Она была немного постарше, но смотрелась ровесницей или даже чуть младше. А ещё она была замужем, и Марат ей даром не сдался со всем его обаянием, уже в момент знакомства сразу отправился во френдзону, и — без шансов. Это стало ещё одной причиной, почему он оттуда уехал, вернулся домой.

Эх, что-то он правда становится каким-то непереносимо, неприемлемо сентиментальным.

31

Дальний берег медленно едва заметно смещался, поэтому создавалось впечатление, что с тобой что-то не так: голова кружится, поэтому мир и плывёт слегка. Но он на самом плыл, просто никак по-другому это не ощущалось.

Понтон был прочно закреплён с помощью канатов и якорей, гладкая поверхность реки казалась неподвижной, и качка абсолютно не чувствовалась. Только вот это странное поведение берега напоминало о том, что под ногами не земля, а вода, и, чтобы добраться до берега нужно было пройти по широким мосткам.

Лерина мама и правда выходила замуж. Точнее, уже вышла, несколько часов назад по всем правилам зарегистрировав брак. Правда не было ни украшенного лентами и цветами свадебного кортежа с лимузином, ни шикарного белого платья невесты. Всё скромно. В ЗАГС они отправились вдвоём — Женя и её теперь уже муж со звучным именем Лев — а теперь в небольшой компании отмечали это событие. И Марата с Алиной тоже позвали. Как же без них?

Основное двухэтажное здание ресторана размещалось на берегу, а они расположились на одной из двух плавучих дебаркадеров. Белый шатёр, а внутри него — накрытый стол, маленький бар и такой же маленький пульт ди-джея, и никакого тамады. Просто сидели за столами или танцевали на открытой площадке за шатром. И день выдался такой особенный, будто специально, ласковый, тёплый, ясный, но не жаркий. Синее небо, синяя река, зелень, пока ещё не лениво томная, сохранившая свежую весеннюю насыщенность.

Музыка играла, миксуясь с криками чаек и почти не слышным за всем этим лёгким плеском волн, накатывающих на прибрежные камни. Кто-то танцевал, фотограф мучил молодожёнов, гоняя их с место на место, заставляя принимать разные позы, потом переключился на девчонок. Эти позировали от души, две красотки, почти уже совсем взрослые. Марат наблюдал со стороны.

Потом Алинка замахала ему рукой, закричала что-то, но за музыкой было не слышно. Правда он и так понял — звала. Марат оттолкнулся от перил, на которые опирался, подошёл. И теперь уже и ему пришлось позировать перед объективом, изображать идиллию под названием «Отец и дочь». А Лера, чтобы не мешать, отодвинулась подальше, уселась на узкую скамеечку, и смотрела не на них, а в сторону ближайшего берега, будто ожидала, кто-то ещё непременно должен прийти.

Всего секунду назад Алинка улыбалась в камеру, держа Марата за локоть, прислонялась к его плечу щекой, и вдруг придумала — ещё и фотограф не успел отойти. Стоило зазвучать новой мелодии, воскликнула:

— Пап, пойдём потанцуем! — и, не давая ему возможности ни возразить, ни согласиться, потянула за собой.

Марат и не сопротивлялся. Хотя не столько они танцевали, сколько дурили на отрыве. Смешивали движения из вальса, танго, стандартного «медляка» и просто что в голову приходило, и, наверное, со стороны смотрелись, словно пара профессионалов из бальных танцев. Не из-за того, что выходило невероятно круто, а из-за того, что естественно и легко, будто было давно и тщательно отработано. Ещё и цвета в одежде гармонично сочетались, словно составляли комплект.

У Марата рубашка бледно-бледно голубая, почти белая — верхние пуговицы расстёгнуты, рукава закатаны — и серые летние брюки. А у Алины лёгкое платьице с ассиметричной летящей юбкой, металлически серое с голубой и белой отделкой и белые босоножки.

Она хохотала, настолько заразительно, что Марат тоже не удерживался, смеялся, а улыбался уж точно всё время, широко и довольно. Остальные — даже те, кто танцевали, остановились — восторженно и радостно наблюдали за ними, но Алина не дождалась конца мелодии, неожиданно остановилась, торопливо раскланялась в ответ на аплодисменты и опять потянула Марата за собой. К подруге, по-прежнему сидевшей на скамейке.

— А теперь с Лерой.

Внезапно. И Лера поначалу вроде бы растерялась, посмотрела снизу-вверх неуверенно, вопросительно. Марат на волне ещё не отступившего драйва дёрнул бровью — ну а что? — подставил руку. Но Лера по-прежнему сомневалась, решалась несколько секунд, а потом всё-таки протянула свою.

Тоненькие пальцы легли Марату в ладонь, Лера, поднялась, аккуратно опираясь, шагнула следом, и другая рука точно так же почти невесомо коснулась его плеча. Но он даже сквозь ткань рубашки почувствовал нежное тепло, обхватил девушку за талию и сразу, поймав ритм, повёл. И опять получилось естественно, непринуждённо, только совсем по-другому.

Лерка худенькая, изящная, и почему-то представлялось, что настолько же невесомая, как и её прикосновения — можно подхватить на руки, приподнять без труда, заглянуть в глаза. Сейчас они прятались от Марата. Голова чуть опущена, лица почти не видно, только часть бледного лба между густыми тёмными прядями. Волосы, блестящие, шёлково-гладкие. От них пахло свежо и сладко, но не приторно, а приятно, очень по-летнему.

