Ещё бы мгновение, и она бы действительно не удержалась, прижалась, и будь что будет. Но Марат слишком быстро отступил. Почувствовал, понял и испугался?

Он ведь тоже считал, что неправильно, что нельзя так. И сейчас, наверное, думал, будто она нарочно разревелась той ночью в кабинете, устроила истерику, развела его на жалость. Это ведь почти рядом — жалость и любовь. И всё-таки не одно и тоже. И жалости ей не надо, но…

То, что случилось позже, разве возможно, если дело исключительно в жалости?

Стоило подумать, и по телу прокатила будоражащая волна внутреннего жара, горячим пламенем ударила в щёки, отозвалась в каждой клеточке, в каждом нерве, доказывая, что Лера помнит, помнит всё, и насколько сильно ей хочется пережить это заново, и не раз, и даже вот прямо сейчас.

Но — хватит уже! Глупости, несбыточный бред. Скорей бы уж автобус подкатил, и она бы уехала туда, куда ей на самом деле нужно. И больше она не будет совершать бестолковых экскурсий в прошлое. Нельзя же постоянно оглядываться, представлять то, как могло бы быть, если бы вдруг. Ведь, если не сложилось, значит, и не могло, и нечего забивать голову ерундой.

А вот и автобус, остановился, открывая двери, фыркнул по-кошачьи. Лера забралась в него, приложила проездной к валидатору, уселась на одиночное место за поручнем в самом конце салона. И в окно не смотрела, а прямо перед собой, разглядывала кресла, пассажиров, бегущую строку на узком табло под потолком, показывающую то название остановки, то дату и время, то температуру на улице и внутри салона.

Всё нормально. Ей даже нравилось быть самостоятельной, жить одной. То есть не совсем одной, а с девочкой с факультета, не оценившей все прелести общежитского быта. А тут их всего двое в квартире. Собственные ванная, туалет, кухня, на которой тоже можно спать, если уж оставаться в одной комнате станет совсем невмоготу. Но пока такой необходимости не возникало. Они прекрасно ладили, да и Лера не так часто торчала дома. У неё же сразу и учёба, и работа. Даже странно, что в тот день, в тот самый момент она находилась в квартире.

50

Сентябрь перевалил за середину, и осень уже прекрасно чувствовалась, настоящая осень, с её пестротой, листопадом, холодными утренниками и скучными дождями. А к маме Лера всё-таки съездила, чтобы наконец объясниться по-человечески, чтоб забрать кое-какие вещи. Та не стала взывать ни к жалости, ни к совести, не пыталась удерживать, надеялась, если не давить, дочка сама одумается, вернётся.

Может быть, но точно не в ближайшее время. И денег ей пока не надо, сама справляется, а когда понадобятся, конечно, скажет. И всё с ней в порядке. Честно в порядке. И съёмная квартира вполне ничего, со всеми удобствами. И даже с приличным видом из окна. На другие дома.

Хотя про окно Лера маме не сказала, просто сейчас подумала, случайно глянув в него, когда стояла над столом, заваленным бумагой, карандашами, тетрадями, прочей канцелярией, обрезками самых разных материалов, и размышляла, стоит ли тратить чудом образовавшееся свободные часы на уборку, бессмысленность которой слишком очевидна. Но ничего решить она так и не успела — в дверь позвонили.

Наверное, соседка забыла ключи. Или ей лень было шарить по карманам и в сумке, она же знала, что Лера сейчас дома. Ну а кто это мог быть ещё?

Конечно, фантазия изловчилась и успела подкинуть безумную мысль, но Лера ей только усмехнулась, вышла из комнаты, щёлкнула замком, приоткрыла дверь и едва не вздрогнула, потому что конкретно такого никак не ожидала. Хотя слова прозвучали вполне предполагаемые:

— Ну вот. Наконец я тебя нашла.

Захлопнуть дверь совсем не захотелось, даже нисколечко. Наоборот, появилось ощущение, что именно подобное и было самым естественным, самым необходимым, и про «не ожидала» — это не совсем правда. И как-то даже легче стало и свободнее, и совершенно, вот абсолютно совершенно не возникало желание вспоминать и предъявлять претензии.

Алина дёрнула плечами, вздохнула, сжала губы, переступила с ноги на ногу, и Лера произнесла:

— Проходи. Чай будешь?

Рывком сдвинувшись с места, гостья перешагнула через порог.

— Давай, — зайдя, она окинула быстрым взглядом крошечную прихожую. — А я как раз пироженки купила. Булочки со взбитыми сливками. Свеженькие. — Не уточняя, легко сбросила с ног серебристые ботинки-оксфорды. — Тут в соседнем доме пекарня.

— Да, я знаю. Я в ней работаю, — сообщила Лера, указала рукой в сторону кухни. — Туда.

— Правда? — Алина двинулась в нужном направлении, оказавшись на месте, уселась на тонконогую круглую табуретку, водрузила на стол пакет из крафт-бумаги с фирменным клеймом булочной. — Ну надо же. Может, и мне тоже устроиться? Куда-нибудь. Только к дому поближе. Там у вас так вкусно пахнет — горячей сдобой, корицей и яблоками. А ты там уже всё перепробовала? Так всё аппетитно выглядит.

