Перехватив бумаги поудобнее, Богдан потянулся и вытащил из подставки для карандашей ручку – не простую, а ту, что при желании можно превратить в указку. Сделав вид, что водит ей по бумаге, что-то отмечая, медленно опустил руку и вдавил крохотную кнопку на колпачке.

Узкий красный луч прорезал пространство, отметившись на Сонином лбу пятнышком, но Богдана интересовала не эта функция, а та, что попроще. Еще раз надавив на кнопку, он почувствовал, как скрытый механизм приходит в движение – стержень удлиняется, превращаясь в изящную, тонкую тросточку размером как раз с полметра.    

Под столом насторожились.

– Перед тем как приступим к обсуждению спорных моментов, давайте пройдемся по графикам оборотных задолженностей, господа…  

Богдан рассеянно кивнул, занятый совсем другим. Направляя указку движениями пальцев, он медленно очертил окружность маленькой, упругой груди, слыша в ответ уже более желанную реакцию – еле слышные, короткий вздохи.

– Благодарю, - брякнул в ответ на заключительную фразу зама Каверина – «Что ж, налицо довольно здоровый баланс задолженностей и активов».

Как же хорошо, что он не собирался выполнять не единого пункта этого договора, иначе «Меридиану» бы не поздоровилось – вся мозговая деятельность главнокомандующего фирмы сконцентрирована была в этот момент только на одном – нахождении соска на груди возбужденной, блондинистой нимфы в его ногах.

Соня слегка выгнулась, подставляясь и продолжая издавать одному ему слышные звуки. Он незаметно ухмыльнулся – девочка явно перестала стесняться своей небольшой груди.

Ему вдруг пришло в голову, что хотел бы ее, даже если бы у нее вообще груди не было. Потому что желание – это нечто большее, чем любование красивыми формами. Оно на уровне запахов, на уровне подсознания и взбунтовавшихся в крови гормонов, которые ни с того ни с сего начинают вдруг орать – вот она, держи! Твоя, личная, единственная! И неважно, как выглядит, не важно какого возраста и социального положения, не важно даже, что ты первый, кто вообще обратил на нее внимание.

Тихая, блеклая, никому незаметная и не нужная – плевать! Тебя будет в пот бросать от одной только мысли, что она вот так вот под стол спрячется, а ты мимо пройдешь. И достанется твое сокровище кому-нибудь другому, кому-нибудь, кто не поленится, найдет и оценит… или, наоборот, не оценит – поиграется и выкинет. А может и сломает мимоходом… а тебе потом собирай. И ведь будешь собирать – что делать, если сломали твое?

Какое же это счастье, внезапно понял Мещерский – найти ее самому, первому. Разглядеть в сером комочке глины чистый, необработанный бриллиант, откопать его, отшлифовать и заставить сиять. Не для кого больше – только для тебя.

Кивая в ответ на высказываемые ему комплименты по поводу хорошего здоровья фирмы, он вдруг почувствовал тепло вокруг своих ног – прильнув к нему всем телом, малышка обнимала его ноги. Голову на колени положила, и вся вжалась в него – грудью, бедрами, вздрагивающим под футболкой, впалым животом.   

А потом подняла на него глаза и глянула – так хитро, так загадочно, что стало понятно – что-то задумала. И побежала пальчиками вверх по его ноге, прикусив от воодушевления губу.

Богдан оцепенел. Задохнулся от такого бесстыдства – от чистого, незамутненного безумия самой этой идеи… и слегка расставил ноги, давая ей доступ.

***

– Вы согласны, Богдан Александрович?

Даже не видя, кто задал ему так в точку попавший вопрос, Мещерский дернул головой, кивая. Согласен. Еще как согласен. Еще немного, и член дырку в штанах прожжет, так согласен.

– Тогда поставьте, пожалуйста, ваши инициалы здесь, здесь и вот здесь… на всех копиях.

Он кинул быстрый взгляд на бумаги, сканируя текст, который вычеркивался, и новый, от руки добавленный. Ерунда. Очередная оговорка, ограничивающая ответственность покупателя за возможные огрехи в бухгалтерии фирмы-продавца. Даже если бы сделка и была настоящей, у него не было бы никакой проблемы такое подписать.

И он подписал.

Опустив глаза и пытаясь поплотнее обхватить ручку, чтобы не дрожать пальцами – потому что блуждающие по его ногам тонкие руки уже добрались до ширинки, порхая вдоль натянутой до предела молнии.

Подавшись вперед, он передал свою копию людям Каверина, принимая от них три другие – чтобы подписать и их. И чуть матом не выругался, почувствовав неумелые, торопливые пальцы, тянущие замочек молнии вниз…

– Богдан Александрович, с вами в порядке? – обеспокоенно спросил зам. Каверина, и тут впервые ему пришло в голову, что, наверное, это была не самая лучшая идея на свете.

Самая, самая – уверил его товарищ снизу, с упоением высвобождаясь из плена делового костюма при помощи двух решительно настроенных женских ручек.

– Все замечательно… – прорычал Мещерский, сжимая подлокотник кресла. Впервые в жизни порадовался, что у него борода – морда небось уже вся красная, хоть не так заметно будет...