Наверное, с Лерой отжигать как с Алинкой не получилось бы. А и не надо. Так тоже хорошо — будто покачиваясь на волнах, плавно, медленно, осторожно. Но под конец, на последних аккордах, Марат, чуть отступив, всё-таки крутанул её, и Лера повернулась, грациозно, легко, но не удержала равновесия, видимо, от неожиданности, пошатнулась, привалилась к нему. Марат ухватил её покрепче, зафиксировал:

— Стой!

Улыбнулся.

Она выпрямилась, отстранилась, произнесла:

— Спасибо. — И сразу устремилась куда-то, а он, наоборот, некоторое время не двигался с места.

Ощущение было, будто не всё случилось, или промелькнуло незамеченным что-то важное. Может, потому что с Лерой они танцевали совсем недолго. Много ли там оставалось от песни после их с Алинкой выступления?

Одна мелодия и два танца, совершенно противоположные. А в горле почему-то жутко пересохло.

Марат подошёл к столу, налил в бокал минералки, опрокинул в себя.

Ух! Пузырьки газа ударили в нос, коварно защекотали, выдавили слезы. Марат сморгнул их, стараясь сделать это незаметно для посторонних, стёр мокрый след на щеке тыльной стороной ладони. Но совсем уж незаметно не получилось. Вездесущая Алина, словно чёртик из табакерки, неожиданно возникла рядом, уставилась поражённо.

— Пап! Ты чего? Так расчувствовался?

— Ага, — Марат ухватил за горлышко пластиковую бутылку, развернул нужной стороной с надписью «Сильногазированная». — Минералка сразила наповал.

— А-а, — с пониманием протянула Алина, но ещё несколько мгновений внимательно вглядывалась в глаза, потом попросила: — А мне налей.

Марат опять открутил крышку, плеснул в другой бокал. Минералка торжественно застреляла крошечными брызгами. Алина, в отличие от него, осторожно поднесла бокал ко рту, прижала к губам, наклонила, отпила. И тут же дёрнула кончиком носа, поморщилась, фыркая, часто заморгала.

— Теперь поверила? — хмыкнул Марат.

— Да я и не сомневалась, — оправдалась она. — Просто пить захотелось. А ты плакал хоть когда-нибудь?

— Когда маленьким был — наверняка.

— Маленькими все плачут. А потом?

— Нет, — уверенно заключил Марат. — Я слишком бесчувственный и суровый.

Алина решительно замотала головой, проговорила тихонько:

— Совсем неправда.

Ох, чёрт! А в глазах опять слегка защипало, и абсолютно точно не из-за минералки.

Так, Агишев, так. А как же заявленные бесчувственность и суровость? Что вообще происходит? Побочный эффект того, когда один воспитываешь дочь? С годами вдруг начинаешь размякать и таять без весомой причины?

32

В июне дни длинные, и всё равно медленно подкрадывались сумерки, наполняя воздух фиолетовой дымкой, приглушавшей цвета и звуки. Яркие краски перетекали с земли на небо, расцвечивая его оранжевым, красным, розовым, лиловым. Лёгкий ветерок потянул с реки, забирался под ворот рубашки, ерошил волосы, ласково трогал лицо. Марат перевёл взгляд с уходящей в перспективу широкой ленты реки на ближайший берег.

Лерка. Одиноко сидела у кромки воды на высоком валуне, чуть подавшись вперёд, сложив на коленях руки и тоже смотрела вдаль, задумчивая, немного печальная. Марат, не осознавая, зачем, для чего, как-то само получилось, стронулся с места, прошёл по мосткам, приблизился. Лера, заметив его появление, развернулась, вскинула голову, посмотрела с ожиданием, но ничего не сказала, тогда он спросил:

— Переживаешь?

Она не стала отказываться, убеждать, что нисколечко, даже не произнесла своё обычное «Всё нормально», опустила глаза, закивала, сжав губы.

— Понимаю. — Марат уселся рядом, на ближайший подходящий валун, почти коснулся плечом её руки. — А как я переживал, когда понял, что Алинку придётся к себе забрать и дальше с ней одному. И ведь без вариантов. Думал, всё, жизнь кончена. — Он тоже кивнул, глядя прямо перед собой, и улыбнулся. — А оказалось, вполне ничего. Теперь вроде даже доволен, что так случилось. Не с Галей, конечно, со мной. Что Алинка у меня появилась. — Он посмотрел на Леру. — И вообще — все вы.

Та тоже улыбнулась.

— Я же говорила.

— Про что? — Марат озадаченно свёл брови.

— Что у тебя получится. С Алиной.

Ну да, точно же. В самый первый вечер, когда девчонки перебрались в его дом, когда они с Леркой сидели у камина и разговаривали, почти на равных. Он ещё удивлялся, что может вот так по-взрослому беседовать с двенадцатилетней.

— А ведь правда. Вспомнил. — Марат прищурился иронично. — А, может, именно из-за этого и получилось, а? Тогда и я скажу. Что у вас всё будет хорошо. Обязательно. И у тебя, и у Жени. Лёва же — неплохой мужик. А сейчас как раз его Алинка подбивает спеть для твоей мамы. Хотела и меня втянуть, видимо, на подпевку. Или подтанцовку. Но я сбежал, пока она подходящую песню искала. И, по-моему, про Женю песен нет. По крайней мере никаких приличных.