Минут пятнадцать мы катаемся без каких-либо эксцессов и паркуемся на том же месте, откуда уехали. Печка наконец-то согрела салон, так что мы не стали выходить на улицу, чтобы обсудить нашу сделку.

— Я готов предложить вам за автомобиль пять тысяч долларов, — говорит он.

— Пять тысяч? Да ни за что!

Мистер Уильямс ухмыляется, словно и не ждал другой реакции.

— Ладно, шесть тысяч и ни цента больше.

Шесть тысяч — слишком мало. Да, я хотела бы продать машину сегодня утром, но где тогда взять еще тысячу на операцию?

— Мистер Уильямс, я ознакомилась с ситуацией на рынке и знаю, что этот автомобиль стоит минимум семь тысяч долларов.

Он улыбается вновь.

— Да, за нее можно выручить семь тысяч… если будете показывать и дальше, а заодно продолжать оплачивать объявления в Интернете. Да, если у вас есть время, вы, может быть, сумеете продать машину за семь тысяч, но я-то предлагаю шесть прямо сейчас.

Черт подери! Неужели то, что мне позарез нужны деньги, написано у меня поперек лба? Может, не стоило соглашаться на встречу ранним утром? Ох уж эта спешка — из-за нее, наверное, этому ловчиле и показалось, что я слишком нуждаюсь в средствах. Но дела именно так и обстоят. Мне нужно много денег, и гораздо большая сумма, чем предлагает мистер Уильямс.

— Боюсь, мне придется вам отказать, — я наклоняюсь к панели управления, глушу мотор, вытаскиваю ключи из замка зажигания и уже открываю дверь, собираясь выйти из автомобиля, как дядька вдруг говорит:

— Ну, ладно-ладно. Шесть тысяч пятьсот. Все, больше дать не могу.

Так-так, мы торгуемся? Останусь-ка пока в салоне. Я почти согласна принять его предложение — уж пятьсот-то долларов найдутся, но есть и сомнения, которые меня останавливают: сколько времени мне понадобится, чтобы собрать недостающую сумму? Ведь следующие десять чеков с зарплатой уйдут на то, чтобы удержать боевиков банка «Капитал Ван» от штурма моей квартиры.

— Мистер Уильямс, этот автомобиль стоит семь тысяч долларов, и я хочу получить за него именно эту сумму. Вы либо берете, либо нет.

Он смеется так, словно эти слова произнесла упрямая школьница.

— Мне нравятся жесткие женщины, — после некоторой паузы ухмыляется он, — они возбуждают меня.

— Семь тысяч долларов, мистер Уильямс. Итак, мы договорились?

— Хорошо. Я заплачу семь тысяч, но вы должны подсластить мне пилюлю — добавить к машине что-нибудь приятное.

— Например? — во мне зарождается надежда на удачный исход сделки.

Его глаза быстро шарят по мне от головы до бюста, а затем опускаются к талии…

— Коли я заплачу лишние пять сотен, то неплохо бы получить нечто сверх того… ну, вы понимаете.

Смысл его слов доходит до меня не сразу, но когда становится понятно, о чем толкует этот торгаш, я не впадаю в шоковое состояние, не приказываю убираться из автомобиля, не запрещаю пускать на меня слюну, как на кусок мяса. Не требую отворотить его похотливую рожу, а ведь так поступила бы любая приличная женщина. Именно так я должна поступить. Вместо этого я прикидываю, взвешиваю его предложение. А что, разве так уж плохо будет скрасить ему жизнь? Всего-то сделать то, о чем он просит, и деньги, которые так нужны для пластической операции, будут у меня в руках.

— Семь тысяч долларов, — повторяет чертов торгаш. — Вот что я предлагаю за машину и быстрое… ну, скажем так… рандеву… интимное свидание.

Я гляжу на него. Мистер Уильямс похож на щенка, который у стола выпрашивает объедки, надеясь, что ему перепадет кусочек мяса.

— Вот мое окончательное предложение, — решительно заявляет он. — Берите или отказывайтесь.

Я тяну время. Смотрю в окно, и мой взгляд останавливается на заднице какой-то чернокожей сестрички, спешащей на работу. Дамочка одета в короткую кожаную куртку и обтягивающую шерстяную юбку. Ее попа великолепна. Какое-то мгновение я с завистью таращусь на ее гордость — именно такую задницу хотела бы и я.

— Ну, как? Договорились?

Я поворачиваюсь и встречаюсь с ним взглядом.

— Принесите мне чек на предъявителя на семь тысяч долларов и, пожалуй, мы договоримся.

50. Бренда

Вымотанная донельзя, я сижу в одной из кабинок ресторанчика «Ривс» на Джи-стрит и поджидаю Жизель. Вчера вечером я легла очень поздно, а сегодня с утра сразу же навалилась куча дел. До работы мне пришлось заехать домой к Норе и проведать, как там она. Между прочим, пока подруга на больничном, ее проектами приходится заниматься мне. Нора выглядела лучше, чем накануне — к ней начал возвращаться голос, но отек лица еще не сошел, да и боль по-прежнему донимает бедняжку. Сиделку Нора наняла только на первые послеоперационные сутки, так что, закончив работу, мне придется вновь навестить подругу, а потом в течение целой недели заезжать хотя бы раз в день.

