в бесконечном бушующем потоке негодующе-громких слов. Видя, что её поддерживают, мамаша только ещё больше распалялась, Марата презрительно игнорировала, зато сверкала глазами в сторону Жени.

Та говорила мало и то если успевала вовремя встрять. Разве можно что-то сказать, когда эта громкоголосая сирена завывает практически без пауз? А Марат так даже и не пытался.

Вмешиваться в женские разборки — это себе дороже. Поэтому он просто наблюдал, слушал, скучающе вздыхал, иногда ловил любопытные взгляды Натальи Леонидовны, а потом и вовсе отключился от происходящего, принялся думать о своём. Но в какой-то момент все опять замолчали, и Марат подумал, кто-то ещё вошёл. Но нет, никого новенького не появилось, а все присутствующие смотрели не на дверь. На него.

Похоже, он что-то пропустил.

— И? — убрав руку со спинки соседнего стула, наклонив голову и приветливо улыбнувшись, спросил Марат с интересом.

— А вы что скажете? — разъяснила завуч причину ожидания.

Наталья Леонидовна как-то сразу подобралась.

— Я что скажу? — Марат пожал плечами. — А чего тут говорить? По-моему, всё очевидно. Кто тот кипеш устроил и на самом деле виноват. Наследственность-то никто не отменял. И воспитание. Всегда себя покажут. — Он указал в сторону Лериной мамы. — Посмотрите на Женю, — повёл рукой в сторону другой мамаши, — и на… Имени-отчества не знаю. По правилам полагалось бы добавить «к сожалению», но если по правде, то явно — и к лучшему. — Перевёл взгляд на завуча. — А вам, да, сочувствую, что вот с такими дело иметь приходится. И ведь никуда не денешься. У самого похожая работа, понимаю. А мы с Женей пойдём, наверное. Потому что наше-то присутствие не требуется. С нашими же девочками всё в порядке. Они ни на кого не бросались, ни к кому не лезли. Просто защищались. А это нормально. Было б хуже, если бы стояли и ничего не делали. Так что, — Марат поднялся, поклонился, — спасибо за приглашение. Приятно было увидеться. Особенно с вами, Наталья Леонидовна. Вы навсегда в моём сердце. — Он прижал руки к груди, точно обозначая место, где, потом развёл ими, воскликнул патетично: — До свидания.

В кабинете снова стало неестественно тихо, никто не проронил ни слова, и только спустя несколько мгновений Наталья Леонидовна прошептала, вроде бы с восторгом:

— Ой, Агишев. А ты всё тот же.

Марат ещё раз развёл руками.

— Стараюсь себе не изменять. — А заметив, как завуч открыла рот, выдувая, словно пузырь, многообещающее «Но…», начальственно посмотрел на Лерину маму, распорядился: — Жень, идём.

Та послушно поднялась, скромно кивнула, тоже произнесла:

— До свидания.

А уже в коридоре выдохнула глубоко и шумно.

— Ну, Марат, ты даёшь. И Наталья, похоже, тебя хорошо помнит.

— Так она у меня классной была.

— Ясно. Видимо, ты всегда и на всех умел произвести впечатление.

Он хмыкнул.

— Ну, тут другая ситуация. Если позволять всем подряд тебе по мозгам ездить, с ума сойдёшь.

— Наверное, — согласилась Женя. — Но я вот так всё равно не могу.

— Так и не парься. В подобных случаях обращайся ко мне.

Ну да, Гоши-то больше рядом нет, да он, скорее всего, и не стал бы заморачиваться. Всё равно бы пришлось ей одной.

— И скажи — как ты сама-то?

Женя дёрнула плечом, улыбнулась сдержанно и ответила, точно так же как обычно на подобные вопросы отвечала Лерка:

— Всё нормально.

А дома Алина, не успел Марат войти, выскочила навстречу. И даже Валентина Михайловна выглянула из кухни, чтобы послушать о его впечатлениях и ответ на вопрос:

— Ну и как там?

— Да всё как обычно, — невозмутимо откликнулся Марат. — Ничуть не изменилось. Только вроде бы ремонт сделали, перестроили что-то по мелочи.

Алина насупилась недовольно:

— Я ж не о том.

Отобрала у него пальто, не успел он даже шагнуть к вешалке, повесила сама, но для начала несколько лишних секунд подержала в руках, прижав к животу, и Марату, глядя на неё, очень захотелось улыбнуться. Он и не стал сдерживаться, улыбнулся, произнёс:

— Да в остальном тоже как обычно. Поговорили и вроде всё выяснили. Не переживай. — Положил ладонь на русую девчачью макушку. — Только подругу-то больше не подставляй. А то — любови у тебя, а неприятности в основном у неё.

На этот раз Алина почему-то торопливо выскользнула из-под его руки, посмотрела чуть-чуть нахмурившись.

— Я же не виновата, что мальчики её боятся.

— Боятся? — с недоверием повторил Марат. — Лерку?

Алина пояснила немного снисходительно и высокомерно, чётко разделяя слова:

— Потому что она слишком уж серьёзная.

— А ты, значит, слишком легкомысленная?

— А я, — она хмыкнула гордо, — такая, как надо.

Ну, точно. Кто бы сомневался? И позже, когда сидели за столом и ужинали, Марат спросил:

— Ты как к горным лыжам относишься?

— Не знаю, — дочь пожала плечами. — Я ни разу не каталась.

— А не хочешь попробовать? Можно съездить. На каникулах. Когда у вас каникулы?

— Конец октября — начало ноября, — выдала Алина официально.

— Ну вот, — заключил Марат. — А если надо, и Лерку твою возьмём.

— Не-е-е, — тут же уверенно протянула Алина. — Она лыжи ненавидит. Для неё физкультура зимой — жуть-жуть.

— Тогда вдвоём. У тебя загранпаспорт есть?

— У меня и обычного-то нету. Он же только с четырнадцати.

— Ладно, разберёмся. Но… едем?

Алина старательно закивала, заулыбалась довольно.

29

7 лет спустя

Алина отправила в рот очередной кусочек, опустила руку с вилкой и кивнула, то ли каким-то своим мыслям, то ли ощущениям от еды, поймала задумчивый взгляд Марата и на всякий случай настороженно поинтересовалась, наверняка перебирая в уме все его возможные претензии и собственные грехи:

— Что?

— Ничего, — откликнулся он.

Ну не делиться же с ней неизвестно откуда взявшимися, внезапно нахлынувшими сентиментальными мыслями. Засмеёт. Да ему и самому странно — поймать себя на подобных раздумьях. О том, что уже семь лет прошло с тех пор, как Алина появилась в его жизни, в его доме. И ведь вполне нормально прошло, а когда-то он даже не задумывался особо ни о детях, ни о своём отцовстве. О том, как она изменилась за эти годы, превратившись из взбалмошной девочки-подростка во взрослую девушку, конечно, не менее взбалмошную, но более самонадеянную, уверенную, будто разбирается в реальности гораздо лучше остальных. Как он изменился — ну, наверное — если теперь способен размышлять о таком. И сколько уже раз они вот так сидели вместе за столом: завтракали, или обедали, или ужинали.

Чаще, конечно, завтракали. С остальным получалось реже, особенно с обедом, или Алина утаскивала тарелки в свою комнату. Но иногда она специально дожидалась, когда Марат вернётся и, даже если уже успевала поужинать, устраивалась за столом со стаканом сока или чашкой чая. Чтобы поболтать. Вдвоём. Иногда втроём, когда к Алине приходила лучшая подруга Лера.

Кстати, что-то её давно не видно.