И зубы стиснул так сильно, что чуть язык себе не откусил.

Она ведь дотронулась до него – голой, неумелой ладонью обхватила член и огладила сверху до низу – кожа к разгоряченной коже… а потом и щекой потерлась… и рот так близко, что нет больше сил это все терпеть…    

– Что, ж, если с первым пунктом покончено, перейдем ко второму? – сквозь бешеный пульс в ушах услышал он Каверина, переворачивающего сразу несколько страниц договора.

– Напомните… какой там... – спросил, чтобы хоть как-то отвлечься, хоть какими-то разумными словами перебить стоны, рвущиеся наружу.

И сделал ошибку, скосив глаза вниз и вбок, мимо контракта, прикрывающего его пах и колени.

Сидя перед ним на пятках, Соня обозревала его член с таким невинно-порочным, таким серьезным видом, что всю силу воли пришлось пустить на то, чтобы немедленно не кончить ей в лицо, заодно оросив и договор.

Тринадцатый, тринадцатый – скороговоркой завертел он у себя в голове только что подсказанный номер пункта. Выгнать, что ли, их всех нахер, подтащить ее к себе и туда, туда – во влажное, горячее блаженство под полураскрытыми губами, сразу и на всю длину!

– Это касается вашего условия насчет возможного падения акций, господин Мещерский… – кашлянул Каверин.

Черт, а вот это важно… надо бы сосредоточиться… Как он и ожидал, покупатели среагировали на специально подкинутый им пункт-замануху, по которой сделка ни в коем случае не должна была развалиться, если акции пойдут вниз. Насторожились и решили поставить своим условием обратное.  

Но как, как сосредоточиться – с этим порно-чудом в сантиметре от его эрекции, уже взявшей полный контроль над мозгом?! Как прекратить это безумие, без того чтобы смертельно обидеть девушку, решившуюся на такую смелую ласку – к которой он сам же, между прочим, ее и подначил? Не оттаскивать же за волосы, как какую-нибудь пьяную блядь из клуба…

Не смотреть, не смотреть! Просто не смотреть!  

Но он не смог. Не смог отвести взгляда от этого зрелища, навсегда впечатавшегося в мозг – приблизившись вплотную, Бэмби глубоко вдохнула, нюхая его, кивнула, будто запах ее вполне удовлетворил и, высунув кончик нежного, розового языка, осторожно обвела им вокруг головки.

– Не согласен! – ударив кулаком по столу, рыкнул Богдан, заставляя подскочить всех в комнате, включая ту, из-за которой сорвался.

Наступило молчание. Гости в недоумении переглядывались.

– Простите? – с опаской спросил зам. Каверина. – Вы не согласны с нашим требованиям убрать этот спорный пункт?

Проглотив скопившуюся во рту слюну, он грозно нахмурился и кивнул. Пусть лучше думают, что он тупой самодур, чем то, что ему тайно отсасывают под столом. Или что он сошел с ума.  

А он был близок к тому, чтобы сойти с ума. Ох, как близок.

Слава богу, в этот момент от него не потребовали разъяснить, почему он так против, ведь все же логично. Вместо этого кинулись зачитывать другие пункты договора, а кто-то из команды даже полез в мобильник, искать релевантные статьи законодательства.

– Хм… – героически мычал Мещерский, морща лоб и делая вид, что прислушивается к аргументам, не обещая ничего определенного. Ему на руку был весь этот поднявшийся шум и суета. Главное, чтобы никто не вздумал вставать из-за своих мест и подходить ближе.

А то бы увидели то, что видит он – не сводя с него влажного, помутневшего взора, невинная девственница Соня медленно вбирала его в рот.

На мгновение он закатил глаза и чуть было не откинул голову на подголовник кресла. 

Вовремя опомнившись, собрался и сел ровнее, прерывисто выдыхая.

Такого блаженства, такого выносящего мозг, мучительно-сладкого наслаждения, во сто крат усиленного порочностью ситуации, он не испытывал ни с кем и никогда. Необходимость сидеть молча и неподвижно, будто бесчувственный истукан, ничуть не портила ощущений… наоборот – придавала им некую садомазохисткую остроту. Его накаляло, распирало изнутри, и, не находя выхода, напряжение нарастало с катастрофической быстротой, собираясь в одном месте – том, которое сейчас ритмично ударялось в небо жадного, скользящего по нему рта…

С тихим чмоком девушка выпустила его, поцеловав напоследок верхушку, чуть отстранилась и вновь принялась водить вдоль ствола языком, обильно смачивая его слюной, дразня и играясь…

Это уже было слишком. Это было чересчур. Кусая изнутри щеку, он просунул руку под бумаги, вцепился ей в волосы и направил, ясно давая понять, чего хочет.

На мгновение испугался – подумал, обидится и вообще все прекратит… Но Соня не обиделась – охнула только, передернулась и всосала его обратно – все быстрее и уверенней ныряя головой, помогая себе ладошкой.

И сама постанывала, втираясь в его ногу ощутимыми даже сквозь ткань сосками и промежностью…

– Господин, Мещерский, мы убедили вас? – как из-под толщи мутной воды пробился к нему чей-то голос.