Позже, перед тем, как лечь спать, Лера ему написала коротко и просто: «У тебя всё нормально?» Он ответил почти сразу «Ага» и добавил стикер с сердечком, а после ещё пожелал «Спокойной ночи».

Два дня они не виделись, только немного переписывались. Из-за экзаменов. По крайней мере Лера думала, что именно по этой причине. Наверное, скорее всего.

Да что себя обманывать? Не так, нисколько, даже не близко. Совсем по другой.

Из-за Насти. Теперь-то Лера точно знала, своими глазами увидела, и даже не издалека, а чуть ли не в упор. Потому что слишком поздно разглядела: её, то есть Настю, и Вадима. Вместе. Не гуляющих, не беседующих, не сидящих за одним столиком в кафе. Целующихся. В открытую, на улице. И больше шага сделать не получилось, словно упёрлась в невидимую преграду.

Да и чёрт бы с ней, с дорогой вперёд, уходить надо было, а Лера с места сдвинуться не могла. Стояла и смотрела — как последняя дура. Ещё и не верила до конца. Вот не верила, глупо, но не верила. Ну мало ли — галлюцинация, мираж, солнечный удар, кислородная недостаточность. А Настя оторвалась от Вадима и сразу повернулась в Лерину сторону, будто ощутила её присутствие или… точно знала о нём.

Скорее всего, именно знала. И поцелуй этот демонстративный устроила специально, увидев Леру раньше, чем та успела заметить их двоих. И в глазах у неё светилось даже не торжество, а ленивая снисходительная насмешка: «Ну и кто был прав?»

На мгновение отведя взгляд от поверженной соперницы, Настя что-то сказала Вадиму. Тогда и он повернулся — слишком резко, слишком поспешно — поражённо уставился на Леру. А Настя опять ему что-то сказала. Видимо, потребовала разобраться, расставить все точки над «и» — прямо сейчас, не откладывая. Чтобы самой видеть, как это будет происходить.

А Лера опять не смогла развернуться и уйти, только растерянно попятилась, когда Вадим, направляемый Настиными словами и взглядом, послушно зашагал в её сторону, окликая:

— Лер, ну, Лер. Подожди! — нагнал, ухватил за руку, не давая сбежать. — Извини. Надо было сразу сказать. Но я не знал, как. Не хотел тебя обижать.

Ну да, так-то безболезненней и безобидней, когда она сама наткнулась и узнала сама. Без вступлений, без предупреждений. Можно было обойтись и совсем без разговора. И без него ведь уже всё понятно.

— Понимаешь. Я думал всё прошло. Уверен был. А на самом деле — только казалось. Ничего не забылось и не ушло. Ну прости. Я знаю, что это по-свински, подло по отношению к тебе. Но что я могу сделать? Я всё ещё Настю люблю.

Правильно. А ей он даже и не признался ни разу. Так какой спрос? Не врал, не вводил в заблуждение, не обещал. А его, сжимавшие её запястье пальцы, будто сделанные из раскалённого металла, обжигали до боли. И мысли обжигали.

Ведь тогда, два дня назад, вечером это же наверняка Настя звонила, потому Вадим настолько и растерялся, глядя на экран телефона. Прочитал её имя и думал: почему вдруг, зачем? А затем, чтобы сказать: у него пока ещё есть шанс всё вернуть, но только если прямо сейчас, безотлагательно, доказав, кто для него на самом деле важен. Единственный шанс, больше не будет, и он не стал его упускать. И это понятно. Она бы тоже не упустила, если бы…

— Лер, ну почему ты молчишь? Ну, скажи что-нибудь?

А они действительно Вадиму так нужны? Её слова. Да совершенно ни к чему.

Лера вырвала руку из его пальцев и — наконец-то! — развернулась и пошла, подгоняемая в спину раз за разом повторяемым собственным именем. Хотя оно вроде бы звало, жалобно, раскаянно, виновато, но уши хотелось заткнуть, чтобы его не слышать, или самой заорать: «Да заглохни ты уже! И забудь».

Нет, не станет она ни затыкать, ни орать — лишний раз шевелиться. Никакого желания. Она бы и не шла, но ноги сами несли. Словно игрушка инерционная, которая не остановится, пока не закончится завод, пока не раскрутится до конца сжатая пружина. Или пока не сломается.

И свет начал меркнуть. Нет, не метафора. Просто тучи наползли, с утра уже хмурилось, а прогноз обещал дождь, вот и сдержал обещание.

Сначала редкие крупные капли упали на асфальт, расставляя на нём тёмные точки, затем многоточия, а потом всё слилось, соединилось в одно целое влажными мазками и штрихами: небо и земля, деревья и трава, дома и асфальт, дождь и слёзы.

37

Капли барабанили по крыше громко и настойчиво, даже шум двигателя их не заглушал, чертили на стёклах короткие и длинные линии. Дождь разогнал прохожих, только машины проносились по-прежнему часто, поднимая с дороги фонтаны брызг. Наверняка Марат не заметил бы, на скорости просто проскочил бы мимо, но заранее притормозил перед перекрёстком. А, возможно, и заметил бы, даже если бы пролетал мимо на сверхзвуковой, потому что это слишком бросалось в глаза: девчонка, медленно-медленно бредущая по тротуару, без зонта под проливным дождём, будто бы его совсем и не было. Хотя сама она давно и безнадёжно промокла, но, кажется, и этого не чувствовала или не понимала. А ещё — это была не проста странная незнакомая девчонка. Очень даже знакомая. Лерка.

