Отец презрительно ухмыльнулся:

– Веди его сюда. Сию же минуту.

– Назначена у тебя встреча с сенатором Китоном или нет? – я бросила вызов своему страху и немного повысила голос.

Я – ветер. Сильный, неуловимый и вездесущий. Он не тронет меня.

Он оглядел меня с головы до пят:

– Да кто ты такая?

– Будущая жена Вулфа Китона, – ответила я с притворной послушностью. – А ты кто?

– Твой отец. Только ты, похоже, об этом забыла.

– Возможно, потому, что ты ведешь себя не как отец. – Я скрестила руки на груди, не обращая внимания на побагровевшие лица двух охранников.

Отец выглядел как пьяный, легонько покачивался, а лицо его было слишком красным даже для летней погоды.

Он с досадой отмахнулся:

– Это не я изменился, Франческа. Это ты решила учиться и заговорила о работе.

– Независимость не порок, – процедила я. – Но не потому у тебя возникли ко мне претензии. Твоя проблема в том, что я принадлежу мужчине, который хочет тебя уничтожить, и теперь ты сомневаешься в том, кому я верна.

Все тайное стало явным, и, хотя я отстаивала бы каждое сказанное мной слово, легче от этого не было. Отец шагнул ко мне, и мы оказались нос к носу. В эту минуту мы казались другими. Равными.

– А кому ты верна, mascalzone?

Шалунья. Так он называл меня в детстве. В ответ я всегда хихикала, потому что на испанском это звучало как más calzones, что в переводе означало «больше подштанников».

Я уставилась в его ледяные голубые глаза, наклонилась и прошептала ему в лицо:

– Себе, папа. Я всегда буду верна себе.

Отец осклабился и спокойно убрал локон с моего лба. Даже пьяный, он, как всегда, был величественен.

– Скажи мне, figlia[10], разве тебя не смущает, что твой будущий муж потворствует тебе в получении образования и работы? Не задумывалась ли ты, что, возможно, он не собирается заботиться о тебе слишком долго и потому принимает меры, чтобы ты могла позаботиться о себе сама?

Я открыла было рот и тут же его захлопнула. Когда я хотела выйти за Анджело, то знала, что отец всегда будет повелевать им. Он не сможет развестись со мной, бросить или причинить зло. Однако Вулф не подчиняется Артуру Росси. Он вообще никому не подчиняется.

– Так я и думал, – засмеялся отец. – Отведи меня к нему.

– Я не буду… – начала я, но умолкла, услышав тяжелую поступь за спиной.

– Артур Росси. Какой неприятный сюрприз, – сказал мой жених. Я повернулась, возненавидев чувства, что возникли у меня в груди при его приближении. Возненавидев, что первым же делом отметила, насколько он выше и величественнее папы. И самую большую ненависть я испытывала к тому, как намокли трусики при виде него и напряглись бедренные мышцы.

Вулф неторопливо спустился по лестнице, пройдя мимо и даже не посмотрев в мою сторону, и замер напротив отца. По тому, как они уставились друг на друга, я поняла, что случилось что-то еще. Гораздо существеннее трюка, устроенного отцом на вечере в честь помолвки.

– Ты организовал облаву на пристань, – прошипел отец в лицо Вулфу.

Впервые в жизни я видела, как он потерял контроль над своим голосом. Тот был надорванным, как смятый листок бумаги. Лицо отца так опухло и покраснело, что я едва его узнавала. Очевидно, последние несколько недель были для них обоих богатыми на события, но отразилось это лишь на одном мужчине.

– Зная, что мы будем там, ты отправил копов. Тринадцать моих людей в тюрьме.

Вулф улыбнулся и, выдернув носовой платок из кармана блейзера моего отца, завернул в него жвачку, аккуратно засунул платок обратно и похлопал по карману.

– Где им самое место. Франческа, уйди, – приказал он стальным голосом.

Вулф сейчас совершенно отличался от того мужчины, что каждую ночь приходил в мою спальню. Даже близко не стоял с тем, кто увез меня посреди ночи есть вафли, а по возвращении вылизывал снова и снова, пока я не стискивала бедрами его лицо.

– Но… – завела я.

Отец отвернулся от Вулфа и набросился на меня:

– Я отправил тебе покорную, воспитанную девицу, и посмотри на нее сейчас. Она взбалмошная, перечит и даже не подчиняется твоим приказам. Думаешь, ты сможешь меня уничтожить? Тебе даже не под силу совладать с моей дочерью-подростком.

Вулф все так же смотрел на моего отца, ухмыляясь и не обращая на меня никакого внимания. Я покачала головой и, приуныв, поплелась обратно в сад, где надела садовые перчатки и зажгла сигарету. Присев на корточки и в сотый раз мысленно проклиная отца и жениха за то, что относятся ко мне как к глупому ребенку, я заметила в самом конце садика что-то необычное. Ржавая дверь, предположительно ведущая в кладовую. Она была увита плющом, но явно недавно использовалась, поскольку плющ по краям был порван. Я встала, подошла к ней и подергала за ручку. Дверь легко подалась. Когда я вошла, то поняла, что попала не в кладовую, а в прачечную возле прихожей. Вулф и мой отец больше не были в уединении за балконной дверью с двойным остеклением, потому что я слышала их через тонкую деревянную дверь прачечной. Не нужно было подслушивать, но так им и надо. Сами виноваты, что скрывают от меня столько тайн. Я прижалась ухом к двери.

