С легкой усмешкой он остановил ласку, не вытаскивая руку.

– Хочешь быстрее, да? Ну же, давай… Попроси меня, моя маленькая шлюшка…

В ушах уже шумело, внизу животу стянулось готовое взорваться наслаждение, но я поняла, чего он добивается – чтобы я кончила, несмотря на оскорбления. Чтобы в сотый раз на сегодня убедить себя, что был прав.

И еще я поняла, что мне это надоело. К черту яхту! Уж лучше пусть на ней потом раны мне зализывает, чем вот так издеваться.

Силой воли заставив себя успокоиться и перестать плыть, я выдернула руки – Богдан сжимал их уже не так крепко. В три движения отстегнула ремень, скинула туфли и перелезла через коробку передач к нему на колени.

– Что ты делаешь?.. – он оторопело смотрел на меня, не пытаясь остановить.

Я же опустилась на него до конца и красноречиво вжалась в его возбужденный орган промежностью.

Глаза его расширились и замкнулись на мне, руки вцепились в ягодицы...

– Попросить тебя? – прошептала я, склоняясь к нему и потираясь щекой о его щетину.

Сглотнув слюну, он кивнул.

– Проси. Только осторожнее с желаниями…

Но мне было плевать – меня вело от его запаха – возбужденного запаха моего мужчины, от его опасной, но такой желанной близости. От близости момента, когда он, наконец, войдет в меня и поймет, что был первым. И меньше всего в этот момент мне хотелось осторожности.

– Сделай это, – попросила я. – Трахни свою шлюшку, любимый. Прямо сейчас.

***

Мещерский задохнулся от возбуждения и возмущения одновременно. «Трахнуть шлюшку?» Такой, стало быть, у них теперь разговор? Что ж. Запросто.    

В одно мгновение расстегнув ширинку, он высвободил каменно-твердую эрекцию, одновременно опуская кресло до самого дна машины. Решил не париться по поводу публичного секса – на улице уже давно темно, в парке никого нет, стекла тонированы гораздо сильнее разрешенного максимума. А если и набредет кто – что ж, кому видно, тому стыдно. Уж всяко не за Соню ему переживать, только сегодня под столом с увлечением отсосавшую ему при четверых посторонних.

Ему хотелось покончить с этим – трахнуть ее, убедиться, что лгала ему и выкинуть ее из машины, а заодно и из сердца. Нет, не за шлюшество. За ложь.

И вместе с тем, он не хотел торопиться. Хотел вкусить ее так, чтоб запомнилась – потому что другой такой у него уже не будет. При всем своем презрении и разочаровании, Богдан понимал это слишком хорошо, чтобы спешить.

– Иди сюда…

Медленно привлек ее за подбородок к себе, целуя и одновременно стаскивая через ногу тонкие трусики, оставляя их болтаться на другой ноге. Достал из внутреннего кармана резинку, раскатал на себе, стараясь поменьше касаться чувствительного места, и приподнял ее бедра над собой.

На секунду Соня замерла, и он тоже – будто оба засомневались в правильности происходящего.

– Ты – мой… – прошептала она вдруг, поедая его взглядом. Огромные серые глазищи с голубыми вкраплениями – как он мог не запомнить их в первый раз?  

И будто током прошибло – вспомнил, как она вот так же сидела на нем еще сегодня и те же самые слова шептала – «Ты мой, понял? Только мой…»  – тогда, когда все было по-другому, когда и она было только его…

Богдан не выдержал, застонал, впился пальцами в худенькие, разведенные бедра, ткнулся членом в горячую влажность между ними… и замер, вдруг поняв, что балансирует на грани – одно движение и все будет кончено…

– Маленькая… девочка моя… – бормоча ласковую ерунду, он пережидал, выдыхая осторожно, успокаивая себя и ее. Одной рукой сжимал эрекцию у основания, чтоб не кончить, а другой волосы ее перебирал, всей грудью вбирая дурманящий женский запах. – Хочу тебя… Никого так не хотел…

И в этот самый момент решил, что простит ее. Простит в любом случае – даже если правы все его подозрения, даже если шлюха и предательница…

Подождал еще немного, выдохнул и, наконец, пристроился, морально готовя себя к моменту, когда сожмут его бархатные стенки, вновь приближая к пику…

– Я тоже хочу тебя… только тебя… – дрожа, как осиновый лист, Соня подалась вниз, пуская его внутрь. И вдруг вскрикнула, широко распахивая глаза.   

– Что?..

Уже плохо соображая, он окинул ее помутневшим взглядом, пытаясь понять, в чем дело… Мокрая ведь… Совсем мокрая, он чувствует – в проходе тесно, но скользко – вот-вот утонет в ней… А она губы кусает, будто больно ей, но все так же упрямо продолжает насаживаться, затягивая его все глубже и дальше, лишая воли и разума…

– Стой… погоди… слишком узко… – тяжело дыша, он взял в руку маленькую грудь, поиграл с соском. Мягкий, бл*ть! Да что ж такое… – Соня! Стой, я…

Господи, неужели не лгала? Неужели?..