Вот ненормальная. Да что ж она творит? Придумала тоже — романтичную прогулку под летним ливнем.

Машина подкатила к краю тротуара, Марат распахнул дверь. Зонта у него тоже не было. Да к чему он вообще, когда можно из машины сразу в здание?

— Лер. Лерка, стой! Ты в своём уме? Мокрая же насквозь.

Марат встал у неё на пути, не дожидаясь от неё ни слов, ни вообще хоть какой-то реакции, накинул ей на плечи расчётливо прихваченный из машины пиджак, запахнул, даже застегнул на одну пуговицу. Потом развернул Леру, подтолкнул в нужном направлении.

— Давай, шагай. В машину, быстро. Что ещё за глупая романтика? Заболеть хочешь?

Она так и не произнесла ни слова, не оправдалась, не возразила, зашагала послушно, хотя и опять слишком медленно, и потому снова пришлось её подтолкнуть. Марат открыл перед ней дверь, дождался, когда она заберётся, захлопнул, торопливо обогнул машину, уселся сам. Всего несколько минут прошло, а он тоже успел основательно промокнуть.

— И чего ты тут бродишь? Под ливнем. Нашла развлечение. Пристегнись. — Хотя ей неудобно, руки-то под пиджаком. — Ладно. Давай я сам.

Он наклонился, перегнулся через неё, подцепил ремень, потянул, защёлкнул в замке, распрямившись, посмотрел внимательно. Мокрые волосы прилипли к мокрым щекам. Да даже ресницы мокрые. Губы бледные, замёрзшие.

— Лер, что происходит?

— Ничего. Просто гуляла под дождём.

— Ле-ра.

— Всё нормально.

Ну да, конечно. Вечный ответ.

— Хорошо. Поехали. К нам. Не возражаешь?

Или лучше её домой отвезти, сдать на руки Жене? Пусть она разбирается.

А если там никого? А у него точно Валентина Михайловна на месте. Несмотря на то, что необходимость в её постоянном присутствии давно отпала, она по-прежнему жила с ними. И Алинка должна быть. Обычно та заранее без стеснения сообщала, если куда-то собиралась, демонстративно декларируя «У меня такие-то планы, и я не желаю их скрывать, потому что я такая взрослая и сама решаю, что мне делать, как поступать и с кем куда ходить. А остальные пусть принимают к сведению и даже не пытаются вмешиваться». Но ни вчера вечером, ни с утра она ни о чём подобном в известность не ставила.

Лера опять промолчала. Будем считать, не возражала. Отвернулась к боковому окну. Марат тряхнул головой. Успевшая скопиться в волосах вода собралась и тонким ручейком пробежала вдоль по шее, под ворот рубашки. Ощущение не из приятных.

Да и остальные ощущения какие-то не слишком, беспокойные, раздражающие. И влажные дорожки на девичьих щеках — они точно только из-за дождя?

Лера поёжилась, приподняла одно плечо, провела по подбородку, стирая с него капли лацканом пиджака, и опять застыла неподвижно, откинувшись на спинку кресла.

Заехали в гараж, Марат заглушил мотор, а она даже не шелохнулась.

— Что? И отстёгивать мне?

Промолчала, только глаза опустила.

Ну ладно, отстегнул. А дверь с её стороны тоже ему придётся открывать? Хотя он и не против. Видно же, что ей фигово. Кажется, ещё и дрожать начала.

Но нет, зашевелилась, высвободила руку, отогнула рычажок, принялась выбираться, долго, Марат успел и вылезти, и машину обойти. А Лера выпрямилась и почему-то сразу попыталась снять пиджак. Торопилась вернуть? Решила, он тоже мёрзнет?

— Подожди, — остановил её Марат, ухватил за плечи, на мгновение крепко сжал их, но сразу отпустил, отодвинулся на шаг. — В дом войдём, там и снимешь. Сейчас-то чего?

А когда действительно оказались в доме в первую очередь крикнул:

— Алин! Ты где? Валентина Михайловна!

Те появились почти одновременно — Алинка на верхних ступеньках лестницы, помощница по хозяйству со стороны кухни. Обе ошарашенно уставились на них.

— Господи, Лера, — всплеснула руками Валентина Михайловна. — Тебя как будто из реки выловили.

Вот не хватало только — из реки. Тоже, нашли русалочку.

Алинка сбежала вниз, перепрыгивая через ступеньки.

— Лер. Лера. Ты чего такая? Ты где была?

— Гуляла, — ответил за неё Марат. — Не заметно что ли?

Но его никто не слушал. Алинка вцепилась в подругу, потащила за собой наверх. Ну, сообразят же, что делать, не маленькие. Возьмут полотенце, найдут, во что переодеться. Они по размеру, наверное, одинаковые.

— Пойду, огонь в камине разведу. — Марат оглянулся на Валентину Михайловну. — И, наверное, хорошо бы чаю горячего.

Она кивнула.

— Конечно. Только я получше средство знаю. — Но, прежде чем отправиться на кухню, заметила: — И вам бы тоже переодеться.

Теперь уже Марат согласился:

— Да, само собой. Сейчас.

И всё-таки сначала двинулся в кабинет, развёл огонь в камине: девчонки же обязательно к нему припрутся. Да и здесь, действительно, отогреваться лучше всего.