— Я пришел вас спасать, — сказал Фредди Бол, свояк Дианы, и, подняв Диану, уселся на ее стул. — Она уже говорила о радостях труда и восторгах брака? Нет? Вам повезло. — Он шлепнул Диану и отослал ее, потом повернулся к Фредди. — Я — муж Элейн, средней сестры, она отправила меня посмотреть, как вы себя чувствуете в материнских объятиях Дианы. Я знаю, о чем вы сейчас думаете: эта семья подавляет своей массой — я сам испытал то же самое, когда меня представили Вейцам. Я не мог говорить с ними… а их обожествление Дэвида! Слов нет, он прекрасный парень, но не всемогущий же Бог! Только не передавайте этого его сестрам и матери. Более того, надеюсь, вы понимаете, что не найдете с ними общего языка иначе, как поддакивая им. К примеру, возьмите нас: у нас с Элейн только двое детей, но мы собираемся на этом остановиться. Мы не играем ни в гольф, ни в теннис — немного плаваем, чтобы оставаться в форме. Мы — умеренные в этой семье. Мы любим камерную музыку, но никому этого не навязываем. Вы любите оперу? Еще лучше! — говорим мы, — любите концерты, слушайте симфоническую музыку; нравится балет — прекрасно, терпеть не можете балет — что ж, есть много областей, где можно приложить усилия: музеи, больницы — что угодно, лишь бы это было вам по душе. Самое главное — действительно влиться в общество, как вы считаете, Фредди? И еще важно иметь достаточно времени и денег, чтобы, влившись в общество, что-то давать ему, а не только брать.

— Согласна, — сказала Фредди, внимательно глядя на этого энергичного человека. — Совершенно согласна.

— Мы с Элейн чувствовали, что такая вы и есть, — удовлетворенно заметил Боб. — Мы очень надеемся, что вы с Дэвидом сможете приехать к нам пообедать на следующей неделе. У нас будут интересные люди: кое-кто из художников и музыкантов — все они просто мечтают встретиться с вами. Элейн позвонит вам завтра, чтобы договориться точнее. Думаю, вам понравится — вы раньше такого не видели. И помните, что я сказал вам о Вейцах: хоть мы и выглядим так же, но совсем не похожи на них.

«О нет! — подумала Фредди, когда Боба сменил Джимми, еще один зять. — Все вы одинаковы: добрые, милые, сердечные, преданные друг другу, счастливые, гостеприимные, активные, знающие свое место в жизни и то, что хотите получить от нее. Вы — надежная семья».

— Джимми, всем, кроме меня, удалось поговорить с Фредди, — сказала Сьюзен зятю, поднявшемуся ей навстречу. — А ведь она пришла ко мне, а не к вам. Больше никогда не разрешу вам без приглашения приезжать на обед.

Когда Джимми ушел, Сьюзен Вейц посмотрела на Фредди открыто и доброжелательно.

— Ну прямо как дети с новой куклой, — заметила она. — Удивительно, как это они не набросились на вас все сразу и не облизали ваше хорошенькое личико. Но они так рады видеть Дэвида счастливым, что вы не должны сердиться.

— По-моему, для сестер Дэвида солнце всходит только, когда он рядом, — проговорила Фредди.

— То же самое могу сказать о себе, — смеясь, согласилась Сьюзен. — Муж говорил, что я — преступница, но когда у вас три дочери и один сын — трудно быть беспристрастной. Особенно, если такой сын, как Дэвид.

— Да, — подтвердила Фредди. — Особенно Дэвид.

— Много лет я ждала, когда он наконец полюбит. Он все время говорил, что очень занят — какая чепуха! Я знала, что, встретив прекрасную девушку, он найдет время. По натуре Дэвид — не холостяк. Ну ладно, не буду вас смущать. Надеюсь, вы приедете на будущей неделе, Фредди? Обещаю, что девочек не будет, и мы сможем поближе познакомиться. Обещайте мне!

— Постараюсь, — ответила Фредди. — У вас прекрасные картины, миссис Вейц, — сказала она, оглядывая комнату.

— Благодарю вас, Фредди. Мы с мужем начали собирать коллекцию, но и после его смерти я покупала картины — это занимает меня.

Фредди взяла со столика серебряный шар, поднесла его к носу и понюхала.

— Вы сделали это сами? — спросила она.

— Почему? — с восторгом воскликнула Сьюзен. — Как вы догадались? У меня свой собственный, совершенно особенный способ приготовления ароматических смесей. Секрет моей матери. Никто и никогда не мог этого определить — все думали, что я их покупаю. Если вам нравится, могу показать. Это занимает много времени, но стоит того.

— О да, я понимаю, — сказала Фредди.


Виноградники в Шампани спят всю зиму и просыпаются не раньше конца февраля, когда из старых ран, оставшихся от прошлогодней обрезки в марте, появляется белый сок. Для жителя Шампани виноградные слезы — сигнал к началу нового сезона. Чистый клейкий сок, струясь, пробуждает новые силы: появляются почки, голые виноградные лозы пускают ростки. К концу марта почки превращаются в крошечные виноградные кисти. От «слез» до созревания проходит шесть-семь месяцев. Все это время те, кто выращивает виноград — будь то крестьянин, владеющий несколькими акрами земли, или хозяин — обладатель знаменитых марок, такой, как Поль де Лансель, — живут в постоянной тревоге, поскольку всецело зависят от капризов погоды: холода могут погубить урожай.