– Там, откуда я родом, сенатор Китон, слова имеют значение, а к сделкам относятся с почетом, – прошипел отец. – Я отдал тебе Франческу, но ты, похоже, решительно настроен погубить все, чем я владею.

– Похоже, мы в равных условиях. У меня исчез портфель с твоими отпечатками пальцев, – злобно хохотнул Вулф.

– Не моя заслуга.

– Разве мужчинам Чикагского синдиката не положено гордиться тем, что они никогда не ударяют в спину и всегда говорят правду?

– Я никогда не бил в спину, – с опаской проговорил отец. – А «Мерфи» – это печальное происшествие, из которого ирландцы, без сомнений, извлекут выгоду, как только начнет действовать страховка.

– Давай поговорим о собрании, – продолжил Вулф.

О том, на котором стреляли? Я слышала мельком об этом в новостях, но знала, что никто не пострадал. Говорили, что виноват неуравновешенный ребенок, который слишком часто играл в жестокие видеоигры. Это случилось в тот же день, когда обвалился фондовый рынок, но никто даже не поднял шумиху по этому поводу.

– А что с ним? – Отец заскрипел зубами. Я слышала это даже по другую сторону двери.

– Тебе повезло, что ты еще на свободе, а не за решеткой вместе со стрелком, – сказал Вулф.

– Я на свободе, потому что у тебя нет доказательств.

– Как и у тебя нет доказательств, что я как-то причастен к происшествию на пирсе. Но самое интересное не в покушении на убийство. Нет. Это было непродуманно и по-дилетантски. Дело в вечеринке по случаю помолвки.

Я поперхнулась слюной. Отец пытался убить моего будущего супруга. А тот мне даже не рассказал. Он скрыл этот факт от всего мира, по сути, защищая моего отца. Зачем?

– Ты реально сравниваешь решение отправить мою легкомысленную дочь пококетничать с ее детским увлечением и заключение под стражу тринадцати моих людей? – выплюнул Артур Росси. Уже во второй раз он повысил голос. Нешуточная конкуренция его изменила, и не в лучшую сторону.

– Твоя дочь не легкомысленная кокетка. Однако она моя будущая жена, и мне осточертело, что ты проявляешь к ней неуважение. Я не позволю тебе толкать ее в чьи-то объятия, и уж точно не в лапы того, к кому она была привязана в юности. На самом деле, всякий раз, как ты будешь устраивать сцены по поводу Франчески, ставить под угрозу мою репутацию, как сделал это на вечеринке, я буду зарубать тебе по одному бизнесу. Пирс. Ресторан. Возможно, покер. Список бесконечен, а у меня есть цель и время. Уясни своей тупой башкой: она – моя. Я решаю, будет ли Франческа работать, где станет учиться, в каких позах я буду ее трахать. Более того, вывести меня из уравнения не получится. Я не только распространил указывающие на тебя доказательства среди доверенных мне людей, но и написал письма, в которых информирую своих попечителей, что делать в случае моей преждевременной кончины.

Вулф говорил так, словно собирался сделать со мной что-то ужасное. Но я ему не верила. Уже нет. За эту неделю он ставил мои физические потребности выше своих. Ясное дело, Вулф сказал так, чтобы разозлить моего отца, но меня больше не волновало, почему он их произнес. Если Вулфа по-настоящему волнует моя гордость, он перестанет козырять перед моим отцом нашей интимной жизнью. Я услышала, как что-то грохнулось (ваза или стакан), и Вулф загадочно хихикнул.

– Почему ты считаешь, что Бишоп и Уайт позволят тебе выйти сухим из воды?

– Потому что они уже позволили. В этой игре я одержал верх. Ты либо играешь по моим правилам, либо проиграешь. Других вариантов нет.

– Я заберу Франческу, – пригрозил отец. Его голос растерял ту холодную авторитарность, которая обычно украшала его речь.

Я подавила крик. Теперь он хотел меня забрать? Я не игрушка, а человек, который по странной случайности привязался к будущему мужу. Кроме того, никто в Синдикате теперь не захочет меня после того, как Вулф забрал мою девственность.

Вот только отец этого не знал.

Даже если он подозревал, то, само собой, ему было плевать.

Но не Вулфу. Он получил что хотел: мою девственность и репутацию. И теперь обладал возможностью разрушить мою жизнь. Хоть сегодня. Моему отцу хватит унижения. По шее начал стекать пот при этой мысли.

Спустя почти вечность Вулф снова заговорил:

– Ты этого не сделаешь.

– Почему ты так уверен?

– Синдикат ты любишь сильнее собственной дочери, – прямо ответил он.

Ядовитая стрела пронзила мое сердце. Вот почему люди изобрели ложь. Ни одно животное в природе не лжет. Правда беспощадна. Она режет вас заживо, пихает лицом в грязь, заставляет взглянуть реальности в глаза и смириться. Почувствовать настоящий вес мира, в котором вы живете.

– А ты? – спросил папа. – Что ты чувствуешь к моей дочери?

– Уверен, она будет усладой в постели и хорошей спутницей, которую я заменю без лишнего шума, когда истечет срок ее годности, – беззлобно ответил Вулф.