Катрин Корр - Подвох

Маркус замер, а потом медленно закрыл перед собой дверь. Одного взгляда на жалкого Леона было достаточно, чтобы остудить в нём вспыхнувший гнев. Он сходит с ума вслед за своей чокнутой мамашей и Маркусу ни чуть не было совестно за такие мысли.

– Ты можешь говорить что угодно, Леон, – спокойно сказал Маркус. – Я понимаю, что теперь тебе не остается ничего, кроме как нести бред и надеяться, что он на что-то повлияет. Не напрягай оставшиеся в твоей голове извилинки.

– Твоя шлюшка трахается с твоим дедом! – заявил Леон, а потом заржал, точно лошадь. – Маркус Ротман влюбился в девчонку, которая трахается с его дедом! Кто бы мог подумать, что Мар…

Но Леон не смог закончить свою истеричную речь. Маркус стремглав подлетел к нему и крепко схватил за воротник пиджака.

– Что ты сейчас сказал? Что ты сейчас сказал?!

Пьяный и оттого чересчур дерзкий, Леон глупо смеялся, глядя в ослепленные ненавистью глаза Маркуса.

– Я видел их, не так давно. Твоя девица запрыгнула к нему в машину после работы, а потом водитель пошел пить кофе в какой-то забегаловке, пока они там тра…

Подняв Леона над полом, Маркус с силой швырнул его на стол, и всё, что стояло на нем, с грохотом полетело вниз. Он хотел остановиться, но не мог больше выносить этот режущий уши гогот и потому, вновь схватил в тиски свалившегося на пол Леона и без особых на то усилий швырнул его в сторону кресел.

– Заткнись!

Но Леон, несмотря на боль, продолжал забавляться. Дыша так громко, словно пробежал несколько километров, Маркус с непониманием уставился на него, отказываясь верить в происходящее. Леон всегда врал и делал только то, что было выгодно для него. Но сейчас… Его вечно лживые глаза в кои-то-веки блестели неподдельностью.

Обхватив руками голову, Маркус метнулся в личную уборную. Он обливал и обливал свою голову ледяной водой, стараясь привести мысли в порядок.

Стефания.

Стефания.

Стефания…

Это не могло быть правдой…

– Что ты видел, Леон?! – не выдержал он, вылетев из уборной. – Что ты видел?!

– Я тебе уже сказал, – спокойно ответил тот, сидя на полу. Он лениво задрал свою голову и с кривой улыбкой добавил: – Могу отправить фото, если не веришь.

– Зачем ты рассказал мне это? – прорычал Маркус, с силой зажмурив глаза. Он хотел оказаться в другом месте. Он хотел проснуться потому, что происходящий с ним ужас не мог быть настоящим.

– Представь, что я просто забочусь о твоей хрупкой душевной организации. Хотя, нет. Мне просто хотелось насладиться этим фантастическим зрелищем. Сердцеед Маркус Ротман влюбился в девчонку, которая спит с его дедом за деньги! Можно сказать, что она – это ты. Только очень дорогая.

– Какие деньги? – спросил Маркус не своим голосом.

– Два раза по полмиллиона от Арнольда Ротмана. Согласно банковской выписке. Я понимаю, в это сложно поверить, она же такая расчудесная и милая! Ты думал, что эта девчонка – другая? Увы, такая же меркантильная пустышка, которые всегда будут тебя окружать.

Схватив пуховик, брошенный на полу, Маркус вылетел из собственного кабинета и в миг ощутил смертельную слабость. Ноги превратились в вату, рука с трудом удерживала одежду, а некогда радужные мысли, вселяющие счастье, стали противнее зловония над грязевым болотом. Слова Леона отдавались ноющей болью в груди, что устремлялась к мозгу и превращалась в неистовую ненависть. Маркус изо всех сил пытался сопоставить красивую картинку из их отношений со Стефанией, долгих разговоров и откровенных признаний с той мерзкой размазней, которую показал ему Леон, но злость блокировала всякую попытку.

Он и не заметил, как уже очутился в лифте. И рядом с ним вновь была тетка, что судя по едва поднимающимся векам и расслабленной позе, запивала успокоительное алкоголем. Если бы она вздумала сейчас же вцепиться когтями ему в шею, Маркус бы этого не заметил. Мерзкие слова Леона никак не сопоставлялись с реальностью, в которой Стефания, несмотря на присущую ей дерзость, была ранимой и нежной девственницей…

Она была девственницей! И он, Маркус, стал первым в её жизни мужчиной…

– Ты вспоминаешь его? – вдруг спросила Ирина Ротман, откинув голову на зеркало позади себя. – Своего отца.

Конечно, Леону ничего больше не оставалось, кроме как выдумать эту чепуху, на которую Маркус повелся, как глупая мышь на сыр.

– Его голос, движения, походку и смех, – говорила женщина не сводя глаз с задумчивого профиля мужчины. – Всякий раз, когда он говорил, на его шее вздувалась вена…

Сейчас он найдет её и они… Они обязательно поговорят и Стефания скажет ему, что всё это бред, что никаких денег от его деда она никогда не получала. Она посмеется над ним и будет ещё очень долго подшучивать, мол, каким же придурком надо быть, Маркус, чтобы поверить в эту мерзость!

– Я помню, как впивалась в неё губами. Как проводила по ней языком и чувствовала пульсацию.