Он попытался схватить ее за бедра, остановить, но руки не слушались – слишком велико было желание овладеть этой манящей, абсолютно точно девственной дырочкой, заклеймить ее и заполнить собой прямо сейчас…

С прерывистым, болезненным стоном девушка опустилась к нему на колени, погрузив в его в себя до основания. И он почувствовал то, что не чувствовал уже лет пятнадцать – тонкую, рвущуюся под его его натиском плоть.

– Ненормальная… – прохрипел, вытирая ей слезы и придерживая рукой, чтоб не вздумала двигаться. – Отморозила уши, дура?

Трудно злиться, когда тело в раю, а в мозгах сладкая вата пополам с фейерверками.

Соня всхлипнула.

– Я… я не думала, что так больно будет…

На удивление, он еще способен был чувствовать стыд – ей больно, а ему хорошо... Но твою ж мать, как же в ней хорошо… тесно, жарко… Хотел бы, не смог остановиться.

Но он не хотел – пусть неожиданно, пусть грубо и грязно, но это Сонин первый раз, и надо постараться оставить ей от него хоть какие-то воспоминания, кроме дикой боли.  

– Ничего сама не делай, – приказал он, положил ее, вздрагивающую, на себя и принялся гладить руками по обнаженным ногам и бедрам. Пусть расслабиться девочка…

Девочка… не шлюха, не обманщица – его маленькая, любимая девочка… Какой же он тупой баран!

Не двигаться было невероятно трудно, но у него не было иного выхода, кроме как терпеть – если выйти из нее сейчас, влагалище сожмется и не даст проникнуть в себя еще несколько дней, а то и недель. А если начать пихать насильно, там мгновенно все высохнет и боль удесятерится…

Надо попытаться ее растормошить, сообразил он, а заодно отвлечь от болевого шока. И сама их поза подсказала ему, как.  

Продолжая гладить незаметно гладить Соню по обнаженным ногам и бедрам, Богдан незаметно поднял руку ко рту, облизал пальцы и приблизил их к ложбинке между ягодицам. Погладил у копчика, будто хотел проверить, насколько он выпирает… и скользнул ниже – туда, где между двумя идеально-ровными, гладкими полушариями, скрывалось другое отверстие – крошечное, тугое и, без сомнения, такое же девственное.

Как и ожидал, девушка ахнула, взбрыкнулась, но он был готов к этому – надавил другой рукой на спину, удерживая ее и прижимая к себе.

– Шшш… Не бойся, я только поглажу…

Но она явно была против – дергалась, как ошпаренная, елозя с его возбужденным членом внутри. От ее возни Мещерский стискивал зубы, ругался про себя, однако терпел, потому что стратегия явно работала – все еще вздрагивая, Соня постепенно перестала всхлипывать – видно было, что боль спереди затмевалась новыми, непонятными ощущениями сзади.

А через пару минут она уже стонала и выгибала спину, подставляясь под его смоченные слюной пальцы. О, да... Он знал, что эта сверхчувствительная особа возбудится от прикосновений к своей пятой точке. Никаких анальных приключений он не планировал – вообще это дело не сильно любил – но простимулировать, если кому нравится – почему бы и нет?

А Соне нравилось. Ох как нравилось. Забыв о смущении, забыв о том, что только что плакала от боли, она втиралась в него промежностью, испуская стон за стоном, и явно не понимала, с какой стороны ждать большего удовольствия.

Богдан решил, что проверит, до какой степени чувствительная ее попка в другой раз – тем более что член уже зудел от бездействия.

– Больше не болит? – удостоверился он.

– М-м… – чуть качнув головой, промычала она ему в шею.

– Тогда приподнимись… и замри, – еще не хватало, чтобы эта девственница трахала его.

Соня послушалась, поднялась, почти соскальзывая с него.

Наконец-то. Богдан выдохнул и толкнулся в нее. Не сильно – ровно в той степени, чтобы пробудить интерес к новым ощущениям. Захотеть их. Почувствовать жар не вокруг клитора, а внутри – там, где чужая плоть аккуратно раздвигает упругий, влажный колодец, массажируя его и заставляя кровь быстрее бежать по венам.  

– Ооххх… – отозвалась Соня, слегка поджимаясь. И попыталась двинуться сама, насаживаясь на него.

Он не позволил – крепко сжал ее бедра, на этот раз полностью контролируя ситуацию.  

– Еще?

– Еще, еще… и сильнее… – заныла она, нависая над ним – скулы горят, рот приоткрыт, в темноте серые зрачки почти черные, и огромные, как у кошки.

– Сильнее? – он поднял бровь.

Соня нетерпеливо стукнула кулачком по подголовнику, мелко и горячо дыша ему в рот.

– Пожалуйста, пожалуйста сильнее… Сделай, чтоб стало хорошо…

У него дыхание перехватило от этой просьбы. Она вверяла ему себя – после всего, что он наговорил ей, после того, какую боль ей причинил, она отдавала себя полностью в его руки. Чтобы он сделал ей хорошо.

И он не стал больше медлить. Вдавил собственные бедра как можно глубже в кресло, так что почти вышел из нее… и толкнулся вверх, врываясь в раскрывшееся для него лоно, глубоко и сильно – так сильно, что худенькое тело подскочило на нем. Груди оказались на мгновение у самого его лица и он не упустил случая – схватил вновь затвердевший сосок губами...