К моему полному облегчению, Эйдан не завис на репетиции. Мне до ужаса хотелось смыть с себя его следы, не хватало еще того, чтобы он смотрел на меня с отвращением, пока я находилась на сцене. Как мне пережить вечер с его запахом, с ощущением его между моими ногами?

Так что я притворилась больной и, должно быть, была довольно убедительной, потому что Квентин велел мне уйти с репетиции, чтобы остальные актеры ничего не подхватили.

Не глядя ни на кого, я ушла. И так отчаянно стремилась добраться домой и принять душ, что поймала такси, вместо того, чтобы ехать на автобусе.

Меня трясло.

Дрожь пробирала до глубины души.

А там, в глубине души, я была полна страха и ужасного чувства, которое испытываешь, когда знаешь, что что-то пропало, потерялось или исчезло навсегда.

Однако я не позволила этому чувству всплыть на поверхность, создав метафорический твердый слой бетона, который перекрыл эмоции, чтобы я могла хоть как-то функционировать.

Оказавшись в своей квартире, я стянула платье через голову, сняла белье и бросила все в корзину. Сразу же встала под душ и намылила руки. Я с силой терла тело, в надежде убрать не только запах Эйдана, но и ощущение от него. Я не хотела вспоминать его руки на своем теле или как он ощущался во мне. Кто же захочет вспоминать что-то подобное, то, что уже никогда не произойдет?

Это была эмоциональная пытка.

Я гордилась собой, что не плакала. Наконец-то я заблокировала свои эмоции.

После душа я надела халат, обернула влажные волосы полотенцем и пошла на кухню, чтобы приготовить чай. И тут в мою дверь постучали.

«Эйдан?», — подумала я сразу, чувствуя быстрое трепетание в горле.

— Нора, ты дома? — Это была Сеона.

Я фыркнула на свои нелепые мысли и пошла открывать дверь.

— Привет.

Сеона прищурила глаза, узрев мое дезабилье, и прошла мимо меня в квартиру.

— Я думала, что ты только что вернулась домой с репетиции.

— Я ушла раньше. Хочешь чай? — Я повернулась к ней спиной и направилась на кухню.

— Да, конечно. Почему ты ушла раньше?

Зачем лгать?

— На самом деле, я пришла туда намного раньше, самой первой. Затем появился Эйдан. Он дружит с режиссером и был на нескольких последних репетициях. Он злится на меня, потому как думает, что я бросила его после того как Колин забрал Сильви. Поэтому он назвал меня мерзкой дранью. Я поцеловала его, чтобы он заткнулся, и мы в итоге трахнулись. — Я назвала наш секс так, потому что другого более точного слова не подобрать. — После секса он сказал, что не понимает, что вообще видел во мне, и я ответила, что не знаю как он, лично я, просто наконец, почесала свой двухлетний зуд.

Сеона молча замерла.

Затем внезапно коснулась меня рукой, заставив повернуться к ней. Она осмотрела меня обеспокоенными глазами, и от того, что она видела на моем лице, мышцы на ее челюсти напряглась. Интересно, ведь я так запрятала эмоции, что мое лице было чистым, как белый лист бумаги.

— Ты говоришь так, будто рассказываешь про кого-то другого.

— Это совсем меня не затронуло.

— Ты врешь.

— Нет.

— Нора, он первый мужчина, с которым у тебя был секс после Джима, и это был отвратительный ненавистный секс. Разве это нормально?

— Все в порядке.

— Перестань так говорить, — фыркнула Сеона. — Перестань так себя вести.

— А что ты хочешь, чтобы я делала? — спокойно спросила я, скрестив руки на груди. — Плакала, ревела и вела себя как слабая дура? Я больше не та, Сеона. Я отвечаю за свою жизнь.

Сеона сморщилась.

— По крайней мере, та Нора что-то чувствовала. Эта Нора пугает меня.

— Я в порядке.

— Что между вами произошло? После того как ты в прошлое воскресенье сказала мне, что Эйдан никогда не уезжал в Калифорнию, я все думала над этим. Получается, его подруга лгала? Почему она это сделала? Он знает, что она обманула тебя?

— Да, она солгала. Я не знаю почему, но думаю, она просто ревновала. И нет, он не знает.

— Значит, ты позволила Эйдану так обращаться с тобой, вместо того, чтобы сказать, что это было большим недоразумением? Почему?

— Потому что моя жизнь спокойнее без него, — терпеливо объяснила я. — В последнее время моя жизнь была хорошей и спокойной, Сеона. Мне не нужно осложнение.

Гнев накрыл Сеону.

— И я была бы полностью чертовски согласна с тобой, если бы ты сейчас не смотрела на меня мертвыми глазами.

Я отвернулась, потому как не знала, что еще сказать, чтобы убедить Сеону, — со мной все в порядке.

С раздраженным возгласом моя подруга повернулась и направилась к двери.

— А как же твой чай? — спросила я.

— Выпей его сама. Может быть, это разогреет кровавый холод твоего сердца. — И захлопнула за собой дверь.

