– Ты что, дебил, боевиков пересмотрел?

– Вот ты ублюдок! Ты даже не помнишь, кого убил! Он был заслуженным милиционером! Настоящим! Героем! Знаешь, сколько таких как ты пересажал, а?! А ты, сука, пришёл и убил! – его затрясло и Рустам поднялся на ноги, всерьёз задумавшись.

Девяносто седьмой… Да, ему тогда было пятнадцать. Он и его банда промышляли мелким грабежом и воровством в палатках на рынке. Отец Таирова был уважаемым вором, но девяностые, мать их, не щадили никого. После того, как отца зверски убили, а его добро растащили добрые друзья, Таиров-младший остался с убитой горем матерью, которая всё порывалась вернуться на родину, но денег не было даже на это.

Перед Рустамом, примерным учеником средней школы, встал выбор. Опустить руки и плыть по течению, клянча помощи у государства, которому, по сути, было насрать на всяких там детишек погибших авторитетов, которых тогда косили направо и налево. Или же плюнуть на честь и пойти зарабатывать.

И он сделал свой выбор. Собрал банду из таких же малолетних неудачников и пошёл «зарабатывать». Но тогда ещё Рустам ценил человеческую жизнь. Никогда никого не убивал за бабло и не позволял этого делать своим отморозкам. Максимум, мог приставить ножик к горлу какого-нибудь несговорчивого барыги. Но не более. И тех из своего окружения, кто шёл на «мокруху» прогонял.

Уже потом, немного встав на ноги, отыскал убийцу отца и отомстил, пустив тому пулю в сердце. Но то было потом.

– Видишь ли, мусорок, я твоего отца знать не знал. И никогда не видел в глаза. Как и тебя. Видать, ты крупно лоханулся, Александр. Но теперь узнать правду я должен. Дело принципа. А когда я её узнаю, правду эту, ты ответишь за свои поступки. За мою Аньку ответишь, – проговорил тихо, глядя в глаза мрази и тот отдернул голову, испугавшись взгляда Таира.

*****

Аня резко вскочила, сонно заморгала. Тут же шарахнулась, как от прокажённого. Понятно, конечно, почему. Думает, насиловать её будет.

Рустам тяжело вздохнул, подавляя в себе единственное на данный момент желание смять её в своих объятиях… И задушить. Чтобы не досталась никому больше. Чтобы навеки его осталась.

Достав ствол, сжал его в руке, а глаза Ани расширились от ужаса.

– Рус… – голос дрогнул, сорвался, а большие, невероятные глаза наполнились слезами. Ещё один его косяк. Его женщина всегда плачет. – Ты с ума сошёл. Что ты делаешь, Рус?

Провёл большим пальцем по гравировке на холодной стали, закрыл глаза.

– Я много раз пытался тебя отпустить. Правда, пытался. И не смог. Как представлю, что ты будешь где-то там, с кем-то другим… Рвёт башню, понимаешь? Я же пытался тебя отпустить. Пытался, Ань. Именно поэтому тогда вас с мусором оставил в живых. Я и сам под пули лез, чтобы грохнули. И ничего. Не отпускаешь ты меня. Мучаешь. Пытаешь. Ты во мне проросла, Ань. Ты как вирус, тебя не вытравить. Ты меня пропитала всего собой. И я не смогу тебя отпустить. Никогда не отпущу. Называй меня ублюдочным насильником, эгоистом, преследователем, маньяком. Сумасшедшим. Как хочешь называй. Я не отпущу, – открыв глаза, усмехнулся. Стоит над ним, держит лампу настольную. А ударить не решается. Дурочка. – Лампа не поможет, Ань. Не свалишь ты меня ею. На вот, держи, – перекинул ствол рукоятью вперёд и протянул ей. – Этим свалишь.

Она бросила лампу на кровать, судорожно обняла себя руками. А Рус по телу её взглядом скользнул, до крови губу прикусил. Его футболку надела. Как раньше. Когда они просыпались по утрам счастливые до безумия и не знали, что их ждёт. Он не знал. Он был счастлив. Один. Наивный баран.

– Давай, Ань. Бери. Это твой единственный шанс.

Она мотнула головой, отчего короткие кудряшки упали на лицо.

– Нет. Не буду.

– У тебя нет другого выхода, Аня. Или так, или я не оставлю тебя в покое. Не бойся. Тебя никто не накажет за это. Я всё уладил уже. Все мои деньги, недвижимость, всё без исключения – достанется тебе. А доверенный человек сделает так, будто я сам себя… И Ксюху тебе вернут. И всё. Ты будешь свободна, – вскочил, хватая её за руку и Аня взвизгнула. – Давай! Освободи меня! Освободи нас обоих! Другого выхода нет! Иначе, я буду преследовать тебя всю твою жизнь! Ты никогда не выйдешь замуж, никогда не станешь чьей-то ещё! Ты всегда будешь принадлежать мне! Не оставлю тебя в покое! Давай, возьми его! – всучив ей ствол, заставил обхватить рукоять руками и приставил дулом к своему лбу. – Он снят с предохранителя. Просто нажми на курок. Давай!

Сердца отбивали ритм и он чувствовал, как дрожат её руки. Как она вся трясётся и тихо плачет, не имея возможности поступить никак иначе. Опустился перед ней на колени и сжал руку в кулак, чтобы не коснуться её, чтобы не передумала.

– Давай, Аня. Давай, девочка. Не тяни. Покончи с этим.

И он услышал щелчок. Один короткий, ничего не значащий в жизни других людей, находящихся за пределами этих стен, щелчок.


