— Мамочка! — жалобно воскликнула Энни.

— Фредди, мы собираемся не на похороны, — заметил Джок. — Какого черта ты так нарядилась? Пойди переоденься. Мы и так уже опаздываем, так что несколько минут погоды не сделают.

— Ой, мамочка, ты ужасно выглядишь, — сказала Энни.

— Черный цвет годится на все случаи жизни, это всегда элегантно. Да что ты понимаешь в одежде! Это платье — от Жака Фата.

— Меня не волнует, от какого оно черта, но надень что-нибудь более симпатичное.

— Ты выглядишь в нем, как вдова, — добавила Энни, и ее личико омрачилось.

— Хорошо, хорошо. — Фредди сердито взглянула на Джока. Учитывая вкус всех его «Бренд», можно себе представить, что он имел в виду: что-нибудь блестящее, безвкусное и сексуальное. И этот павлин не сказал ей, что сам собирается идти в форме. Проклятый эгоист! Фредди быстро поднялась в спальню и снова стала перебирать платья, отшвыривая одно за другим.

«Что-нибудь более симпатичное»… Какая чушь! Симпатичное! Именно таково его представление о том, как должна выглядеть женщина. «Симпатичное» — слово, которое Фредди всегда ненавидела. Какое-то жеманное девчачье словечко, вызывающее раздражение, никудышное бессмысленное слово, пустота вместо слова. Хуже него разве только «миленькое». Ну уж нет, никто никогда не назовет ее «миленькой»!

Фредди вынула платье и повесила его перед собой. Она купила его как раз перед тем, как ушел Тони. Тогда оно было очень облегающим, и Фредди собиралась надеть его на так и не состоявшееся новоселье.

Больше она никогда не примеряла его, но это единственное у нее яркое платье вполне подходит для сегодняшнего случая. Фредди надела его и застегнула «молнию». Платье сидело великолепно, но придется сменить туфли, сумочку и подобрать другие, более крупные и блестящие серьги. Кроме того, надо нанести макияж, чтобы не выглядеть слишком бледной. Что-то хорошо бы придумать и с волосами — слишком гладкая, как у учительницы, прическа не годится для этого платья.

С волнением и ловкостью, уже почти позабытыми, Фредди наложила макияж, потом принялась за волосы, расчесывая их щеткой. Вместо аккуратной прически появились беспорядочные локоны, которые очень подходили к платью из ярко-красного шифона. Это платье, почти без лифа и с широкой юбкой, предназначалось для танцев, для того, чтобы обольщать при свете луны и падающих звезд. Фредди увидела себя в зеркале совершенно преображенной. Она не казалась симпатичной. Она выглядела… лучше — пожалуй, это самое подходящее слово.

Но чего-то не хватало. Фредди подошла к шкафчику с драгоценностями, выдвинула один из ящиков и достала оттуда «крылышки» Службы вспомогательной авиации. Если Джок надел генеральскую форму со всеми своими регалиями, то и она наденет их. К счастью, лиф платья так прочно пришит к подкладке, что крылышки можно спокойно прикрепить к нему. Да, этот сверкающий черный цвет с золотом, эти два широких распластанных крыла из тяжелого позолоченного серебра со значком Службы вспомогательной авиации в центре овала и есть тот заключительный штрих, что придаст ее наряду необходимую завершенность.

Фредди с гневным видом спускалась по лестнице в изящных ярко-красных босоножках на высоких каблуках.

— Теперь вы, надеюсь, довольны? — воинственно спросила она.

Джок и Энни вскочили со стульев и разинули рты.

— О Боже, Фредди!

— Вот здорово! Ты такая… такая красивая, — выдохнула Энни.

— Спасибо, дорогая. Я вернусь совсем не поздно, но обещай мне, что ляжешь спать вовремя. Я обо всем расскажу тебе утром.

— Ой, мамочка, как замечательно ты выглядишь! А через сколько лет ты позволишь мне надеть такое платье?

— Тогда ты будешь старой, очень старой.

— Тебе исполнится тридцать один год, как и твоей маме, — сказал Джок. — И ты будешь очень молодой. Ну, вперед, красавица! Не то придем позже всех.

— Джок, никогда — слышишь — никогда не называй меня «красавицей» таким самоуверенным тоном, или я шагу не ступлю из этого дома. Я иду не на свидание с тобой, я — твоя спутница, иначе я не согласна.

— Да, сэр, — отсалютовал Джок. — Виноват, сэр. Очень виноват, сэр.

— Вот так-то лучше, — раздраженно проговорила Фредди.

Джок набросил ей на плечи норковую накидку и предложил руку. Она подняла брови, удивляясь этому бессмысленному жесту.

— Думаю, обойдусь без твоей помощи, — сказала Фредди, быстро направившись к двери раскованной походкой.


Фредди остановилась как вкопанная, не решаясь войти в зал, откуда доносилась мелодия «Белые скалы Дувра».

— Джок, — сказала она с мольбой в голосе, — эта музыка…

Джок, безмерно довольный собой, словно не слышал ее. Он сам организовал этот бал, прослушивал оркестр, дал музыкантам список выбранных им произведений, арендовал зал в «Беверли-Уилшир», составил меню и разыскал всех пилотов из «Орлиной эскадрильи». Те, что жили далеко от Лос-Анджелеса, прилетели вместе с женами — это было любезностью со стороны «Орлов», и каждую пару доставили в «Беверли-Уилшир» — еще одна любезность «Орлов». Именно Джок решил, что все пилоты должны быть в форме. Он полагал, что приглашения, направленные им за шесть недель до торжества, давали ребятам возможность посидеть на диете и скинуть несколько килограммов, чтобы влезть в форму, снятую в самом конце войны… Сам же он не прибавил в весе ни грамма.