Она болтала и болтала, не умолкая, опасаясь пауз, которые могли бы легко изменить установившееся настроение разговора. И Лера не перебивала, наверное, по той же самой причине, возилась с чайником и чашками.

— Или лучше — на фиг. Если буду работать, то в другом месте. А то на пирожках да тортиках через месяц разожрусь, растолстею и сама буду как булка. — Алина показательно раздула щеки.

Лера улыбнулась, проговорила:

— Я воду недавно кипятила, но она уже немного остыла. Подогревать?

— Не надо. И так сойдёт, — отмахнулась Алина. — Ты же знаешь, я не люблю горячий.

Конечно, знала.

— А чего тебя вдруг работать потянуло?

— Так за квартиру же надо платить и… — Лера не стала договаривать, поставила на стол полные чашки, уселась сама.

— А как же учёба? Не жалко было бросать?

— Так я не бросала. Просто договорилась временно на свободное посещение. Точнее, на индивидуальное расписание. Чтобы работать можно было.

— А мне в деканате сказали, что ты отчислилась. Ну и курицы. По-нормальному объяснить не могли.

— А как ты до деканата добралась? Только же по пропускам пускают.

Алина фыркнула.

— Тоже мне проблема.

Она была не Рогозиной, она была Агишевой. На все сто.

Вытащив из пакета булочку, Алина протянула её Лере.

— Держи. — И тут же полезла за другой, для себя. Откусила, удовлетворённо промычала, слизнула с губы размазавшуюся начинку, оглядела теперь уже кухню и констатировала, дожевав: — Мда, как-то не фонтан апартаменты. А не страшно тут одной?

— Я не одна, — доложила Лера.

Алинины глаза сверкнули любопытством.

— А с кем? С парнем?

— Нет. С девочкой знакомой снимаем. Так дешевле.

— А-а-а. — Она отхлебнула чай, поставила чашку на стол, рядом пристроила булочку, сложила руки на столешнице, как полагалось ученице за партой, чуть подалась вперёд, протянула жалобно, страдальчески изогнув брови: — Ле-ер. Наверное, я опять только о себе думаю. Потому и искала тебя, и припёрлась. Но я без тебя не могу. Вот, оказывается, совсем не могу. Мы же всегда вместе были. А теперь всё время чего-то не хватает.

— Мне тоже, — кивнула Лера.

— Ле-ер, ты меня извини. Я тебе тогда столько всего наговорила. А там почти всё неправда. Даже если в тот момент я, возможно, так и думала, но теперь-то понимаю, это я только обидеть хотела. Потому что самой обидно было. Очень обидно. Вот и не соображала. Ещё и ты молчала. Я думала, тебе всё равно. Ты в следующий раз не молчи. Ага? Лучше кричи тоже. Что захочешь, то и кричи. Даже такое, что я дура и мне лучше заткнуться.

— В следующий раз?

— Ну-у, если вдруг случится. А не то чтобы обязательно.

Алина потянулась за чаем и за булочкой, а Лера произнесла:

— Ты меня тоже извини.

— Да ладно тебе, — отмахнулась подруга, и то ли спросила, то ли заверила: — Теперь-то ведь всё нормально?

Она надкусила булочку, поднесла к губам чашку и не опускала, пила мелкими глотками.

Интересно, что она имела в виду? Под этим «теперь всё нормально». Что они больше не держат друг на друга обиды, что между ними опять всё по-старому? Или то, что больше не существует повода для их разногласий?

В любом случае Лера на все эти вопросы ответила бы «да». И повода — больше не будет. Она же сама так решила.

А Алина выглянула из-за чашки, поинтересовалась не слишком уверенно:

— Ты номер телефона сменила, да? Скажешь мне новый?

— Ага, — пообещала Лера. — Только я наизусть не помню. Сейчас мобильник найду и посмотрю. Специально в него и себя вбила.

Алина фыркнула, наморщила нос.

— Лер. Ну ты, как всегда.

51

В холле раздавались шум непонятной возни, приглушённые голоса и Алинкин странновато-отрывистый смех.

Ну и что там могло происходить? Какой очередной сюрприз деточка ему приготовила?

Марат, сидевший за рабочим столом, поднялся, вышел из кабинета, хотел сказать обычное «Что тут у тебя?» или «По какому поводу веселье?». И не сказал. Потому что в первую очередь разглядел даже не Алину, а того, кто был вместе с ней. Точнее, ту.

Неужели? Лерка?

Она увидела его и сразу изменилась в лице. Хотя и у Марата наверняка выражение было — то ещё. Оба застыли, как каменные, только Алинка, единственно живая, ошарашенно выдохнула, округлив глаза:

— Пап?! А ты разве не уехал?

Её мотнуло, и Марат только сейчас осознал — да его дочь на ногах еле держится. Пьяная, если и не вдрызг, то довольно близко к тому.

— Я сегодня и не собирался. Завтра, — сухо напомнил он.

— Ой! — пискнула Алина, испуганно прикрыла ладошкой рот. — Вот лоханулась. Думала, использую момент, а ты ничего не узнаешь. Потому что тебя дома не будет.

Не слишком ли много за раз показательных чистосердечных признаний?