ГЛАВА 12

Жуткая, невероятно огромная адская пасть какого-то неведомого чудовища захлопнула свои челюсти, а дети завизжали от страха. Чудище перевернулось в воздухе и, сделав сальто, будто нырнуло в морскую пучину. Пучину, кстати, могли бы оформить и более реально.

– Я хочу туда! – Ксюха ткнула пальцем на карусель, а я тяжко вздохнула.

Этого только не хватало. В прошлый раз, после этих её качелек-каруселек пришлось менять одежду прямо в туалете парка развлечений. Думаю, не стоит объяснять почему.

– Нет, Ксюш. Нельзя. Я не хочу, чтобы тебя опять стошнило.

Мелкая закатила глаза. И где только такому научилась?

– А вот Рус мне бы разрешил, – упрямо сложила руки на груди, а я тихо вздохнула. Сердце сжалось.

Рус… Мой Рустам. Мой одержимый, сумасшедший мужчина… Мой похититель. Как же не хватает мне его сейчас. Особенно сегодня, когда я узнала о беременности.

– Ксюша, я всё сказала. Ты не пойдёшь ни на какую карусель. Давай лучше сладкой ваты поедим, как собирались изначально.

Сестра поджала губы, отвернулась. Ну что ж, я сама во всём виновата. Всё же нельзя баловать детей, даже если очень хочется. Но после нашей разлуки я просто не могла по-другому.

– Ксюш? Ну, Ксюш? Ну не дуйся, – шутливо толкнула её, а мелкая рассерженно поправила платье и схватила меня за руку.

– Ты такая несносная стала, Ань, – и потащила меня к киоску с мороженым и ватой.

– Чего? Это где ты таких слов нахваталась? «Р» ещё научилась выговаривать. Моя сестра маленький гений?

Ксюха задрала нос, пару секунд помолчала для важности.

– Меня Рус всему научил.

А меня опять скрутило изнутри…

*****

– Анька, ты что плачешь? – Ксюня заглянула мне в лицо, даже жевать перестала. – Ну прости, я не хотела тебя обидеть. Никакая ты не несносная. Ты классная! Я же тебя люблю, Ань! – бросив пушистое облачко ваты на лавочку, кинулась мне на шею, а я засмеялась сквозь слёзы.

– Нет, Ксюх, я не потому плачу. Ты тоже у меня классная. Ну вот, взяла, испачкала вату. Пойдём, новую купим? Ну же, пусти меня, задушишь сейчас.

Мелкая покачала головой и даже не подумала слезть с моих коленок.

– Не пущу. Ты из-за меня плачешь!

– Нет же, говорю. Не из-за тебя.

– Тогда почему? – отпрянув, заглянула в лицо своими бездонными, синими глазами. – Из-за Руса?

Я выдохнула, достала из сумочки влажные салфетки. Вот как ей сказать об этом? Как объяснить? Она же ребёнок ещё. А сказать рано или поздно придётся. И какой будет её реакция? Что, если она мне этого не простит?

– Ладно… – ответила немного раздражённо на немой вопрос в её требовательном взгляде. – Расскажу. Ты уже взрослая девочка и должна понять меня.

Мелкая сползла с моих колен, поправила платье и встала напротив, приготовившись слушать – показывает, видимо, что действительно взрослая и готова ко всяким потрясениям. На самом деле, такая ещё маленькая… Хоть и пытается доказать обратное, но для меня всё ещё маленькая, сладкая кроха, которую когда-то впервые взяла на руки и заревела от переполнявших чувств.

– Ну? – напомнила о себе и я решилась.

– В общем, у меня будет ребёнок. Я не знала, как тебе сказать, боялась, что обидишься или… Ксюш, я хочу, чтобы ты запомнила то, что сейчас услышишь. Я никогда не разлюблю тебя, никогда не причиню тебе боль. Никогда и ни за что ты не почувствуешь себя чужой и…

И замолчала, поймав взгляд её прищуренных глаз. Такой пронизывающий, внимательный. И этому её тоже Рус научил.

– Врёшь ведь, – заключила мелкая с неким осуждением.

– Что? Почему вру?

– Да потому что у тебя нет живота. А у всех беременных, я знаю, большой живот! Вот такой! – она выпятила вперёд живот и нарисовала руками в воздухе дугу. – Вот! А у тебя нет такого. А ещё говорила, что врать нехорошо.

Я улыбнулась, насилу сдерживаясь, чтобы не прыснуть истерическим смехом.

– Живот не сразу появляется. Через несколько месяцев.

– Да? И что, у тебя будет такой же большой?

– Будет, конечно. Просто малыш ещё очень крошечный и его не видно. Но он будет расти у меня в животе и тогда…

– А-а-а-а, – протянула задумчиво, снова задумалась. – Это будет мальчик или девочка? Давай лучше девочка? А то мальчик не будет со мной играть в куклы. Да и вообще, мальчишки противные до ужаса.

Я всё же засмеялась.

– Мы не можем выбирать. Кто родится, тот и будет. Мальчики тоже, кстати, очень милые. Ты его когда впервые увидишь, сразу влюбишься. Как я в тебя когда-то, – и его, моё маленькое, сладенькое счастье я уже люблю. Так сильно, что коленки подгибаются и в дрожь бросает. – Ну и пока малыш подрастёт до игрушек, у тебя уже будут другие интересы.

– Ну, тогда классно, – мелкая неуверенно улыбнулась. – У меня будет братик или сестричка. Классно же! – заулыбалась уже шире, а я медленно выдохнула. Фу-ух…

– Классно. Только это не братик и не сестричка. Он или она будет тебе племяшкой. Тётей станешь, Ксюх.

Сестра открыла рот, захлопала длинными тёмными ресничками.