Упусти он хоть что-то, Фредди не приняла бы его предложения, поэтому он поздравил себя с успехом, который превзошел все его ожидания. Смешно сказать, но он не мог придумать ничего другого, чтобы вытащить ее из дома. Между Джоком и Фредди сложились отношения, не позволявшие ему пригласить ее на обед без особой на то причины. Между ними существовал какой-то невидимый барьер, и будь он проклят, если понимал, что ему мешало чувствовать себя с ней свободно и легко. Если бы не Энни, он ни за что не решился бы время от времени заходить к Фредди домой, позвонив ей. Не знай он Фредди лучше, Джок решил бы, что побаивается ее. Бывает же так, что кого-то отлично знаешь, а на самом деле все не клеится.

— Эта музыка, — повторила Фредди, — она так…

— Великолепна, не правда ли? — просиял Джок.

— Ужасна! — воскликнула Фредди. — Я не хочу увязнуть в этой искусственной ностальгии.

— Не мог же я отказать ребятам, если они просили, — ответил Джок, взяв ее за локоть.

— Глупец! Расчувствовался!

— И вправду какая-то чепуха получается. Ты права, но не можем же мы оставаться здесь. Ты ведь настоящий игрок, Фредди. Я ценю это. Помни, как только они заведут разговор о своих сестрах, ты скажешь: «У Джока уже есть очень милая подружка, но сегодня она не смогла прийти».

— Но это невозможно произнести серьезно.

— Да ради Бога, смейся, хохочи — только нажимай на слово «подружка».

Оркестр заиграл «Танцующую Матильду», слишком шумную, чтобы быть сентиментальной, и на этой волне воодушевления Джоку удалось подтолкнуть Фредди в зал, где их тут же окружили люди в форме, тузившие Джока и обнимавшие Фредди.

«Кажется, будто они начали веселиться еще вчера», — подумала Фредди. Здесь было шумно, многолюдно, суетливо, царило какое-то всеобщее возбуждение. Жены летчиков оделись так же ярко, как и Фредди. Временами Джок подхватывал Фредди и тащил ее танцевать. Оркестр заиграл «Давным-давно и далеко», и Фредди захлопала, даже не вспомнив, что в последний раз они танцевали с Тони под эту мелодию, да и под другую: «Весна наступит поздно»… Фредди внезапно подумала, что Джок — великолепный танцор. Музыка сменилась на «Прошу, приди ко мне…» Фредди почти развеселилась.

— Ты перестанешь напевать мне прямо в ухо? — зашипела Фредди.

— А я знаю все слова, — заметил он.

— Это не оправдание. Ты не Бинг Кросби.

К счастью, вмешались друзья, и весь следующий час Фредди, кружась, переходила от одного к другому, так что Джоку удалось сделать с ней лишь несколько кругов. Джок понимал, что обстановка не позволяет спросить Фредди, почему она плохо относится к нему. Он чувствовал себя не слишком уверенно. Фредди стала царицей этого проклятого бала. Словно какой-то дьявольский дух свободы и возбуждения вселился в нее, заставляя порхать на этих высоких каблуках, в этом сногсшибательном платье, в котором она никогда не посмела бы выйти из дома. Этот дух разрушения станет причиной ссор между многими мужьями и женами после окончания бала. И кто надоумил ее надеть эти крылышки! Из-за них другие женщины казались рядом с ней какими-то… недоделанными.

Обед проходил очень шумно: шампанское пенилось, тосты и шутки сменялись рассказами о подвигах, которые действительно свершались, потом снова начинались танцы… Музыка звучала уже несколько часов, но теперь для Фредди она была только фоном. Даже мелодия «Когда вновь зажигаются огни» утратила свою былую власть над ней. Фредди погрузилась в восхитительную атмосферу непринужденного кутежа — она даже не помнила, бывало ли ей когда-нибудь так весело. Да и вино, которое то и дело подливали официанты, кружило ей голову.

Дирижер оркестра подошел к Джоку и что-то шепнул ему. Чуть поколебавшись, Джок кивнул, затем вскочил на эстраду и знаком попросил всех замолчать.

— Ребята, вспомните, чего только не доводилось нам испытать: мы катапультировались, прыгали с парашютом, летали наперегонки к Блу Сван, пили теплое пиво и пели до упаду. Что же давало нам силы повторять все то же на следующий день? Помните, среди нас была девушка, которая пела песни времен первой мировой войны и учила нас этим песням. Оглянитесь! Сейчас мы снова услышим ее песни. Фредди, где ты? Подойдите сюда, первый офицер де Лансель.

Раздались громкие аплодисменты, и по залу пронесся гул одобрения. Фредди слышала, как все мужчины требовали ее выхода на сцену, и поняла, что попалась. Никто даже не заикнулся о том, чтобы познакомить Джока со своей сестрой, а он и не предупредил ее, что ей придется петь. Фредди бросил на него бешеный взгляд, но Джок лишь махнул ей рукой, приглашая на сцену, где оркестр заиграл мелодию «Алло, центральная! Дайте мне страну, где нет мужчин», — мелодию, которой не могло быть в его постоянном репертуаре.