…Я уже не в первый раз встречаюсь с Жизель, но все никак не могу заставить себя унять волнение в ожидании разговора с соперницей. Вот и сейчас ловлю себя на том, что нервно верчу в руках коктейльную соломинку. Стараясь расслабиться, я рассматриваю обслуживающий персонал. Не знаю, кому такое пришло в голову, но почти все официантки в этом заведении чернокожие и на вид старше семидесяти лет. Для своего возраста двигаются они довольно шустро, но работают из рук вон плохо. Они приносят белый пшеничный хлеб вместо зернового, забывают о том, что к кофе были заказаны сливки, стоят над душой в ожидании подписанного клиентом счета за ужин. Но эти престарелые официантки напоминают посетителям родных и знакомых бабушек, за что им многое прощается, и даже чаевые достаются щедрее, чем принято давать обычно. Популярности заведения способствует еще и то, что здесь готовят лучший в округе салат с курицей и пирог со свежей клубникой. Я как раз вижу этот десерт, который несут одному из клиентов, но аппетита что-то нет совсем. Наверное, у меня по-настоящему сильный стресс, если нет желания заказать даже клубничный пирог.

Невозможно точно определить, отчего я так нервничаю. Однажды я устроила Жизель что-то вроде допроса, как раз тогда мы ходили пить кофе после очередной лекции по пластической хирургии. Во время же нашей последней встречи я казалась, по-моему, вполне расслабленной. У меня получится притвориться равнодушной еще раз. «Конечно, получится», — внушаю я себе, когда вижу, что в зал ресторана входит Жизель. Я слежу за тем, как она пробирается к моему столику и исподтишка стараюсь изучить ее походку. Эта женщина даже не идет — она выступает как пава. На ней короткая юбка и водолазка «грудастого», как сказала бы Нора, фасона — настолько обтягивающая бюст, что места воображению не остается. Пальто Жизель небрежно перекинула через руку, ноги ее обуты в изящные туфли на каблуках-шпильках. По моим прикидкам, каблуки эти высотой минимум два с половиной дюйма. Более того, насколько я помню, она носит подобную обувь постоянно. Даже не знаю, как можно целыми днями передвигаться на таких ходулях.

У меня более чем достаточно времени рассмотреть соперницу, дожидаясь, пока она доберется в дальний уголок ресторана, где я обосновалась за столиком. Не хотелось бы уставиться на нее в упор. Я, стараясь отвлечься, с деланным равнодушием оглядываю зал и обнаруживаю, что пара мужчин внимательно ощупывают ее фигуру взглядами — ее! Она же старше меня и полнее, а у мужиков текут слюни. Даже не помню, когда в последний раз замечала, чтобы незнакомец пробегал по мне глазами.

— Привет, Миртл, — здоровается со мной любовница моего мужа и устраивается на сиденье напротив (хорошо, что рядом не села).

— Привет. Рада, что тебе удалось выбраться.

— Да, я тоже рада.

— Ну, как дела?

— Да нормально. Занята по уши. Что у тебя? Ты уже назначила дату операции? — спрашивает она, усмехаясь.

— Нет. Еще нет. Все обдумываю, стоит ли рисковать, ни на что пока не решилась.

— Со мной та же история. Думаю, сначала пойду на какую-нибудь щадящую процедуру… ну, может, химический пилинг.

— Хм… надо подумать над этой идеей.

— Да ладно! Тебе ничего подобного не требуется. Я вообще не поняла, зачем ты ходила на эти лекции.

Тебе на вид слегка за тридцать пять.

Даже и не знаю, что на это ответить. Мне действительно слегка за тридцать пять. Она что, не могла сказать, что я выгляжу слегка за двадцать пять? Или за тридцать?

— Не исключаю, что всем нам нужно хоть чуточку поправить внешность.

— Это уж точно. Вот мне теперь приходится учиться на своих же ошибках. Если бы знала я, как трудно приходится одиноким сорокалетним женщинам, ни за что не развелась бы с мужем…

— Правда?

— Да. Я в разводе вот уже три года, и единственное мое утешение — роман с женатым мужчиной.

— Ах да. Ты что-то рассказывала о нем, когда мы встречались в прошлый раз, — говорю я с напускным безразличием. — Как там его…

— Джим.

— На прошлой неделе ты мне о нем особо и не говорила. Какой он?

— Ой, он действительно симпатяга. Нам удается видеться всего пару раз в неделю. Ну, ты понимаешь — у него семья и все такое. Опять же, дочь-подросток.

— Да, трудно вам, наверное?

— И не говори. Но мне нравится проводить с ним время. А секс какой! О боже! Секс с большой буквы!

В это невозможно поверить: не успели мы и к обеду приступить, а эта едва знакомая мне дамочка уже откровенничает о своей половой жизни. Заметно, как от одного только разговора на тему секса с моим Джимом сияет ее лицо. У меня, даже когда я занимаюсь с ним любовью, не бывает такого всплеска чувств.

— Неужели так хорош?

— О, поверь мне! Вероятно, это как-то связано с тем, что он женат. Джим не рассказывает о жене, но у меня создалось ощущение, что она чуть ли не фригидна. Кажется, эта женщина давно перестала удовлетворять его. Так что вся его скопившаяся сексуальная энергия достается мне.