В конце октября 1951 года Поль и Ева наконец вздохнули с облегчением. Все лето Поль неустанно следил за винодельческими работами, и Еву поглотили заботы о замке и гостях, постоянно к ним наезжающих.

Урожай уже собрали во всей Шампани. Десятитысячная армия сезонных сборщиков винограда, состоявшая в основном из рабочих с шахт и заводов, прибывших из разных районов Франции, а также цыган и наемных работников, наконец отбыла, утомленная напряженной страдой. Во время сбора урожая работники отдыхали в общих спальнях, построенных специально для них крупными хозяевами. Пять раз в день их обильно кормили; перед ними стояли кувшины с красным вином. Каждый вечер они пели и плясали, посещали многолюдные ярмарки. Все остальное время, до самого захода солнца, сильные и здоровые люди работали в неудобной позе, согнувшись, иногда стоя на коленях и даже лежа на земле, если срезали созревшие кисти, висевшие у самой земли. Они делали это с величайшей осторожностью, чтобы не повредить нежные ягоды и не вызвать тем самым преждевременную ферментацию.


— Я чувствую себя как школьница, которая сдала все экзамены и может ни о чем не беспокоиться целых пять месяцев, — сказала Ева Полю за завтраком. — Но что интересно… мне все еще кажется, что я должна составлять расписание на будущую неделю.

— Ты и выглядишь как школьница, только усталая. Что тебе действительно нужно, так это подольше поспать. Позволь это себе. — Поль взял ее руку и нежно поцеловал. Ему нравилось смотреть по утрам на жену, еще не подкрасившуюся и не уложившую волосы. Без краски лицо пятидесятилетней Евы казалось Полю почти молодым.

— Все эти месяцы я вставала так рано, что это стало привычкой. Теперь мне даже не нужен будильник. Но вот что, дорогой, у меня есть для нас один план. День Благодарения мы проведем с Фредди в Калифорнии, Рождество и Новый год встретим с Дельфиной и Арманом на Барбадосе, а когда вернемся в Париж, я закажу себе новый гардероб у Баленсиаги. Я уже забронировала великолепный и очень дорогой номер в «Рице». Будем ходить в театры, музеи, рестораны… я собираюсь потратить все, что мы заработали. Я буду очень счастлива!

— Знатоки шампанского утверждают, что лучше всего пить его утром, а еще лучше — перед завтраком с яйцом-пашот[16].

— Звучит как лекарство от похмелья, — передернула плечами Ева и налила себе еще чая.

— Это годится и от похмелья, если шампанское смешать поровну с крепким портером… или с третью апельсинового сока, третью коньяка и двумя каплями куантро или гранатового сока — так я слышал.

— Давай не будем об этом, — сказала Ева.

— Конечно. — Поль чувствовал себя совершенно счастливым, сидя рядом с женой и глядя в окно на виноградники Ланселей, простиравшиеся до самого горизонта.

— Правда, замечательно наконец-то оказаться одним в Вальмоне? — сказала Ева. — Вчера, когда от нас уезжал этот английский писатель, наш последний гость, я была готова его расцеловать. Я уже договорилась, что, пока мы будем в отъезде, комнаты для гостей перекрасят, кроме того, я уже подобрала ткань для штор и покрывал. Коврами займемся в будущем году.

— Хочешь вместе со мной прогуляться верхом? Такая прекрасная погода, — предложил Поль.

— Нет, я уже давно собиралась заняться розами.

— А кто-нибудь из садовников не справится?

— Справится и ребенок, но я предпочитаю делать это сама.

— Моя мать тоже всегда сама ухаживала за розами, — сказал Поль. — Она говорила, что когда своими руками удобряет землю и укладывает розовые кусты осенью, то никогда о них не беспокоится, поэтому не доверяла этого никому другому.

— И она была права — как всегда или почти как всегда. Сейчас надену свой рабочий халат. Долой Баленсиагу! Блаженство! — Ева поцеловала Поля в макушку, где его густые волосы еще не поседели. — Приятной тебе прогулки. Увидимся за завтраком, дорогой.

Через три с половиной часа, когда часть розового сада была покрыта слоем мульчи, Ева приводила в порядок ногти в ванной. Вдруг в дверь решительно постучала экономка.

— Мадам! Мадам! Скорее идите в конюшню!

— Люси, что случилось? — спросила Ева, поспешив вниз по лестнице.

— Не знаю, мадам. Мальчик с конюшни просил вас скорее прийти туда.

Ева бежала к конюшне. «Упал, — думала она, — упал… Даже у таких прекрасных наездников, как Поль, такое случается».

Напротив открытой двери лежал Поль. Вокруг него стояли пять-шесть человек и смотрели на Еву каким-то виноватым взглядом, словно не осмеливались пошевелиться до ее прихода.

— Вы позвонили доктору? — крикнула она, даже не спросив, что произошло.

Мужчины с шапками в руках стояли неподвижно. Никто из них не шелохнулся.

— Вы что, не понимаете? Быстро отправляйтесь в дом! Звоните!

Молчание.

— Поль! Поль! — Ева обняла голову мужа. — Эмиль, ради Бога! Как он упал?