— Где они сейчас? — быстро спрашиваю я.

Она начинает краснеть, пробормотав:

— Он-они ушли.

— Что? — Мой взгляд сужается оттого, как она отказывается смотреть мне в глаза. — Куда?

— Я… я не знаю.

Не верю ей.

— Эрин, спустись вниз и покажи мне ёлку.

Когда она ни на дюйм не сдвигается и продолжает избегать моего взгляда, до меня доходит, что она скрывает от меня.

— Ты же одна, да? Они оставили тебе одну на Рождество.

Она, наконец, смотрит на меня и пожимает плечами.

— Тут нет ничего страшного.

Напряжение стискивает мою грудь, оставляя меня задыхающейся.

— Где они?

— В Испании.

— А твоя сестра?

— У своих родственников.

Я снова падаю на софу и делаю глубокий вдох, пытаясь облегчить боль в сердце.

— У меня всё хорошо. Просто прекрасно. Не раздувай из мухи слона.

Я просто пялюсь на неё на своём шестидюймовом экране. Пока я тут плачусь и ною ей о том, что не получила кольца от мужчины, который любит меня до последнего вздоха, и семья которого не полюбила бы меня больше, даже если бы я родилась в ней, моя лучшая подруга проводит Рождество в одиночестве.

У меня не получилось бы повести себя более эгоистично и жалко, даже если бы я постаралась.

— А теперь ты разве не собираешься спросить меня о машине? — Улыбка возвращается на её лицо. Вынужденная, отчаянная, умоляющая меня отпустить эту тему.

Я могу сделать одно из двух — оплакивать её нынешнюю ситуацию и жаловаться на то, какие ужасные люди у неё родители, и в свою очередь, сделать так, чтобы ей стало ещё хуже, чем, я уверена, уже есть. Или дать ей сменить тему, не разыграв концерт. Выбираю последнее. Но если ей правда кажется, что это конец, она серьёзно себя дурачит.

Сразу после того, как заканчиваю разговор с Эрин, я возвращаюсь в зал и говорю с миссис Толстон и Дианой. Они не только одобряют мою просьбу, Диана ещё и подзывает Митча через всю комнату, где он наблюдал, как Бри с Тэсс играются с новым чайным сервизом Бри перед восьмифутовой рождественской ёлкой.

Он подходит, переводя вопросительный взгляд от матери к бабушке, прежде чем остановить его на мне.

Я беру его за руку.

— Одевайся, милый, мы едем за Эрин.

Сорок минут спустя мы уже мчимся по шоссе в машине Митча, направляясь на юг.

— Что, если она откажется вернуться с нами? — спрашивает Митч во второй раз с тех пор, как я объяснила, что происходит у Эрин и нашу последующую миссию. Видимо, моё ответное «Она поедет», когда он спросил в первый раз, не было достаточно удовлетворительным.

— Если она не поедет с нами по собственной воле, я скажу Эрин, что ты перекинешь её через плечо, и мы её похитим.

Митч фыркает от смеха. Не отводя глаз от дороги, он кладёт правую руку на место над моей левой коленкой. Его прикосновение наполняет меня теплом.

— Не считая Эрин, ты хорошо проводишь время? — спрашивает он, медленно разминая мою ногу, отправляя искры удовольствия в моё естество.

— Если ты имеешь в виду — не считая отвратительных родителей Эрин и того, что у нас нет секса, то да, хорошо. Я люблю твою семью.

Он издаёт горловой рык, поднимая руку выше по моему бедру.

— Не напоминай.

Я сдавленно смеюсь, пока вся кровь в теле словно собирается сильной пульсацией между моих ног.

— Тебе лучше убрать руку, иначе вылетим в кювет. — И я не шучу.

— Как насчёт того, чтобы съехать на следующем съезде и посетить мотель, прежде чем мы заберём Эрин? — интересуется он, бросив быстрый взгляд на меня и с намёком подняв брови.

Вряд ли он говорит серьёзно, поэтому я не утруждаю себя ответом. Но у его руки, ползущей вверх по моей ноге, более чем серьёзные намерения — она как волшебная палочка действует на мои бёдра, раздвигающиеся всё дальше и дальше друг от друга.

Завестись и не иметь возможности ничего с этим сделать — для меня не кажется весёлым. И сейчас это сводит с ума. Я убираю его руку со своей ноги и тесно сжимаю их вместе.

— Хватит. И так тяжело. Не усложняй всё ещё сильнее.

— Дай сюда свою руку, и ты почувствуешь, как это тяжело, — произносит он низким, сексуальным рокотом, отзывающимся в каждой моей эрогенной зоне.

Я честно стараюсь не глазеть на его эрекцию, но это всё равно, что пытаться не смотреть на солнце после месяца пасмурного неба и дождя. Моё лоно сжимается от вида его очень заметной выпуклости. Я быстро отвожу взгляд.

— Забудь о сексе. Тебе нужно сконцентрироваться на дороге. — А я буду думать о сексе. О том, как сильно он мне нужен. Как сильно я его хочу. Как сильно мне не хватает занятий любовью с ним.