Его загруженный мозг как будто перезагрузился, почуяв огромную надежду на счастливый итог этой пугающей неразберихи. Маркус медленно поднял глаза на свою тетку, что лениво смотрела ему в глаза с приоткрытым ртом, и ощутил привычное для себя раздражение, смешанное с кислой брезгливостью.

– Скажи что-нибудь, Маркус, – прошептала она. – Что угодно.

– Вы двинулись, тетя. Возьмите отпуск и отлежитесь в каком-нибудь санатории.

– …Да. Я её вижу, – шептала женщина, не сводя глаз с его шеи. – Как же ты похож на отца. Как будто его точная копия. Я ненавидела тебя с самого твоего рождения и, наверное, за это теперь вынуждена страдать… Я мучаюсь, Маркус. Ненавижу тебя и ненавижу себя, за то, что так сильно хочу… – Она потянулась к нему рукой, но Маркус окинул её свирепым взглядом и нетерпеливо взметнул взгляд наверх. До шестьдесят девятого этажа оставалось еще шесть. – Ты разрушил мою жизнь. Ты разрушил наши планы. Ты погубил родного отца. Как ты живешь с этим, Маркус?

Он усмехнулся.

Он впервые почувствовал свою непричастность к той ужасной трагедии, вспомнив слова Стефании, что сидела на его коленях и вытирала слезы.

«Женщина, которая действительно любит мужчину, никогда не скажет его ребенку ничего плохого. Не пожелает ничего дурного и не будет обвинять в собственных неудачах. Это мерзко и говорит исключительно о подлой и грязной душе человека».

– Это сделал не я, – ответил Маркус спокойным тоном. – Своей мерзкой душонкой ты убила двух человек, одним из которых был твой муж. Ты постоянно забываешь о нем, когда вспоминаешь ту трагедию. Ты разрушила свою жизнь собственными руками, когда влезла в нашу семью. Мой отец не любил тебя, – уверенно сказал Маркус.

– Он неистово желал меня каждую секунду! – встрепенулась она, словно её задели за живое. – Мы делали это постоянно, прямо под носом твоей матери!

Лифт плавно остановился. Когда двери ещё не начали разъезжаться, Маркус с улыбкой добавил:

– Неистово желать перепихнуться в каком-нибудь закутке и заниматься любовью – абсолютно разные вещи. В первом случае – грязные и осуждающие. Во втором – искренние и теплые, как одеяло. Мне ли не знать? – подмигнул он и покинул кабину.

Аккуратно опустив в картонный пакет стеклянный шар с ёлкой и милым домиком внутри, который подарила ей Настя, Стефания с болью в груди оглядела свой уютный кабинет. За эти полтора часа, что она собирала свои вещи, он значительно опустел и потерял свою индивидуальность. На стене не было картины зимнего леса, которую подарила ей бабушка, не было трех небольших рамок с фотографиями семьи, что стояли на подоконнике, а со стола исчез модный деревянный органайзер – подарок брата в честь выхода на работу. Собственно, это всё, что находилось здесь из её личных вещей, однако само «прощание» с кабинетом заняло у неё слишком много времени. Она чувствовала, что больше никогда не вернется сюда.

Сегодня вечером она сообщит Арнольду и Луизе, что увольняется. Стефания не хотела делать этого накануне совещания, где будет выступать Маркус. Она очень надеялась, что они отнесутся к её просьбе с пониманием и не станут настаивать на обязательной двухнедельной отработке. Ей не хотелось объяснять им в подробностях причину своего неожиданного побега, но если это станет обязательным условием – Стефания просто скажет, что её сердце разбито.

Да, такое случается, когда вопреки собственному предчувствию и общественному мнению с головой влюбляешься в человека, который готов растоптать твое сердце, если это будет ему выгодно. Да, она не первая и не последняя, но от этого не становится легче. Сама того не ведая, Стефания пополнила миллионные ряды глупых девиц Маркуса Ротмана.

Взяв пакет в руки, она в последний раз оглядела кабинет, и болезненная тоска тут же пронзила её сердце.

«Хватит. Пора уходить», – приказала она себе и сделала решительный шаг к двери.

– Привет, – сказал Маркус, столкнувшись с ней у самого порога. – Ты уже собралась домой?

Растерянная и подавленная, Стефания молча попятилась назад, совершенно не ожидая вновь увидеть его. Она так надеялась, что больше не вдохнет его свежий запах и не почувствует этот разрывающий грудную клетку стук собственного сердца… Только теперь всё это было окутано обжигающей болью.

– …Да. Как… Собрание уже закончилось?

– Да.

– Быстро… Как прошло?

Маркус долго и молча смотрел в её глаза, словно старался найти в них что-то…

– Замечательно.

– Отлично, – кивнула она.

Пропасть между ними разрасталась стремительно. И это было странно, ведь они ничего не говорили друг другу, ничего не объясняли, но ощущение ледяной прохлады, сменившее некогда адское пламя страсти, с каждой секундой становилось всё реальнее. Осознание этого причиняло немыслимую боль. Ещё день назад они были так близки, а теперь… Стефания увела взгляд в сторону, чтобы дать себе выдохнуть. Маркус и понятия не имел, что его внимательный взгляд, точно острое шило, зверски расковыривало разбитые куски её сердца.