— Дерьмо, — пробормотала я, буквально рухнув на кухонную стойку. Я всех отталкивала. — Хорошая работа.

* * *

Апрель в Эдинбурге, как я приметила за эти годы, был дождливым. Очень-очень дождливым. Я, наконец, поняла термин «апрельские дожди». Была только первая неделя апреля, но дождь шел каждый день. И он не был постоянным, что ухудшало ситуацию: я выходила на улицу в тоненьких дурацких балетках, потому что погода стояла сухой, а через десять минут застревала в потопе. Обычно ливень длился всего минут тридцать, но к тому моменту я могла промокнуть до последней нитки.

Я не слишком парилась из-за этого. Даже, если бы дни были наполнены прелестями весеннего солнца, я все равно не смогла бы ими насладиться. В конце концов, я притворялась, что онемела.

Притворяться и быть такой на самом деле, конечно, две разные вещи. Когда в среду я отправилась на репетицию, то была полна трепета и задавалась вопросом, будет ли там Эйдан. Я надеялась, что после нашей встречи в понедельник, он образумится, и будет держаться подальше. Мы были ужасны друг для друга.

Приехав на репетицию позже, чем обычно, я обнаружила Джека у здания, разговаривающего по телефону. Он поднял взгляд, увидел меня и сказал в телефон:

— Подожди секундочку, детка. — Отнял трубку от уха и предупредил меня: — Мудак здесь.

— Эйдан? — Мой живот перевернулся.

— Да.

— Спасибо за предупреждение, — пробормотала я, желая развернуться и отправиться домой.

Но я не сделала этого. А расправила плечи и заставила себя войти в здание.

Чувствуя беспокойство, глубоко вздохнула и открыла двойные двери в зрительный зал. Болтовня от сцены дошла до моих ушей, и я увидела, что наш актерский состав общается, развалившись на сиденьях в зале. Квентин с Эйданом стояли у сцены. Они обсуждали что-то, но среагировали на мое появление.

И оба уставились на меня.

Мой пульс ускорился.

Когда я подошла, мой взгляд неохотно потянулся к Эйдану, и мое дыхание перехватило от боли в его глазах. Не ненависти. Не отвращения.

Боли.

И если я не ошиблась — вины.

Что за черт?

— Вот ты где. Я даже подумал, что ты уже не придешь, — сказал мне Квентин, глядя в глаза. — Тебе лучше, да?

— Что?

— Ты в понедельник ушла с репетиции пораньше, потому что была больна, — напомнил он мне.

Сбитая с толку выражением на лице Эйдана, я смогла только кивнуть, не совсем понимая, зачем киваю.

— Хорошо, давайте начнем. Где наш Орсино? — Квентин посмотрел за мою спину. — Без сомнения, разговаривает по своему чертовому телефону с ничего не подозревающей женщиной, которая скоро будет заражена ЗППП[32].

В конце концов, мы вышли на сцену, но я все время чувствовала на себе взгляд Эйдана. Мои реплики ускользали от меня, и я чувствовала себя неловко в своей собственной коже, как будто могла вырваться из нее в любую секунду. Я не могла быть дальше от роли Иллирии, чем сейчас. Эгоистично, но я была рада, когда некоторые другие актеры, включая Джека, были так же отвлечены от игры.

Квентин назначил время следующей репетиции, а потом всем крикнул:

— И когда вы вернетесь на следующей неделе, я ожидаю, что меня встретит не этот бездарный босяцкий состав! Все поняли?!

— Если бы я, черт возьми, хорошо знал, что означает «босяцкий»[33], тогда да, — пробормотал Джек, когда мы ушли за кулисы.

Я устало улыбнулась ему и пожелала спокойной ночи. Джек ушел домой, а я вернулась к сидению, на котором оставила свои вещи, и начала все складывать в сумку.

— Нора.

У меня перехватило дыхание при звуке голоса Эйдана за спиной. Я медленно повернулась, подняла сумку, перекинув ремень через плечо, и неохотно посмотрела на него. Мне показалось или он нервничает?

Что, черт возьми, происходит?

— Мы можем поговорить? — спросил Эйдан.

Внезапно передо мной возникла картинка, как он врезается в меня, наносит глубокие резкие удары, и смотрит сверху вниз с неистовым желанием.

Я покраснела, разрывая зрительный контакт.

Нет. Мне нельзя оставаться наедине с этим мужчиной. Мы были магнитами, он и я, и я не могла этого отрицать. Держаться подальше от Эйдана стало моей единственной целью.

— Я должна идти. — Я повернулась, чтобы уйти.

Но Эйдан последовал за мной.

— Нам нужно поговорить.

— Нам не о чем говорить.

— Как оказалось, дохрена есть о чем.

Что, черт возьми, это значит?

Я не спросила, хотя любопытство щекотало мой язык.

— Эйдан, я не знаю, что тебе сейчас нужно, но оставь меня в покое.

Выйдя во влажный сырой весенний вечер, я поспешила по тротуару на одну из главных улиц Толлкросса на Левен-стрит, и как только заметила такси, подняла руку в воздух. Водитель увидел и начал подъезжать ко мне.