Так ухожу в мысли, что только через минуту до меня доходит, что свернули мы не туда, если едем к Эрин.

Я оглядываюсь на Митча.

— Почему ты съехал?

— Это короткий путь.

Я озираюсь по сторонам и понимаю, что мы не так уж далеко от дома. И отсюда нет короткого пути к Эрин. По дороге нам встречаются одни новенькие дома и относительно новая начальная школа.

Возвращаю подозрительно прищуренный взгляд к нему.

— Нет, это неправда. — Что-то явно происходит.

Не глядя на меня, он говорит:

— Подыграй мне. Я хочу кое-что тебе показать.

— Митч Аарон Кингсли, я не собираюсь заниматься сексом в машине.

Он откидывает голову и разражается хохотом. И продолжает смеяться, хотя я ничего смешного тут не вижу. Дело не в том, что идея абсурдная. Люди занимаются сексом в машине.

— Ладно, что я сейчас сделал?

— Не думала, что это так смешно, — мямлю я, глядя в окно.

В его голосе слышно улыбку, когда он произносит:

— Мы на месте. Возможно, тебе это поднимет настроение и отвлечёт от секса на несколько минут.

Я протестующе ворчу, в то время как Митч сворачивает на длинную подъездную дорогу, сделанную из серой брусчатки, перед кирпично-каменным двухэтажным домом.

— Что мы здесь делаем? — спрашиваю у него, когда он выключает двигатель.

Он открывает дверь со своей стороны.

— Мне хочется узнать твоё мнение.

Я выхожу вслед за ним из машины и поднимаюсь на переднее крыльцо.

— Это один из твоих проектов? Он продаётся? — Оглядываю ухоженный, неиспользуемый газон, но не вижу вывески «продаётся».

— Что-то вроде того. — Митч достаёт ключи из кармана пальто и идёт отпирать входную дверь.

Он отступает в сторону и показывает мне войти. В парадном фойе меня окружает теплом и чистым запахом сосны и… новизны. Дом пахнет свежестью. Пахнет, как будто в нём никогда никто не жил — новым паркетом и коврами.

Впереди расположена деревянная кованая лестница, ведущая на второй этаж. Я поднимаю взгляд на Митча. Именно такую мне хотелось иметь в доме нашей мечты, и мы об этом говорили. Дыхание ускоряется.

«Нет, этого не может быть. Невозможно. Никак», — убеждаю себя, двинувшись дальше по коридору. Первая комната справа от нас — гостиная со свисающей с многоуровневого потолка люстрой. Чуть дальше семейная комната, в центре которой восхитительный от потолка до пола каменный камин.

Я всё обвожу молчаливым взглядом с отвисшей челюстью и широко распахнутыми глазами. Поворачиваюсь к нему и спрашиваю:

— Это твой проект?

Он кивает, а его губы украшает загадочная улыбка.

— Папа немного помог.

— Но это… это похоже на наш дом. На тот, который ты пообещал построить для нас однажды. — Я продолжаю озираться, не в силах поверить в увиденное. Наш дом мечты ожил с архитектурных чертежей, с которыми Митч забавлялся в прошлом году. Но пусть мы и мечтали о таком доме, мы не сможем позволить его себе ещё ни один год.

— Что думаешь? — спрашивает он, прослеживая мой взгляд, пока я во все глаза упиваюсь видом тёмного паркета и кухни, на которую чуть ли не пускаю слюни.

— Я думаю, что умерла и попала в рай, — признаюсь на одном дыхании.

Подойдя ко мне сзади, он по-хозяйски обнимает меня рукой за талию и притягивает спиной к себе.

— Отсюда близко до наших работ, и в задней части хватит места для бассейна, если однажды мы решим его поставить.

Я поворачиваюсь к нему, положив руки на его широкие плечи.

— Хочешь сказать, он наш?

Митч кивает с усмешкой от уха до уха.

— С Рождеством, малышка, — и целует меня в губы.

Боже мой. Божемойбожемойбожемой. Как трудно дышать, ещё и сердце усиленно бьётся в груди.

Я разрываю поцелуй и ещё раз оглядываюсь. Высококлассная техника, вишнёвые кухонные шкафы, гранитные столешницы, плюс абсурдно обширная лепнина и изделия из дерева повсюду.

— Но, Митч, мы не можем себе это позволить.

— Детка, это подарок. От бабушки с дедушкой.

Я вскидываю руку к груди, не давая бешено колотящемуся сердцу вырваться.

— Но… но они не могут подарить нам дом. — Кто так делает? Никто из тех, кого я знаю.

— Я пытался их отговорить, но они настояли. Сказали, почему правительство должно забрать половину их денег, когда они умрут, если дети и внуки могут воспользоваться этим состоянием, пока они ещё живы.

Он тянет меня обратно в свои объятья, и я растворяюсь в нём.

— К тому же, я заключил с ними сделку.